Читаем без скачивания Мастер-снайпер - Стивен Хантер

— Слушайте, ребята, поверьте мне, если бы я мог помочь, я бы это сделал. Но я беспомощен. Смотрите, — он достал из-под стола руки и сложил запястья так, словно они связаны. Потом слабо улыбнулся и сказал: — Они связаны. Понимаете ли, эти офицеры считаются разведывательным источником огромной важности. Мы их держим в центре допросов, как я уже сказал, в замке. Были разговоры, чтобы позже сделать общий центр для допросов. Видите ли, многие из них работали против русских. Давайте посмотрим правде в глаза: эта война уже закончилась, но на носу следующая. И эти парни приняли первый бой в этой будущей войне. У них есть всевозможная агентура в русской среде, в коммунистических ячейках сопротивления, разбросанных по всей Европе, они обладают знаниями о сотнях разведывательных операций. Они — настоящее сокровище, они ценятся на вес золота. То есть они…

— Майор, — очень спокойно сказал Литс, — идет немецкая операция, которая все еще горяча. Так горяча, что от нее дым валит. Она идет сегодня. Сейчас. Есть некий офицер по имени Репп, из войск СС, отличный стрелок. Он собирается всадить в кого-то пулю. В кого-то очень важного. Это будет последняя воля и завещание Третьего рейха. Он его исполнитель.

— И в кого же?

— Это трудный вопрос. Мы не знаем. Но мы уверены, что этот Айхманн должен знать, потому что наткнулись на его имя в очень важном деле в административном центре Дахау.

— Я бы с радостью помог, но не могу. Есть официальные каналы. С меня шкуру спустят. Обращайтесь по этим каналам.

— Послушайте, майор, у нас нет времени обращаться по официальным каналам. Кое-кто, черт подери, будет уже на мушке, пока мы заполняем разные формы.

— Капитан, Литс, нет никакой…

— Ладно, послушайте. Есть одна действительно стоящая причина, по которой вы должны дать нам этого парня: он просто наш. Мы купили его. А вы нет. Вы наткнулись на него и даже не знаете, у вас ли он. А мы заплатили за него жизнями. Тридцать четыре парашютиста погибли в Шварцвальде, работая для нас, и в два раза больше получили ранения. Одиннадцать парней из Сорок пятой дивизии были убиты в апреле. Затем еще были двадцать пять заключенных, которых Репп использовал для практики. И наконец, мой помощник, тоже бывший заключенный, лежит в Дахау во рву, полном костей и извести. Он заслуживал лучшего, но получил это. Поэтому, когда я говорю, что Айхманн мой, что он должен сдать мне Реппа, я имею в виду все это.

— Здесь не идет речь о смертях. Люди на войне умирают постоянно, капитан….

«Но только не такие, как ты», — подумал Литс.

— … и все-таки мы должны придерживаться заведенных правил. Я просто не могу… нет никакой возможности… это смешно. Но… — Наступило молчание. Наконец он произнес: — О черт, — отвернулся и глубоко вздохнул. — Сколько тебе лет? — вдруг обратился он к Роджеру.

— Девятнадцать, сэр, — отчеканил Роджер.

— Парашютист, насколько можно судить по сапогам.

— Ммм, да, сэр.

— Есть боевые прыжки?

— Шесть, — соврал Роджер.

— Молодой и сумасшедший. Сумасшедший до безрассудства. Могу поспорить, что все пытались тебя от этого отговорить.

— Да, сэр, — ответил Роджер.

— Но ты все равно пошел, хотел показать, какой ты мужественный, да?

— Что-то вроде этого, сэр, — согласился Роджер. — Первый был на Сицилию. Потом в Нормандию. Большая драка в Голландии. Туго пришлось в Бастони, в прорыве. Такое уж Рождество. И наконец, за Рейн. Операция называлась «Университет». В марте.

«Это всего лишь пять, Роджер, — подумал Литс — И никто не прыгал в Бастони».

— О, и еще прыжок, о котором упоминали капитан Литс и майор Аутвейт, э-э, сэр, ну, знаете, тот…

— Приличный список. Девятнадцать лет и шесть боевых прыжков. Ну и как оно?

— Ну, э-э-э, жутко, сэр. По-настоящему жутко. В Нормандии пришлось тяжело. Нас выбросили в стороне от зоны, половина парней из нашей группы попали в воду, немцы, понимаете ли, затопили это место, на фотографиях, ммм, этого еще не было, и те все ребята утонули. Мне повезло, я приземлился на твердую поверхность. А потом — растерянность. Уйма прожекторов, взрывы, трассирующие пули. Большая заварушка. Как Четвертое июля, только приличней, но и опасней…

«Господи ты боже мой», — подумал Литс.

— …но потом мы разбились в боевой порядок и двинулись вперед. Первые немцы, которых мы увидели, были так близко, что можно было почувствовать их запах. Я хочу сказать, они были прямо перед нами. У меня был один из этих Эм-третьих, ну, знаете, сэр, их еще называют масляными ружьями, и — БАДДДАДДДАДДАААДДДААА! Так и валились, даже не зная, кто их сбивал.

