Читаем без скачивания Мистерии доктора Гора и другое… - Александр Половец

— Ну и что… — рассуждал Сонин, вспоминая и переживая коллизии сна уже наяву: я ведь жив сейчас, а потом… — всё обязательно кончается. Случится и с ним такое: и он снова видел себя там, понимающим, что вот сейчас его не станет, и вот какие-то естества, доброжелательные к нему, хлопочут вокруг него, готовятся его проводить в небытие. Было страшно, но совсем не так, как будь это наяву — а так, даже любопытно. И всё же, опасаясь повторения этого сна, неохотно он готовился к ночи, и даже как-то оттягивая неотвратимость её прихода, прихватывал в кровать недосмотренную днем газету, и тогда Лора отодвигалась к самому краю кровати, натянув одеяло на голову.

Ей Сонин никогда не рассказывал, что с ним происходит, когда он засыпает, — и вообще никому не рассказывал, да и зачем бы?..

Хоть и было Сонину засыпать жутковато, но все же — там его ждали удивительные летающие устройства, вот и получалось — там, именно там оказывалось все настоящее, и его значимость там изначально была неоспорима и его присутствие всегда ожидалось. Теперь Сонин, даже пребывая во сне, мог ощущать себя там, но одновременно и бодрствующим, и не было в этом никакого противоречия, и думал он об этом, не удивляясь, а совершенно равнодушно. И тогда он не только не спешил проснуться, но даже противился осознанию необходимости этого лишь затем, чтобы производить ожидаемые от него, какие-то сейчас совершенно ненужные и необязательные действия.

И однажды Сонин не проснулся.

Потом его хоронили. Плакала Лора, приехали, наконец, дочери с семьями — всё же, по-своему, все они любили Сонина, а теперь им казалось, что вот, нет больше Сонина — и как им жить без него дальше.

А Санин тем временем — его руки свободно лежат на руле, и автомобиль катит сам знакомым маршрутом по улицам, меж домов, крыши которых не видны. Санин совершает поступки, которых там от него ожидают. Санин, подчиняясь требованию зала, по многу раз возвращается на сцену, держа за тонкую шею матово мерцающую старым лаком скрипку. Совсем молодые — такими он их не знал и не помнил, его отец, его мать, Лара, они вместе со всеми теми, чьи лица ему хорошо знакомы, но сейчас неразличимы, только было понятно, что они здесь, с ним — все те, кому он всегда был не безразличен и кто ему по-особому казался дорог.

И так будет всегда — пока Санин снова не пристроит скрипку на плече и, опустив на деку подбородок, повторит мелодию, которая здесь всем и всё объясняла. Почему скрипка? А что же еще — только из нее извлекаемый Саниным звук мог по-настоящему всё выразить, а слова — нет, не могли — он теперь и обходился без слов. Зачем они? — когда есть скрипка.

Потом его забирал на борт и поднимал к ярко расцвеченному небу удивительный аппарат и увозил от всех еще дальше.

А больше его ничего теперь и не касалось.

Часть 3

Мистерии доктора Гора

Феномен

Чудны дела твои…

Пролог

В достоверность истории, которую я готовлюсь рассказать, легче не поверить, чем поверить, так что читатель современный и образованный скажет непременно: «Господь с вами, да не может быть такого!» и, пожалуй, будет прав. Зато другой, ищущий смысла даже и в самом невероятном, чему мы становимся свидетелями — отметит в этом сюжете нечто рациональное…

Так ведь ничего в приводимом здесь рассказе и не содержится, кроме описания события действительно произошедшего — ничего, кроме правды и только правды! Автору передал эту историю (под обещание, что — никому, никогда и ни-ни), его стародавний приятель, выпускник мединститута, бывший научный сотрудник, без имени и без степеней, отслуживший некоторое время в засекреченной лаборатории — человек честный и добросердечный.

Конечно, было бы несправедливо его подвести, но времени с той поры утекло столько, что и лаборатории той давно нет, а, стало быть, нет и секрета, к разгадыванию которого был привлечен мой приятель. Следы его тоже к настоящему времени затерялись и, даже говорили, что уехал он работать в страну, где платили много лучше и при этом регулярно… На всякий же случай (а ведь знаете — бывает же и в наши дни всякое), прикрою его условным именем, скажем, — Гор. Ну, Гор, так Гор…

Так вот, много лет назад сидели мы с ним вдвоем в прокуренной и пахнувшей скверно зажаренными шашлыками кают-компании «поплавка» — пароходика, навсегда причаленного к берегу Москвы-реки, приспособленного под кавказский ресторанчик — в ту пору общепитовский, потому что не подошли еще годы, которые теперь называют перестроечными, и явно в частном владении такого заведения быть тогда не могло. Хотя, не явно — именно так оно уже и было.

