Читаем без скачивания Английский дневник - Елена Никова

– Чего тебе? – снова крикнула она, уже поднимаясь со стула, грациозно направляя свое тело на его голос.

Через полчаса они мокрые и почти счастливые возвращались с речки. Воистину, чужая семья – потемки!

Быстро пробежали две недели – и вот мы уже сложились и почти готовы к отъезду. После ужина Алла налила себе бокал вина, взяла книгу и вышла на улицу. Вскоре я тоже вышла, примостилась на лавочке и наслаждалась медленно наступающим летним вечером, пытаясь, словно губка, впитать его неповторимое состояние и удержать в себе на какое-то время. Глянула на Аллу – читает, ну и пусть. Я-то вышла так, воздухом подышать, и уже собиралась уйти, как внезапно она сказала:

– Я ведь никогда не хотела этих детей. Я вообще ребенка иметь не хотела. И это после двенадцати лет супружеской жизни! Так мы и жили… А потом мне вырезали аппендикс, а был он у меня каких-то несусветных размеров. После этого врач мне сказал, что я и не могла иметь детей, потому что «all my eggs were scrambled»[30].

Ну-ну, хрюкнула я про себя… Потом мы поехали в Израиль и пошли в Храм тела Господня. Я не то чтобы религиозный человек, вовсе нет, но к Богу отношусь с уважением. И вот, стоя там, в этом храме, на святом месте, я подумала, что мне уже тридцать семь, и что я не то чтобы хочу ребенка – нет, прямого желания у меня не было, а не возражала бы, чтобы он у меня родился. И вот – ирония судьбы – у меня их теперь двое.

Еще она говорила о своем отце, которого безумно любила, о своей матери, которая после его смерти осталась одна и не знала, как жить дальше. Вспомнила бабушку, которой после смерти ее родителей кто-то из их друзей, уже когда она стала взрослой, показал портрет Юденича и сказал: «Ты знаешь, кто это? Нет? А зря, вы очень похожи…»

Я молча слушала, смотрела на ее красноватое от загара лицо, рыжие волосы, маленький симпатичный носик, большие выразительные глаза – и думала, как природа наделяет и красотой, и умом – это был как раз тот случай, а остальное она сумела от жизни взять, а что не сумела, еще возьмет, не упустит…

И как бы в оправдание себе она сказала:

– Знаешь, я никогда не даю советы. Чужие советы никому не нужны. Но все-таки скажу: если ты научишься на все смотреть так, – она слегка ударила себя пальцем пару раз по кончику своего маленького курносого носика, будто смахнула соринку, – тогда тебе будет значительно проще жить. Я это уже давно поняла. Так и живу…

Она поднялась и ушла: аудиенция была окончена.

В последний день небо затянуло тучами. Сосны и ели стояли мрачные в своем безмолвии и, казалось, чего-то ожидали, и тут начал сеять мелкий дождь, почти незаметный глазу, какая-то дождевая пыль, и все вокруг наполнилось влагой. Сразу стало серо, мокро, холодно и неуютно.

Настроение мое испортилось. Я почувствовала, что устала. Устала от деревни, овечек-лошадок, от детей, их родителей, почувствовала свое одиночество, и так у меня защемило где-то внутри, так непреодолимо захотелось домой, в Англию, как когда-то в детстве, когда меня одну отправляли из дома.

Обострение отпускного синдрома закончилось. На следующий день мы возвращались в Лондон.

Еще один блюз

Софка лежала на диване в позе Олимпии с одноименной картины знаменитого французского импрессиониста. Этим, пожалуй, сходство и ограничивалось, потому что в отличие от обнаженной натурщицы, она была в цветастом домашнем халатике и без шлепок. Но несовпадение некоторых деталей с избытком компенсировалось кокетливым выражением миловидного лица и привычным постреливанием маленьких черных глазок. Пышные, иссиня-черные волосы с отдельными серебряными волосинками ранней седины, ставшей появляться в тридцать лет, украшали её смуглое пухлое личико с аккуратным прямым носиком, тонкой линией розовых губ, над которыми темнела полоска мелких черных усиков, но они не бросались в глаза и не портили её, а вместе с намечающейся полнотой и небольшим ростом являлись неотъемлемой частью её женской индивидуальности.

Рядом с ней, напротив включенного телевизора, сидел её муж Михаил, расплывшись по старому, потрепанному креслу. Его спортивные хлопчатобумажные штаны, полинявший махровый халат, стоптанные войлочные тапочки полностью гармонировали с невыразительными и ничем не примечательными чертами лица. В дополнение ко всему, старомодные очки в розовой оправе делали его глаза маленькими и бесцветными, а сквозь редкие небрежно причесанные волосы уже давно проглядывала массивная плешь.

Но всё это было не главное. Его мало заботила собственная внешность. Материальные блага его тоже не интересовали. Однако они позволяли покупать книги и заниматься любимым делом – игрой на скрипке. И удивительное совпадение, именно игра на скрипке и приносила ему материальные блага. На коленях у Михаила лежала раскрытая книга Светония, и длинными, тонкими, удивительно подвижными пальцами профессионального скрипача он перебирал страницы жизни римских императоров. Еще несколько книг, привезенных из командировки, лежали рядом на журнальном столике и ожидали, когда владелец внимательно пролистает их, прежде чем перечитать заново, и удовлетворенный приобретением, с любовью расставит на книжных полках.

Ручка входной двери несколько раз дёрнулась, что означало стук в дверь, и тут же в квартиру вошла Тонька – Софкина соседка с пятнадцатого этажа, жившая прямо над ней.

– Софка, ты дома? – крикнула она с порога, проходя в комнату.

– Привет, Тонька, – Софка томно потянулась.

Тонька зашла в комнату, и увидев Михаила, на секунду приостановилась:

– Привет, Мишка. Ты когда приехал?

– Здравствуй, Антонина, проходи, – с расстановкой произнес Михаил, показывая, что с сегодняшнего вечера хозяин в доме он. – Сегодня днем. Соня, я же просил закрывать дверь, когда я дома, – он вышел в прихожую и захлопнул входную дверь на замок.

Тонька сделала ему вслед гримаску, а Софка, с трудом сдерживаясь от смеха, выкрикнула ему вдогонку:

– Мишка, так теперь она не сможет уйти!

– Сможет! – прогромыхал из коридора Михаил и направился на кухню, где решил переждать визит подруги своей жены.

Тонька своим приходом нарушила редкую идиллию семейной жизни, возникающую, когда Михаил возвращался домой из долгих гастролей с многочисленными концертами. Он играл на скрипке в симфоническом оркестре городской филармонии и после продолжительных, иной раз до шести недель, скитаний по всей стране наслаждался расслабляющей домашней обстановкой, присутствием своей жены и сидением в своем любимом кресле, со временем принявшем форму его нестандартной фигуры.

– Софка, ну как там твоя ванная? – понизив голос, поинтересовалась Тонька, смотря на подругу лукавыми голубыми глазами из-под длинной пышной челки, красиво спадающей на лоб и полностью закрывавшей брови.

– Да не закончил еще. Кафель только с одной стороны выложил. Видишь, Мишка приехал. Я ему сказала, чтобы в пятницу пришел. Мишка в четверг опять уезжает