— Да, ты знаешь, что это такое, — сказал майор, откинувшись на спинку стула и уставившись в пространство. — А я иногда чувствую себя так, словно никогда и не был на войне, на настоящей войне. Полагаю, мне бы надо радоваться. Но через десять лет, через двадцать лет люди будут все еще задавать вопросы о войне, а я и знать не буду, что мне им отвечать. Думаю, я даже никогда не видел ни одного немца, кроме пленников, а они такие же люди, как и все. Видел руины. Однажды я взял у кого-то бинокль и посмотрел на Рурский мешок. Настоящая вражеская территория. Но в основном это была просто какая-то работа, бумажная работа, наряды, административное управление, обычная жизнь, разве что без женщин, да с плохой пищей, ну и одеты все… одинаково.

— Майор… — начал Литс.

— Я знаю, знаю. Как тебя зовут, сержант?

— Роджер Ивенс.

— Роджер. Ну что ж, Роджер, ты многое пережил в свои девятнадцать лет. И я отдаю тебе должное. Тем не менее, капитан Литс, война у меня вот такая. Я вижу, что это не вызывает у вас уважения. Прекрасно, но все равно кому-то надо делать и бумажную работу. И хотя вы не понимаете этого и не уважаете мою работу, я все же скажу вам, что собираюсь совершить очень смелый поступок. Факт заключается в том, что наши шишки из контрразведки ненавидят вашего брата из оперативной разведки. Не надо спрашивать почему. Так что, когда я вам сказал, где находятся пленные офицеры, я хотел, чтобы вы увидели, какой я храбрый человек. Нет, это, конечно, не боевой прыжок, но тоже большой риск в своем роде. Место это называется замок Поммерсфельден, недалеко от Бамберга, еще примерно шестьдесят километров по дороге. По-немецки это будет называться Шлосс-Поммерсфельден. Очень красивое местечко, на шоссе номер три, к югу от города. Я позвоню им и скажу, что у вас есть разрешение. Если вы выедете утром, то после полудня уже будете там. Дороги ужасные: танки, люди, просто столпотворение. Колонны пленных. Ужасно.

— Спасибо, сэр. Это значит, что…

— Да, конечно. Айхманн. Мы взяли его в Австрии на прошлой неделе. Если вы сумете из него что-то выжать, прекрасно, пользуйтесь. Мы попробовали, но, кроме того замечательного факта, что он выполнял приказы, ничего не добились. А сейчас, пожалуйста, уходите отсюда. Не болтайтесь здесь. Хорошо? И да поможет мне Бог, если кто-нибудь про это узнает.

Поездка следующим утром была убийственной. Танки ужасно мешали, а автоколонны были еще хуже, бесконечные вереницы грузовиков, иногда в два ряда, пробирающиеся на юг, чтобы поспеть за быстро продвигающимся фронтом. Но самым худшим были пленные солдаты вермахта. Они шли тысячами, несчетное число мужчин, марширующих, а точнее, бесцельно бредущих в колоннах численностью примерно с батальон и обычно охраняемых одним или двумя военными полицейскими, следующими за этой колонной на джипе. Учитывая их положение, немцы были на удивление грубы. Наглые мрачные толпы, которые месили дорогу, словно стадо овец, мешая движению. Роджеру то и дело приходилось притормаживать машину, тащиться еле-еле, гудеть, выкрикивать проклятья, в то время как Литс стоял сзади, кричал «Раус, раус!»[26] и бешено размахивал руками, и все равно они отказывались уступать дорогу, пока их не подталкивал бампер. Однажды Литс даже взял свой автомат «Томпсон», пристегнутый у переднего сиденья, и сделал киношный гангстерский жест, передергивая затвор; тут они сразу все поняли и расступились.

Наконец, уже за Фойхтвангеном, колонны пленных начали редеть, и Роджер действительно погнал машину вперед. Однако Литсу это все равно не принесло удовольствия. У него было ужасное ощущение, что они едут не в том направлении, потому что, по всем их прикидкам, цель Реппа лежала где-то на юге, вне зоны действия американцев, а тут они продвигаются все дальше на север, все дальше от разворачивающихся событий.

— Надеюсь, мы поступили правильно, — взволнованно сказал Литс сидевшему впереди Тони.

Тони, последнее время очень угрюмый, только что-то проворчал.

— У нас ведь не было никакого выбора, правда? — продолжал искать поддержку Литс.

— Абсолютно никакого, — согласился Тони, уставившись вперед невидящим взглядом.

Им пришлось сделать большую дугу вокруг разрушенного Нюрнберга, и это съело еще сколько-то времени. Город лежал где-то вдали под тучей дыма, хотя в последние месяцы его не бомбили. Сами по себе его руины были не особо примечательны, но их размеры поражали. Однако Литс не обратил на них никакого внимания: он использовал это время, чтобы размышлять о Реппе.