Читаем без скачивания Исчезнувшие близнецы - Рональд Х. Бэлсон

Лена кивнула.

– Но судья Петерсон не обязательно придет к этому выводу. Он рассмотрит все доказательства, включая ваши показания, и решит, что вы здоровы. Мне кажется, вы будете очень хорошим свидетелем. Вы вели себя великолепно, когда последний раз выступали в суде.

– Но может и прийти, да? Он может признать меня одержимой бредом и заключить в сумасшедший дом?

Кэтрин пожала плечами:

– Может. Но мы будем бороться изо всех сил, чтобы подобного не случилось. И не сбрасывайте Лиама со счетов.

– Спасибо.

– Ну что же, давайте вернемся к вашей истории.

– Как я уже говорила, мы с Давидом поженились и поселились в домике, который я заняла самовольно. Давид даже попытался открыть на площади швейную мастерскую. Каким-то чудом ему удалось раздобыть швейную машинку. Он расчистил витрину, повесил вывеску, мы раздали рекламу, но успеха не добились.

– Странно. Он был хорошим портным. Он руководил швейным цехом, ткацкой фабрикой в Гросс-Розен. Почему же у него не получилось?

– Я могла бы ответить, что виной всему послевоенная экономика, но это была бы не чистая правда. Наша община, сорок процентов Хшанува, с которой я выросла, исчезла. Как и во всех небольших польских городках, еврейскую коммуну вырвали с корнем. Депортировали. Отправили в лагеря. Многие годы нацисты вели пропаганду, уверяя всех, будто евреи против Христа. Людей убеждали, что не следует иметь с ними дело. На плакатах их изображали мерзкими, хитрыми, грязными чудовищами, которые разносят болезни.

Те немногие из нас, кто вернулся после войны, столкнулись лицом к лицу с городом, в котором более десяти лет насаждали и поддерживали нацистскую пропаганду. Многие винили в развязывании войны евреев. Они даже считали, что война – это попытка Гитлера избавить Европу от еврейской чумы. Пропагандистская машина Геббельса работала очень эффективно. Я не утверждаю, что так думали все, конечно, были исключения, но чаще всего жители польских городов неприязненно относились к выжившим после войны узникам. И мне, и Давиду было ясно, что нам здесь не рады и что мы не сможем влиться в жизнь нееврейского Хшанува.

У Давида была мастерская, но он не мог конкурировать с ателье на противоположном конце площади, которым владел католик. Денег не хватало. Не знаю, как он их зарабатывал, – наверное, я и не хотела знать. Давид стал заниматься контрабандой сигарет.

– Шутите? Он был контрабандистом?

Лена засмеялась и, забавно смутившись, зажала рот рукой.

– Да. Мой муж был пиратом. Он уходил глубокой ночью, встречался с кем-то, а возвращался с пачками сигарет. Потом продавал их русским и по всему городу. Он зарабатывал достаточно, чтобы мы не нуждались, но мы оба понимали, что в Хшануве для нас жизни нет.

Польша стала сателлитом СССР, страной за «железным занавесом», и Сталин назначил министров в правительство. Они тоже на дух не выносили евреев. Коммунизм и антисемитизм, который скрывался под этой личиной, заставили нас задуматься над эмиграцией в другую страну. Брат Давида еще до войны эмигрировал в Нью-Йорк, а сейчас жил в Чикаго. Мы решили ехать к нему, но нужна была виза, а в 1945 году получить ее было невозможно.

В течение нескольких лет западные страны установили строгие квоты на эмиграцию, особенно для евреев. После войны Великобритания, Канада и США продолжали устанавливать эмиграционные квоты для беженцев из Европы и не спешили их пересматривать. Давид решил, что самый быстрый способ попасть в Америку – оказаться в лагере перемещенных лиц, а уже потом получать визу.

– Поверить не могу, что вы захотели попасть в очередной лагерь!

– Так мы и попали в Америку. Если бы мы остались в Хшануве, мы бы застряли в недружелюбном городе за «железным занавесом». Выбора у нас не было. К такому же выводу пришло еще двести пятьдесят тысяч евреев.

В конце войны в мае 1945 по всей Европе бродило от семи до восьми миллионов перемещенных лиц. Полтора миллиона из них – немецкие солдаты. К июлю число перемещенных лиц сократилось до четырех миллионов. К сентябрю остался только миллион тех, кто не вернулся на родину. Но из этого миллиона – двести пятьдесят тысяч были евреи, которым некуда было идти, по тем самым причинам, которые я только что объяснила. Мы не подлежали репатриации. Мы называли себя Sh’erit ha-Pletah – «уцелевшие».

Чтобы уладить проблему беженцев, страны-союзники создали в оккупированных ими странах – Германии, Австрии и Италии – лагеря. Строились небольшие города, общины, где мы могли бы пожить, пока не найдем дом. Существовали британские, французские и американские лагеря. Давид навел справки и решил, что нам следует ехать в Форенвальд в американскую зону. Лагерь находился к югу от Мюнхена, у подножия Австрийских Альп. Мы поездом собирались добраться до Вены, потом поехать в Мюнхен, оттуда в Форенвальд, но перед отъездом у меня оставалось еще одно важное дело.

Я попросила Давида найти мне лошадь с телегой, чтобы съездить в Освенцим.

– Ты с ума сошла! – воскликнул он. – Зачем возвращаться в этот ад?

– Отвези меня в Освенцим. Я хочу взглянуть на него глазами свободного человека.

Стоял октябрь, уже листья желтели. Мы проехали двадцать километров до Освенцима. Холмы Силезии утопали в оранжевом, желтом, красном и коричневом. Ехать среди холмов, не боясь, что тебя схватят или убьют… Тяжело было поверить, что этот пасторальный пейзаж всего девять месяцев назад был театром войны. Мы въехали в буферную зону Освенцима. Забор с колючей проволокой был на месте, и мы проследовали вдоль железнодорожного полотна прямо до главных ворот. Жуткая надпись «Arbeit macht frei» продолжала оставаться над входом.

Я соскочила с телеги и вошла в пустой лагерь. Все казалось каким-то нереальным. Больше я не испытывала здесь страха. Во многих смыслах было достаточно знать, что немцы разбиты, а их жестокому правлению положен конец. Божья благодать… Я медленно прошлась по Освенциму, потом направилась в Биркенау. Сейчас места зверств были пусты. Из огромного количества пыточных камер уцелели только четыре кирпичных дымохода, напоминая о том зле, которое здесь когда-то царило. Я показала Давиду барак, где подружилась с Хаей. Показала кухню, где я работала. Я попрощалась с прошлым. Закрыла эту книгу и больше туда не возвращалась.

На следующий же день мы собрали чемоданы и уехали в Форенвальд.

Глава сорок шестая

Лиам сел в Хшануве в поезд и отправился в Рогозницу – тем же путем, которым ехали Каролина с Леной, Мюриэль и малышками. Он сел справа, возле окна, точно как Лена с Каролиной. На коленях у него лежал планшет, где указывались точные координаты, когда поезд двигался на север. Рядом с Лиамом сидела двадцатилетняя студентка Агнесса с длинными каштановыми волосами, в клетчатой рубашке и синих джинсах – она рассказывала о деревушках, мимо которых они проезжали. Лиам нанял Агнессу в Кракове в качестве переводчика. Он понимал, что будет ездить по сельской местности, где далеко не каждый житель говорит по-английски, и к тому же быстро признал собственную несостоятельность: польский был слишком трудным языком, чтобы общаться с помощью карманного словаря.

Лиам старательно выискивал запасные пути. Лена сказала, что они выбросили детей вскоре после того, как съехали с запасного пути. Предполагалось, что за семьдесят лет железнодорожная ветка могла измениться, но Лиам был уверен, что сумеет разглядеть подходящие места. К счастью, коммунисты не хотели тратиться на инфраструктуру, и оказалось, что железная дорога мало изменилась.

Они проехали где-то километров двести тридцать, и путешествие заняло три часа – в отличие от поездки Каролины, которая длилась несколько дней. Лиаму пришлось проявить внимательность: увидев запасной путь, он всякий раз отмечал его координаты.

Прибыв в Рогозницу, они с Агнессой арендовали машину и поехали обратно, останавливаясь в отмеченных местах, чтобы осмотреться. Значительную часть пути вокруг них были леса. Лиам точно знал, что детей выбросили не в лес, поэтому запасные пути в этих местах тут же были вычеркнуты из списка.

В итоге количество запасных путей в полях, похожих на те, о которых рассказывала Лена, где могли быть оставлены дети, сократилось до четырех. Лишь четыре места, в которых люди могли бы обнаружить брошенного ребенка. В каждом из четырех мест Лиам с Агнессой останавливались, стучались в двери и задавали вопросы. Как долго тут живет ваша семья? А вы знаете фамилию тех, кто жил здесь в 1943 году? Вы когда-нибудь слышали историю о том, что в поле у железнодорожного полотна был найден ребенок? Остался кто-нибудь, кто знает, что происходило тут в 1943 году?

В Доманюве, сельском административном округе, который назывался гмина Доманюв, они попали прямо в яблочко. Один старик, начальник местной почты, закивал головой.

– Были две маленькие девочки, а не одна. Первую нашли вон там. – Он указал на юг, на рельсы. – Вторую во-он там. – Он указал на север.