Читаем без скачивания Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник) - Александра Бруштейн

Молитва кончена, сейчас начнется урок.

– Дети! – снова обращается к нам Дрыгалка. – Достаньте свои дневники.

Мы выполняем приказание, но делаем это с сильнейшим стуком и грохотом. Стучат откинутые половинки пюпитров на партах, кое у кого падают книжки на пол. Вынутые нами дневники – без всякой злой воли с нашей стороны! – громко стучат, ложась на парты.

– Дети! – стонет Дрыгалка с укором. – Ну разве можно так шуметь, когда вас целых тридцать четыре человека?! Вы должны помнить, что вы – приличные, воспитанные девочки, а не какие-нибудь уличные оборванки. Каждую вещь надо брать в руки осторожно, класть на парту бесшумно… Ну, положите дневники обратно в сумки и выньте их снова – осторожно и тихо.

Это «осторожное и тихое» доставание дневников мы повторяем несколько раз – до тех пор, пока оно наконец получается относительно осторожным и приблизительно тихим.

И вот перед нами лежат на парте наши дневники – тоненькие тетрадки в твердых переплетах с белой наклейкой.

– Напишите на белой наклейке, там, где точки, – предлагает нам Дрыгалка, – «ученицы первого класса» и ваше имя и фамилию… Написали? Теперь откройте дневник… Какой сегодня день?

– Суббота! Суббота! – нестройно галдим мы.

Мученически сморщившись, Дрыгалка хватается за виски:

– Боже мой! Тише! Не все враз!

Потом, успокоившись, она продолжает:

– Найдите в дневнике субботу… Нашли? Так, пишите названия сегодняшних уроков, я буду диктовать. Первый урок – свободный. Второй – рисование. Третий урок – арифметика. Четвертый – танцевание. Пятый – французский язык. Записали?

– Записали.

– Итак… – продолжает Дрыгалка. – Какой у нас сегодня первый урок?

Весь класс вразнобой кричит:

– Свободный! Свободный!

Дрыгалка со страдальческим выражением затыкает уши пальцами:

– Господи! Оглушили! Разве можно говорить всем сразу! Я задала вам вопрос, и кто хочет ответить, пусть поднимет руку…

Вырастает целая рощица тоненьких ребячьих рук: все хотят ответить на вопрос Дрыгалки.

Дрыгалка медленно переводит взгляд с одной девочки на другую.

– Н-ну-с… Я спросила: какой у нас сегодня первый урок? А отвечать будет… ммм… ммм… Вот вы отвечайте! – обращается она к красивой рослой девочке с длинной темной косой. – Встаньте, откиньте бесшумно пюпитр и отвечайте: какой у нас первый урок?

Девочка послушно встает и совершенно неожиданно громыхает гулким басом, как из пустой бочки:

– Свободный!

Дрыгалка печально качает головой:

– Я вас спросила: «Какой у нас сегодня первый урок?» А вы рявкаете: «Свободный!» – Дрыгалка очень похоже передразнила басовитый голос девочки. – Надо отвечать полным ответом: «Евгения Ивановна, сегодня первый урок – свободный». Повторите!

Я немножко знаю эту девочку, мы иногда встречались с нею в сквере. Ей одиннадцать лет, но она высокая, крупная, как четырнадцатилетняя. У нее большие темные глаза, задумчивые и добрые, и сама она хорошая, милая. Ее зовут Варя Забелина.

– Евгения Ивановна, – повторяет Варя своим оглушительным басом, – у нас сегодня первый урок – свободный.

– Вот теперь хорошо! – милостиво кивает Дрыгалка. – Надо бы только не так громко… Бас – это не дамский голос.

Свободный урок Дрыгалка использует прежде всего для того, чтобы сделать перекличку и таким образом познакомиться со всеми нами. Каждая девочка, выкликнутая Дрыгалкой по списку, встает в своей парте и стоит, как перед фотографом. Дрыгалка несколько мгновений смотрит на нее, словно запечатлевая ее в своей памяти. Затем кивает, говорит: «Садитесь», – и вызывает другую, следующую по алфавиту. В дальнейшие дни мы убеждаемся в том, что память у Дрыгалки поразительная! Она запомнила всех с одной переклички и никогда не ошибается.

После переклички она начинает отбирать нас по росту. Две девочки совершенно одинакового роста – это пара, а каждая следующая пара иногда такая же, а иногда чуть-чуть, хотя бы на самую малость, выше предыдущей.

Вот тут со мной случается первое печальное происшествие – я не попадаю в одну пару ни с Маней, ни с Мелей. Это меня так огорчает, что я, не выдержав, говорю Дрыгалке тихо, горестно:

– А я хотела с Фейгель… Или с Норейко…

Дрыгалка бросается на меня, как хорек на цыпленка, и говорит протяжно, с насмешкой:

– Ах, вы хоте-е-ели? Скажите, пожалуйста! Так вот, запомните: хотеть можно дома. А здесь надо слушаться. И – больше ничего. Ни-че-го! – отчеканивает Дрыгалка, словно наступая ногой на мои ребячьи фантазии и испытывая от этого явное удовольствие. – Ни-че-го! Поняли вы мои слова?

