Читаем без скачивания Река на север - Михаил Белозеров

— Стойте!

Налетели друг на друга, сгрудились, отдавливая ноги. Перешли на вдохи-выдохи, словно делали утреннюю зарядку, словно с оглядкой подкрадывались ко второму инфаркту. Испуганно-затравленные лица штабных писарей, не ведающих о свежем воздухе.

Хрипы в легких заглушали бравурную музыку.

— На вас бы... Глубже! Глубже! Ну же!.. Дышите! Дышите! — командовал доктор Е.Во., дирижируя штыком, — и... раз-два, и... раз-два, и...

За последние месяцы он приобрел уверенные движения и стал лощеным, как кот.

— Я приду завтра, — по складам в унисон музыке и штыку произнес Иванов. — Сегодня у вас учения...

Он почему-то вдруг оробел и передумал. Охранник уныло молчал.

— Ты хоть умеешь разговаривать? — в сердцах спросил Иванов и разглядел в тени КПП: часовой спал, осоловело закатив левый глаз, правый смотрел тускло и безжизненно, на губе бисером поблескивала влага.

— Ну и черт с тобой! — Иванов развернулся и пошел.

— Держите... держите...

Задыхались. Хрипели. Топали за спиной, как стадо беспутных антилоп.

Догнали. Навалились потной, жирной волной под бряцание оружия, бестолково и неумело, с выпученными, безумными глазами:

— Поймали! — закричали торжественно и призывно.

— Вяжи, вяжи!

— Да не так, не так, раззявы!

— Заводи справа, справа... А ты-ы-ы?!..

— Болваны! — командовал доктор Е.Во.

Выкручивали руки сосредоточенно и суетливо, мешая друг другу, толпясь, как в врачу на прививку. Наконец-то и охранник сообразил — включил сирену. На помощь, защелкивая ремни, бежал наряд.

С выпуклых счастливых лиц стекал пот:

— Готово!

— Отлично, ведите! — приказал доктор Е.Во.

Поставили на ноги. Солнце, описав дугу, вернулось на место. Дружески похлопали по спине. Повели, посмеиваясь, как на пикнике, радуясь возможности не отбивать подошвы, а вот так толпой спрятаться в тени здания и с жадностью сделать пару затяжек, пока доктор Е.Во., исполняющий обязанности сержанта, снова не выгонит на огнедышащий плац. Смеялись легко и беззлобно.

— Я же сам пришел, — произнес Иванов в пустом гулком зале.

— Правильно, mon ami[39] — согласился господин полицмейстер. — Но вначале мы вас поймали. Подчеркиваю: "вначале". 

Возвышался за дубовой трибуной. Скупое, вялое лицо смотрело по-отечески добродушно и лениво. Левую бровь делил пополам старый, едва заметный шрам.

— С применением средств захвата, — заявил доктор Е.Во., выпячивая челюсть и радеюще глядя на начальство.

— Много шума, — заявил Иванов и запнулся.

Архитектурные украшения, последний крик моды: кольца, вделанные в стену, и блоки с тягательными веревками. Спортивный зал, превращенный в пыточную, — то, о чем можно было только мечтать голосом полицмейстера: "Сами видите, наше положение..." и удрученно развести руками.

— Я сам пришел, — повторил Иванов. — Развяжите, я не собираюсь драться.

— Развяжите, — приказал господин Дурново.

Уставились на него, как непуганые тараканы. Наконец. Слуга-хозяин — взгляд вниз-вверх, кто-то всю жизнь не может жить без палки. Хрипло задышал над ухом, обдал тяжелым запахом пьющего человека — вылез из своей щелочки, чтобы обрести плоть духа.

— Вы довольны? — спросил в ухо, кольнув усами. — Помните, я вас ни-ни...

Такие просят прощения даже у придорожного столба.

— А вы? — спросил Иванов, брезгливо отстраняясь, — не очень-то вы меня удивляете, господин Е.Во.

— ...выполняли приказ. — Как от зубной боли качнул головой, приглашая посмеяться над глупой шуткой — военная хитрость, и рыскнул глазами на Дурново — добродушная похотливость нового хозяина — пошевелить пальцем не удосужится.

— Точно... — в знак согласия кивнул господин Дурново. — По приказу. — Словно это оправдывало и давало право панибратствовать.

Снисходительно позволил ехидничать, заранее распределены роли; только чуть отодвинул к стенке, вжал с пятикратной перегрузкой, напомнил правила субординации, которые и напоминать не надо — впитаны годами усердия.

— Так-то-с... — доктор Е.Во., — золотушная суетливость, чуть не проглотил язык. Пропал со своим кислым запахом. Превратился в соляной столб, застыл за спиной и с преданностью собаки глядел на начальство, ничего не внимающий, подобострастный, как и в кабинете господина Ли Цоя.