Иногда мы поднимались на корму. Свежий, пахнущий рекой воздух после духоты шашлычной был особо приятен, и Гор предложил здесь задержаться, да и рассказать, признался приятель, готовился он мне нечто такое, что лучше бы нам с ним постоять тут, в одиночестве. Тем более, что бутылка «Саперави» уже переместилась под наш столик следом за ей предшествовавшей, а другого мы в тот вечер ничего и не пили.

Так что, кажущаяся невероятность случая, поведанного мне приятелем, никак не могла быть связана с игрой его фантазии, подогретой парами алкоголя, а так, мы понемногу пили любимое нами обоими легкое столовое вино. Хотя, причины у нас были и к тому, чтобы позволить себе в тот вечер чего покрепче — наша встреча была прощальной: я готовился к отъезду из страны — навсегда.

Поплавок медленно кренился с борта на борт, и, в ритм его покачиванию, поднимался и опускался берег с чернеющим в сумеречном вечернем свете городским парком, и другой берег — с рядом многоэтажных домов, которые, казалось, плыли на фоне гаснувшего неба и подмаргивали зажигающимся в окнах светом…. И еще казалось, что шпиль высотного дома мрачным силуэтом был нацелен не только ввысь, но и на нас, и вообще, на все сущее в окрестностях, своим отражением, колеблющимся в ряби речной поверхности, делавшей его почти живым.

И пока приятель рассказывал, мне все больше чудилась некая связь этого сооружения с сюжетом услышанной истории.

ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО, НАЧАЛО БЫЛО ТАКИМ:

ЭТУ ЧАСТЬ ПРОИСШЕСТВИЯ УДАЛОСЬ ВОССТАНОВИТЬ ПО ДНЕВНИКОВЫМ ЗАПИСЯМ, СДЕЛАННЫМ В ПРОЦЕССЕ ИССЛЕДОВАНИЙ СО СЛОВ ЕЁ ГЕРОЕВ, И ХРАНИМЫМ В АРХИВЕ ОДНОГО УЧРЕЖДЕНИЯ ПО СЕЙ ДЕНЬ В ПАПКАХ С ГРИФОМ «ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ»

Итак… Совсем уже под утро Туся начала просыпаться, потерлась о жаркую подушку щекой с натекшей на нее за ночь слюной, хрустнула поясницей… и обомлела. Причина изумления ее была самая основательная: от начала замужества не позволяла она себе ничего такого, укрощая естество зрелой женщины, хранила целомудрие супружеской близости, преуспела в этом довольно скоро, чего, признаться, сама от себя не ожидала, если учесть, что не был муж Тусички (как он называл жену — Натуся, Туся…) первым мужчиной в жизни Наталии, как, впрочем, и вторым… — чего считать-то.

Супруг же её — «телок» называла она его про себя, придавая тому особый смысл, признался, что она у него первая (мог и не говорить, сама догадалась в ночь после свадьбы) — и ни о чем таком понятия не имел. И всегда потом ночи их были пресны. Бесплодны и пресны. А когда в супруге ее вдруг просыпалось нечто ему не свойственное, когда он, неосознанно, подчиняясь таившемуся в нем инстинкту мужчины, пытался целовать ее стеариновую грудь, ее вялый живот, она удивленно говорила ему: «Ты что, Сеня!», обиженно отворачивалась и, отодвинувшись к самому краю кровати, натягивала одеяло к подбородку.

Словом, не было в нем очевидных недостатков, какие могли бы дать ей повод к недовольству — водки вообще не пил, за подругами ее или у себя на службе — ни за кем не волочился, о чем бы она быстро догадалась. Ну, любил муж пиво, так ведь, кто его не любит?

И — вот!.. Может, подумалось ей, простудный жар (супруг с вечера легко температурил) перевернул его во сне и теперь они оказались лежащими как бы наподобие карточного валета. Или сама она заспала неполную четверть века непорочного супружества? «Сень, а Сень!» — сипло, со сна, позвала она, с трудом разлепила второй глаз, охнула и, зажмурившись, стала оседать с низкой кровати на вытоптанный босыми пятками когда-то плюшевый коврик.

Семен же, настало время назвать его имя, а полностью — Семен Семенович Глазьев, полноватый среднего роста мужчина, завкадрами небольшого, местного значения, предприятия эту ночь спал неспокойно, часто просыпаясь. То возникали перед ним совершенно невероятные анкеты принятых на работу — какие могли бы свидетельствовать о полной утрате им профессионального чутья, чего, конечно, быть не могло — биография не та… Или вдруг приснился себе Глазьев холостым — мура же, какую и во сне бы не видеть!