Читаем без скачивания Исчезнувшие близнецы - Рональд Х. Бэлсон

– Логично предположить, что Мюриэль и Хая, если они выжили, поступили бы так же. Или же кто-то другой рассказал о них в «Яд ва-Шем».

– Не знаю. Наверное.

– Я несколько удивлена… Почему вы не стали искать Мюриэль и Хаю? А Давида?

Лена пожала плечами:

– Жизнь – слишком сложная штука. Я просто хотела жить дальше. И больше не вспоминать холокост. Хотелось оставить прошлое позади.

– Ненавижу себя за профессиональную въедливость, но вы не совсем откровенны. Вы же добровольно записали для «Яд ва-Шем» видеопоказания уже после холокоста. Много лет вы принимали активное участие в деятельности различных организаций, созданных теми, кто пережил войну. Вы возглавили протест против планов неонацистов пройти маршем в Скоки, штат Иллинойс, в 1978 году, вышли на улицу с плакатом. Вы не просто стали жить дальше.

– Откуда вы узнали о Скоки?

– От Лиама. Он чертовски хороший детектив.

Лена, прикусив нижнюю губу, секунду молчала.

– Что ж, отвечу так: я не искала Мюриэль и Хаю.

– А Давида?

– Это совершенно другая история. Можно мне продолжить рассказ?

Кэтрин приготовилась записывать.

– Разумеется. Пожалуйста, продолжайте.

– Все ушли. Я выглянула из сарая. Вокруг ни души. В нескольких сотнях метров я увидела деревенский дом, но я уже стучалась в дома и уже обманывалась. Я больше не намерена была доверять незнакомым людям – не хотела снова оказаться в грузовике у нацистов. Я знала, куда отправилась колонна заключенных, – на восток, в Чехословакию, бежала от Советской Армии, которая наступала с запада. Я знала, где на карте располагался Освенцим. Почти все время на восток, до Хшанува оттуда было всего километров пятьдесят на северо-восток. Я не хотела и на пушечный выстрел приближаться к Освенциму, поэтому отправилась на север.

Дорога оказалась пустынной. Ни прохожих, ни телег – оно и понятно, ведь я находилась в самом центре сражения, и ни один мирный житель в здравом уме не стал бы тут околачиваться. На западе воздух разрезали пулеметные очереди. Я была уверена, что соседний городок Кобюр расположен всего в пяти километрах к северу, но дорога вела не в ту сторону. Она вела на запад, к нацистам. Между мною и Кобюром темнел густой лес. Ни следа тропинки, только свежий, нетронутый снег, но выбора у меня не было. Я пошла на север, в лес.

Я была измучена, умирала от голода и жажды. Я пыталась топить снег в руках, но было слишком холодно. Во многих местах сугробы доходили до колен, а под пальто и спецовкой ноги у меня были голые и совершенно окоченели.

Я обращалась к себе в третьем лице: «Лена, продолжай идти. Ты сможешь. Один шаг, второй. Продолжай идти, Лена. Еще шаг. Еще один шажок. Ты выживешь». Слова ободряли, но, по правде говоря, сил почти не оставалось.

Выйдя из лесу, я тут же наткнулась на воинскую часть. Прямо на меня смотрело дуло советского танка. Ноги у меня подкосились, и я потеряла сознание.

Очнулась я в булочной в Кобюре. Через окно я видела стоявший у обочины защитного цвета уазик с белой звездой на капоте. Надо мной склонились советский солдат и какая-то женщина в фартуке. Женщина пыталась напоить меня горячим чаем.

– Как вы себя чувствуете, милая?

– Как я сюда попала?

Советский солдат приподнял меня. Я села, сделала глоток чая и откусила кусочек печенья. Бог мой! Печенье! Сколько я уже не ела печенье?

– Вы были в лагере? В том, что на юге? – спросил солдат.

Я кивнула.

– Вы очень храбрая девушка, – сказал он. – Наши войска захватили лагерь и освободили тысячи заключенных. Подобное мы уже видели в Майданеке. И куда вы теперь?

Я пожала плечами:

– Наверное, в Хшанув. Там мой дом. Там еще остались нацисты?

Он покачал головой и улыбнулся:

– В Польше уже не осталось нацистов. Сбежали, как крысы.

– Спасибо, что привезли меня сюда. Мне казалось, что я больше и шага не ступлю. – Я попыталась встать. – Я лучше пойду.

Хозяйка булочной посмотрела на меня – кожа да кости! – и покачала головой:

– Сидите здесь, я принесу вам еды и сухую одежду.

Я не знала, что сказать. Целых четыре года я боролась, пыталась выжить в нечеловеческих условиях под игом невероятно жестоких, чудовищных садистов, каких только земля носила. Всем было наплевать, выживу я или умру. Они даже ждали, когда я умру. А теперь незнакомая женщина настаивает на том, чтобы я приняла от нее еду и теплую одежду. Я не сдержалась и расплакалась.

Я не знала, кого первого обнимать, – так давно никто мне не помогал. Наконец солдат, которого звали Юрий, сказал, что ему пора уходить. Хозяйка булочной, которую звали Алиция, принесла мне горячие пирожки и тушеные овощи. А еще она сказала, что над булочной есть комнатка и я могу оставаться там столько, сколько захочу. Как мне отплатить за такую доброту? Она ничего не требовала взамен. Просто сделала доброе дело. И ей было совершенно наплевать, что я еврейка. Я была человеком, который попал в беду.

В небольшой квартирке над булочной была даже ванная. Я четыре года не мылась в ванне. Алиция наполнила ее горячей водой, а потом дала мне свитер, длинную шерстяную юбку, теплые носки и сапоги. Той ночью я впервые с тех пор, как нацисты вломились в наш дом и забрали всю мою семью, спала на перине. Вы представить себе не можете, что это за чувство! Когда я утром проснулась, то не сразу поняла, что не умерла и не оказалась на небесах.

Я оделась и спустилась в булочную, где Алиция как раз готовила завтрак. Мой желудок ссохся от постоянного недоедания, поэтому съесть много я не смогла. Но завтрак был превосходный! Потом я выпила чашку кофе и решила прогуляться по рыночной площади. Светило солнце, сверкал недавно выпавший снег… Мир был таким ярким, что даже пришлось зажмуриться. Свежий воздух благоухал чистотой. Не было дымоходов, перекличек, маршей. Не было эсэсовцев и солдат с винтовками. Люди гуляли с детьми и шли, куда хотели.

Я осталась у Алиции, с благодарностью приняв ее заботу. На шестой день, немного набравшись сил, во время завтрака я сказала:

– Мне нужно возвращаться домой. Я бесконечно благодарна вам, но я должна узнать, может, кто-то выжил. Может быть, вернулся кто-то из моих друзей.

Может быть, Давид… Господи, как же мне хотелось увидеть Давида! Алиция договорилась с соседом, чтобы он отвез меня в Хшанув, подарила мне теплое пальто и вещмешок, куда положила булочки, фрукты, колбасу и бутылку молока. Я пообещала непременно навестить ее.

Сосед Алиции довез меня до городской площади. Я огляделась, пытаясь свыкнуться с настоящим. У меня на рукаве не было повязки, меня не за что было арестовывать – разительное отличие от того дня, когда я в последний раз стояла на этом месте! Никаких мегафонов, выкрикивающих приказы, никаких колонн, чтобы организованно идти к железнодорожным путям. Нацисты исчезли, как и больше половины моего городка. Но я была свободна – и я вернулась.

На площади стояла тишина, хотя пара магазинчиков уже открылась. Не знаю, как это объяснить, но я стояла, глядя на свой родной город, уже освобожденный от нацистов, и меня не переполняли воспоминания о счастливом, суетливом городке, каким раньше был Хшанув. Я не видела спешащих из школы домой одноклассников. Не вспоминала, как мы с друзьями гуляли по площади, а летом ели здесь мороженое. Не вспоминала ни родителей, ни Милоша, ни Каролину – ничего из своего детства. Перед глазами вставали картины того, как нацисты сидят в кафе и барах, громко смеются и выпивают, в то время как евреи, опустив головы, стараются проскользнуть незамеченными. Я вспомнила, как немцы останавливали стариков и издевались над ними, как я сама толкала нагруженную шинелями тележку.

Я неспешно пошла на северо-восток, где когда-то находилось гетто. Цех был заброшен. Большинство зданий разрушили и сровняли с землей – скорее всего, когда нацисты заметали следы в 1943 году. Я подошла к зданию, где был подвал Йосси. Половина его была уничтожена, скорее всего, выстрелом из танка, и воронка зияла, как открытая рана. Осталась лишь груда кирпичей и покореженного металла, но мне все-таки удалось разобрать часть завала, найти вход и спуститься в котельную. Там все еще стояли на полу два выдвижных ящика, которые мы использовали как колыбельки. А в ящиках до сих пор лежали мягкие шерстяные одеяльца. Я села на матрац, который раньше служил мне постелью, и расплакалась. Плакала, пока не выплакала всех слез.

Потом я встала, сунула руку за печку и вытащила туфлю Милоша, которую спрятала в 1943 году. Когда я полезла в вещмешок, то обнаружила, что Алиция положила туда не только еду и одежду. Она оказалась настолько щедра, что дала мне денег. Учитывая то, откуда я пришла, и то, что произошло, я все гадала: почему мне так везет? Я единственная, кто выжил. И уж точно я этого не заслуживала.

Стоял конец января, но день выдался солнечный и относительно теплый, поэтому я решила взглянуть, что же осталось от Хшанува. Естественно, ноги понесли меня на улицу Костюшко, 1403 – к родительскому дому.