— Мы не можем обращаться с вами, как с обыкновенным... э-э-э... — позволил себе засмеяться господин Дурново. — Повторяю: "с обыкновенным". Для этого вы слишком э-э-э... заметны в нашем го... Как это? — вопросительно взглянул на подчиненного.

— ...мировая известность, — хихикнул доктор Е.Во.

— Вот именно... э-э-э...

Лицо его сохраняло неподвижность статуи.

— ...национальная гордость...

— Только кривая. Не записывайте на свой диктофон, — сказал Иванов, опуская паузу контекста. — А то мне стыдно за вас.

— Но кто же? — удивился доктор Е.Во.

Они его таким и принимали.

— Не имею чести иметь отношения и не в этой стране...

Господин Дурново сверкнул глазами: "не выключать!".

— Вы много себе позволяете...

— Ваши идиотские штучки... — заметил Иванов.

— ...Э-э-э... — никак не мог закончить господин Дурново, — вы же понимаете... здесь не варвары... Повторяю...

Всегда модно быть демократом.

Каменное сложение губ. Третья династия городских чиновников — кровь с молоком, — единоутробно производящая себе подобных, — с выпученными глазами китайских болванчиков и бычьими загривками. Круто закрученный подбородок не требовал благодарностей. Им, как и его хозяином, безраздельно владела лень.

— ...отдельная камера вам обеспечена... — Наконец-то фраза выдавилась, как старая паста из тюбика.

— Комфортабельная, — сатанински прошептал на ухо доктор Е.Во., — с умывальником и биде — моя заслуга, сами увидите...

— Благодарю, — кивнул Иванов, — лучше скажите, где мой сын?

— Главное — de bien fermer la porte[40], — засмеялся господин Дурново, еще раз демонстрируя безупречное знание французского. 

— Трехразовое питание и тюремный ларек, — сообщил доктор Е.Во. — Раз в неделю душ... Но вас... сам лично...

Иванова передернуло.

Он сидел на чугунном стуле, окруженный ими, как стаей собак. С потолка свешивались канаты. За окнами бухал оркестр и топали сапогами без устали.

— Ежедневные прогулки. Дневной и вечерний моцион. Можно побегать с новобранцами... — разрешил господин Дурново с высоты орлиного места.

— Перед сном кефир и бублики...

— Телевизор, библиотека... по желанию холодильник... за собственный счет...

— Ну да, — сказал Иванов. — А если я... не соглашусь? — Он огорошил их, словно непристойной выходкой.

Замерли, как пристыженные заговорщики; и Иванов подумал, что сейчас они забудутся и начнут разговаривать нормальным языком.

— Можно девочку... — тихо и нерешительно предложил доктор Е.Во., — по воскресеньям... или мальчика? — ехидно дернул подбородком.

— ...Э-э-э? — растерянно пошевелил плечами под мундиром господин Дурново. — Я все понял, не надо волноваться... — осведомился одним коротким взглядом — за спину (доктор Е.Во. задышал), словно надавил педаль унитаза, — сработало безотказно по правилу рычага и простоты конструкции.

— Мы вас уговорим, — пообещал доктор Е.Во.

Секундная пауза. Доктор Е.Во. подмигивал господину Дурново. Господин Дурново — доктору Е.Во. Играли в странную игру. На занавеске армейского фасона — никаких излишеств — сидела знакомая (Психея-бабочка-душа чиновника) бабочка. Там, где безраздельно властвовала жара и глянцевито поблескивала листва тополей, ревели допотопные "ЧЕРЕПЪ" и "КАШАЛОТЪ". Часовой, налегая телом, открывал ворота. Воробьи, потомки динозавров, деловито поклевывали отбросы.

Можно было встать и уйти, не смотреть, не видеть. Груз ложного опыта — тела, привычек. Просто сделаться невидимкой. Вынашиваемая мысль, властвующая над материей. Не набираться наглости, а просто так: "За ваше здоровье, господин Дурново...", и отхлебнуть глоток ароматного чая с тонким кружком желтовато-янтарного лимона, не панибратствуя, не прося, а быть равным среди равных, раздать всем сестрам по серьгам, хотя бы так ублажить то, что нельзя пригладить в человеке.

— Что? — переспросил Иванов, отрываясь от окна и мыслей.

В комнате, переделанной под пыточную, плавал дух усмиряемой плоти. В сохранившиеся зеркала арестанты разглядывали свои лица и просили: "Вот здесь, пожалуй, под этой щечкой маленький шрамик, и зубик... нет, нет, клык уже шатается, малость отступите и отдавите посильнее пальчики. Достаточно... Благодарствую..." Мазохистски подставляли руки, чтобы подняться на дыбе. И даже сами раздували огонь, впрочем, здесь продвинулись дальше: на полках стояла батарея паяльных ламп.

— Непременно... — пообещал господин полицмейстер. — На днях я читал в журнале, что у наших подданных любовь к порядку. Лично я поражаюсь...