Читаем без скачивания Английский дневник - Елена Никова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как-то я сняла с них сандалики и поставила ножками на зеленый газон возле дома. С непривычки они стояли, как канатоходцы, боясь потерять равновесие и сделать хоть один шаг по шелковистой мягкой травке, но уже через пару дней так освоились, что стали бегать босиком по мелкому гравию. На каждый мало-мальски непривычный звук они поднимали вверх пальчик, делали круглые глаза и говорили: «У-у». Но в настоящий ужас их повергало басистое блеяние барана на соседней ферме, которое время от времени раздавалось рядом за высокими кустами. Тогда они все бросали, делали дикие глаза и со всех ног бежали ко мне прятать от страха головы в моей юбке – ни дать, ни взять – африканские страусы.
Разговоры за ужином повторялись, как дни недели. В основном они были о еде, о продуктах, о погоде. Больше говорил Миша. Он что-то спрашивал Аллу, она кратко отвечала.
– А ты помнишь, Аллочка, какие вкусные сухарики продавались когда-то у нас? Ванильные, горчичные… Замечательные, просто замечательные!
– Да, да, помню. Такие длинненькие, – она провела пальцами по столу, будто рисуя лодочку.
– А сколько они стоили, ты не помнишь?
– Не-а.
– Копейки, совсем копейки. А какая была замечательная колбаска, ветчинно-рубленная по три семьдесят. А ветчина! Сколько вкуса, свежести, все натуральное! Кстати, Аллочка, ты пробовала французский кефир? Исключительно вкусный. Этот вкуснее, чем тот, который мы покупали два дня назад, но, разумеется, он дороже…
Он ел не спеша, склонившись над столом, помогая себе левой рукой. Складывая руки домиком, застывал в скорбной позе, затем время от времени трогал вилку, будто проверял, острая ли она. Закончив еду, он обхватывал руками голову и сидел так, склонившись над пустой тарелкой, глядя куда-то вниз, сквозь нее, словно провожая в последний путь еще один день.
Кроме прелестей деревни, где-то милях в тридцати от нас было море. И если оно рядом, то совсем неплохо было бы искупаться и полежать на пляже. Так решила Алла, и в один из дней мы все погрузились в машину и отправились в маленький прибрежный городок Карнак.
Море серебрилось на солнце, подергивалось мелкой рябью, набегало на берег легкой нежной волной. Здесь тоже были отливы, но ритм и протяженность их были совершенно иными, чем на другой стороне Ла-Манша. Мелкий как мука песок прилипал к ногам и, осыпаясь, оставлял золотые пылинки на теле.
– Как красиво! – заметила я. – Прямо золотые россыпи.
– Это наличие кварца, – остановил мой романтизм Миша.
Девочки наотрез отказались подходить к воде. Они прочно заякорились в песке под тентом и зорко следили за папой, который отправился плавать.
Я попробовала воду – купаться не тянуло.
Через несколько минут Миша стал звать Аллу в воду.
– Я не хо-чу, плавай сам, – крикнула она.
– Идем, отличная вода… Бодрит, – настаивал он.
– Я не хо-чу, у меня плечо болит.
– Ничего, надо себя заставить, идем…
Несколько часов пляжа утомили детей, и они мирно спали в машине по дороге домой. Снова мелькали аккуратные холмы и поля с белыми овечками, словно усеянные тыквенными семечками. Алла сидела молча, наблюдая за дорогой, а Миша все сокрушался, что она не пошла купаться.
– Совершенно напрасно, совершенно напрасно. Я уверен, твое плечо сразу бы прошло. Надо преодолевать себя.
Она молчала.
– Почему ты молчишь? Опять недовольна?
– Почему?
– А зачем бровью повела?
– Я? Я не повела.
– Нет, я же видел.
– Ну, значит повела…
На ужин были гребешки. Этот французский полуфабрикат, купленный в супермаркете, надо было только запечь в духовке. На каждой створке ракушки лежал моллюск, залитый белым соусом.
– Изумительно вкусно! Бесподобно! У тебя какой-то нюх на деликатесы. Кто бы мог подумать, что в этих коробках будет такая прелесть! – восторгался Миша. – И сколько коробок в наших порциях?
– Две, – произнес ангельский голосок.
– А сколько стоит одна коробка?
– Четыре восемьдесят.
– Подумать только! Недорого, совсем недорого. В ресторане это бы стоило примерно двенадцать евро, а вкус был бы тот же. А мы можем опять это купить?
– А почему нет?
– Нет, ну ты все-таки умница! Какая умница…
Видимо, удовлетворенная произведенным эффектом, «умница» гордо сидела за столом и сегодня поддерживала разговор за ужином. Это был тот момент, когда женская духовная близость, которая последние дни, как мне казалось, возникла между нами, мгновенно улетучилась, и я почувствовала себя неловко, отвечала рассеяно, невпопад и понимала, что меня просто вынуждены терпеть и ясно дают это понять.
– Хочешь огурчик? – вдруг обратилась ко мне Алла.
– Тот французский, о котором ты говорила? – оживилась я.
– Да. Я сейчас достану.
Она проворно вскочила и стала рыться в кухонных шкафах.
– Алла, это гигантская банка. Мы не успеем её съесть до отъезда, и они пропадут, – попытался предостеречь Миша.
– Успеем. Банка не большая.
– Ты всегда так говоришь, а потом пропадает, – не унимался он. – Я уверен, что тебе вовсе не хочется этот огурец.
– Хочется. И Оле хочется. И вообще, почему мы не можем открыть эту банку?
– Ладно, не открывай, – сказала я, чтобы примирить их.
– Осталось всего три дня до отъезда, – его лицо нервно дернулось.
– Это политический маневр: сказать три дня?
– Ты подвергаешь сомнению все, что я говорю.
– Потому что до отъезда осталась неделя…
После ужина Алла предложила мне бокал вина и просто сказала:
– Пойдем на улицу.
В еще голубом светлом небе медленно поднималась пятнистая краюшка луны, постепенно разгораясь все ярче и ярче, словно отбирая у неба его свет. Мы уселись на пластмассовые стулья под липой в стороне от дома. Несколько минут сидели молча, слушая тишину, и вдруг, без всякого перехода, глядя прямо мне в глаза, Алла сказала:
– Ты думаешь, я никогда не хотела все это бросить? Ты себе даже не представляешь, как мне все это надоело. Ведь он же специально хочет меня завести, хочет, чтобы я ответила. Вот тогда и начнется. Но нет, не дождется, дудки. Это раньше я ему отвечала. А теперь все, я уже много лет молчу и знаю, что я выиграла.
– Но ведь это же страшный стресс. Ты все время себя сдерживаешь. Физиологически это невозможно.
– Возможно, потому что я его просто не слушаю. Я думаю о своем. О том, о чем хочу.
Вот отчего этот блуждающий, рассеянный взгляд, эта спокойная интонация. Но какой ангельский голосок! И упрекнуть не в чем – ну что ты, кисик, все превосходно – и немое презрение к его пустословию. Как же мне всему этому научиться? Как освоить эту чертову науку семейных отношений?
Мне захотелось поцеловать ее, не сейчас, а когда мы будем прощаться. Но я не была уверена, что это желание сохранится до отъезда.
В этот момент где-то вдалеке у речки раздался голос Миши.
– Чего? – откликнулась Алла.
Он продолжал звать ее, скорее всего, просто для того чтобы