Стоящие около меня Меля и Маня смотрят на меня с испугом, как если бы я на их глазах упала в реку. Меля наступает мне на ногу – это чтобы я молчала и не спорила.

Маня незаметно гладит пальцы моей опущенной руки.

– Вы меня поняли?

Дрыгалка стоит передо мной прямая, вытянувшаяся вверх, и правая рука ее, вся усыпанная коричневыми веснушками, пестрая, как кукушечье яйцо, прижимает к груди колечко от часовой цепочки. На одну какую-то долю секунды в моей памяти всплывает воспоминание, как я, совсем еще маленькая, забралась под балкон дачи и увидела там издохшую лягушку. Лягушка, вся вытянувшись, лежала зеленой спинкой вниз и зеленовато-белым брюшком вверх. Правая верхняя лапка ее была прижата к грудке. Почему-то Дрыгалка с ее пестрой рукой, прижатой к груди, напоминает мне ту издохшую лягушку.

– Вы меня поняли? – настойчиво повторяет Дрыгалка.

Я молчу. Понимаю, что это молчание выглядит, как упрямство, как каприз, но не могу выжать из себя ни одного слова.

В классе очень тихо. Все девочки глядят на нас.

Несколько секунд мы с Дрыгалкой смотрим друг на друга, глаза в глаза. Это – поединок…

Еще секунда – и я опускаю глаза.

– Поняли? – В голосе Дрыгалки звучит торжество.

Чуть слышно, почти шепотом, я отвечаю:

– Поняла.

– Полным ответом! – приказывает Дрыгалка. – Полным ответом!

И я бормочу полным ответом:

– Евгения Ивановна, я поняла…

Это неправда. Я поняла далеко не все. Лишь много лет спустя я пойму, что это был только первый шаг Дрыгалки к тому, чтобы согнуть, искалечить меня так, как когда-то, вероятно, согнули, искалечили в такой же школе ее самое.

Но я не хочу этого! Мысленно я повторяю только одно слово: «Папа… папа… папа…»

В этом слове очень многое. Это значит: «Видишь, папа, какая Дрыгалка злая тиранка?» Это означает: «Папа, ты бы, наверно, не опустил глаз, а я вот опустила, отвела их, как виноватая, хотя я ни в чем не виновата, я ничего не сделала плохого. Я – малодушная, да, папа?»

Дрыгалка уже отошла от меня. Она продолжает подбирать девочек и ставить их в пары по росту, но при этом она все еще говорит с величайшим презрением по моему адресу:

– Она хоте-е-ела сидеть по своему выбору! Скажите пожалуйста! Она хоте-е-ела!

Меля быстро-быстро шепчет мне:

– Что ты с Дрыгой в разговоры лезешь! Ну какая, право, дурноватая, ей-богу… Смеешь-шься, шьто ли?

И быстро ускользает в сторону от меня.

Со мной в пару Дрыгалка ставит девочку – глаз ее не видно, они опущены вниз.

– Вот ваша пара!

Я так огорчена, что даже не смотрю на свою «пару» – ну ее! Не хочу ее видеть! При перекличке Дрыгалка назвала ее: «Кандаурова Екатерина» – вот все, что я о ней знаю. Какая-то она растрепанная, всклокоченная… Бог с ней совсем!

Издали я обмениваюсь взглядом с Маней и Мелей. Черные глаза Мани печальны, она тоже хотела быть моей «парой». Меля делает мне свирепое лицо. Я понимаю: это чтобы я не «лезла в разговоры», не спорила с Дрыгалкой.

Потом Дрыгалка рассаживает нас по партам – пара за парой, пара за парой. Девочки побольше ростом сидят на задних партах, девочки поменьше – впереди. Потом Дрыгалка учит нас вставать и кланяться при входе преподавателей. Плавно! Тихо! Бесшумно приподнимать пюпитр, не выпуская его из рук, чтоб он не стукнул о парту, затем снова садиться, все так же тихо и плавно.

– Встаньте! Тихо-плавно… Садитесь! Тихо-плавно… – командует Дрыгалка, и мы без конца встаем и садимся, встаем и садимся.

Нужно признать правду – к тому времени, как из коридора доносится звонок и свободный урок кончается, усилия Дрыгалки уже достигли порядочных успехов. Мы – уже не стадо, нестройное, разноростное, шумное, громыхающее пюпитрами. Мы – класс, построенный по росту, наученный тому, как надо отвечать полным ответом, как вставать, здороваться с «господами преподавателями» и плавно опускаться на место, не стуча пюпитрами, не шаркая ногами, не роняя на пол ни книг, ни тетрадей.

Все-таки звонок, возвещающий «маленькую перемену» – между первым и вторым уроком, – мы все воспринимаем как облегчение, как освобождение. Все мы – кто больше, кто меньше – изрядно «озябли» от холода, напущенного на нас Дрыгалкой и ее муштрой: