Читаем без скачивания Встретимся в Эмпиреях - Игорь Удачин

Я не знал, будет ли хоть один из этих вопросов волновать меня, когда я просплюсь — но в те минуты…

С войны стали возвращаться повально. И тут и там я слышал о таких возвращениях. Всем жаждалось задышать новым воздухом, но «мундиры» свирепствовали по старинке. Наступали странные, неподдающиеся никакой логике по своему содержанию времена. Времена новых спекуляций и нажив. У чрезмерно замаравшегося голова болела об одном ― как бы успеть соскрести с себя побольше грязи и адаптироваться к другому, неизбежно формирующемуся политическому мышлению, примериться к новой конъюнктуре. Правда, кто сильно высовывался — лапа «агонизирующего льва» («империи зла» — как хотите) еще с той же былой легкостью вышибала из него дух. Как и чаще всего бывает, больше коверкалось судеб людей незапятнанных, рванувшихся в полымя не за себя. Государство, с которым «мы» («империя зла») семь лет (почти восемь) вели войну и которому теперь показывали пятки, проповедовало каноны демократические, где свобода личности (согласно тому, что нашептывала в уши новая пропаганда) была не пустым звуком. Надо ли догадываться, что подавляющее большинство обычных людей, уставших вечно всего бояться, надеялось на перемены. Такие люди не считали себя побежденными — они видели себя готовыми к освобождению. Вот до чего способна довести преступная власть свой народ…

Что касается меня — признаться, я был далек от всего этого копошения. Как и в прежние времена, пытался разобраться в своей собственной жизни. Ведь натура моя, хорошо это или плохо, не знаменосца, творящего Историю, а скромного строителя личного осознания, которое, быть может, у всех нас бессмертно… И зачем бы нужен был Ламантин, так нежданно вернувшийся в мою жизнь — если не впустить в нее порыв ветра и не придать ее затухающему движению новый ритм и новую направленность.

29 декабря

Ламантин ворвался ко мне в комнату с самого раннего утра, и разговаривали мы не дольше десяти минут. Пока он в подобной же манере молниеносно не исчез, я так и не успел почувствовать, что окончательно проснулся.

Он принес мою рукопись и кинул мне на подушку возле лица: «Дописывай!» Не «в этом что-то есть», не «бр-р, не пойми чего» — одно слово: «дописывай».

— Что тебе надо, Ламантин? В чем дело? — осовело хлопаю глазами.

— У меня идея, чудила! Слушай! Мы наделаем тонну таких экземпляров, и я буду их распространять. Подкидывать в почтовые ящики, оставлять на подоконниках в людных местах… «Автор неизвестен»! Оригинально?!

— Бред какой-то! Понимаешь… — пытаюсь собраться с мыслями, — это была просто дань памяти… моя очередь осуществить мечту. Я абсолютно не хотел…

— Брось! — нетерпеливо перебивает Ламантин. — Сейчас ты даешь слабину. Это твое «не хотел» никуда не годится.

— Отстань от меня! Чего насел? Тебе-то с того какая, э-э… польза? Мне веселой жизни желаешь, и только?

— Дуралей, эта писанина пролежала у меня на шкафу две долбаных недели ― и тут я взял и прочел за ночь! Знаешь, черт побери… я как будто смог прикоснуться к тем годам, которые у меня украли… вот и все, что я тебе скажу. Если ты понесешь рукопись в издательство, тебя тут же за инакомыслие «закроют» — времена еще: у-у! Это и понятно, что ты свыкся с мыслью, дескать: писал как дань памяти, не для чужих глаз. Но…

— Не знаю, Ламантин. Правда, не знаю.

А сам, поверьте, почувствовал, как тщедушные фантомы-убеждения поддались-таки первому колебанию.

— Доверься, братан! Вкус авантюры, опасность, обладание целью — вот какая мне со всего этого польза, раз уж ты спросил. Я ведь пока так и не нашел себя в мирной жизни. Как рыба на песке себя чувствую. А ты разве не соскучился по всему этому, признайся?..

— Я не задумывался.

— Разве не хотел бы ты вот так взять и пуститься в новое «путешествие по грани»?! Со мной… если не побрезгуешь.

— Ламантин, перестань…

— Ставки так же высоки. Нас либо крепко возьмут за шкирку, и тогда нам уже точно станет на все наплевать… Либо пройдет какое-то время, будут неминуемые перемены, и мы (в первую очередь — ты, конечно) чего-то добьемся, что-то донесем до чужих мозгов!..

Эх! Вот чего в моей жизни не отнять — мне всегда везло на таких людей. Ламантин обладал даром заразить, открыть горизонт для новых идей и стремлений. Повести, в конце концов, за собой. Демон из того же теста был…

— Что ж… давай попробуем. Кстати…

Но Ламантина уже и след простыл. Ламантин поймал меня на слове и как мистический персонаж испарился в воздухе.

В какую только новую волнительную историю тебя не втянут, когда на часах «6:30», когда ты еще толком не распечатал глаза и не доглядел свой последний утренний сон!

31 декабря

Глядеть не наглядеться —Когда в последний раз.Мне никуда не деться —Пылал уже и гас.И сметь не смеюВновь встречу предвкушать.Поплачь, рассмейся,Усни, моя душа.

Теперь — о другом человеке.

Всегда, рано или поздно, когда совершенно того не ждешь — случается что-то особенное. Как напоминание тебе, простое и доходчивое: «Жизнь, глупый, не проклятие; жизнь — дар». Словно тень волнительного прошлого на пороге моего дома этим морозным утром появилась Она. Вся закипающая от гнева и без предупреждения.

А о каких предупреждениях могла идти речь?!

Я вел две жизни. Одна моя жизнь — были мои друзья. Другая — Она. И в каждой я был разным, словно умел делиться на две независимые, не перекликающиеся между собой личности. Первая моя жизнь закончилась, а вторую я подверг, как понимаю себя теперь, испытанию на прочность. На этот раз исчез я… Сознательно. Когда-то ведь и Она демонстрировала склонность к драматическим исчезновениям. Один исчезает, второй разыскивает — такая уж у нас странная повелась игра. Вот он я, стою теперь перед Ней найденный, с глупым выражением лица и полный трепетного внимания.

— В мире пропали телефоны, да?! Ты не знал моего адреса?! Что творилось все это время? Я думала, ты уже на войне, и мучилась самыми страшными мыслями! Тебе все равно было, скажи?!

— Ты бы это пережила, солнышко…

— Как?.. Чего?.. Что ты хочешь этим сказать?..

— Ты так злишься, потому что… потому что не веришь своим глазам.

— Дурак!

Она вглядывалась в меня и потихоньку, было заметно, оттаивала. Взяла под локоть здоровой руки, и мы присели.

— Начинай. Рассказывай.

— О чем рассказывать, солнышко?

— Обо всем. О том, что происходило с тобой.

— Что ж…

И я многое Ей рассказал. Это было сложно. Она слушала, и не все удавалось Ей принять сразу и безоговорочно. Я старался оставаться в Ее глазах таким же, каким Она привыкла меня знать. Но я не мог не присвоить себе и завоеваний той, другой, моей ушедшей в небытие жизни. В те часы и минуты я постиг очередную истину, касавшуюся Ее и меня: на каком основании я ждал и требовал от Нее всего, сам отдавая лишь половину? Только теперь я представал перед Ней раскрытой книгой. Но что, несмотря на все это, дальше?.. Я говорил, говорил — а иногда, невольно «выпадая» из русла собственного рассказа, мысленно улыбался (замечала ли Она?). Один раз припомнилось, как Демон окрестил меня тонким ценителем странностей любви. Потом вдруг раззадорил причудливый вопрос: чем какофония наших с Ней отношений, продлившихся до сегодняшнего дня, хуже того, что зовется у прочих людей любовью?..

— Мне было скучно без тебя, — в какой-то момент перебивает Она, придвигаясь ближе. — Нет, не то. Мир был не интересен без тебя — вот так правильно.

— Ух! Похоже, ты кое-чего понабралась, общаясь с таким сентиментальным умником, как я, — посмеиваюсь в ответ, а в глубине души млею от услышанного признания.

— Это уж точно, — соглашается Она.

Я дивился красоте Ее больших глаз и теплоте, исходящей из них. Я притянул Ее к себе и поцеловал. Правда, проделал это не очень смело, словно внутри меня происходила борьба.

— А ты?.. Скажешь мне что-нибудь? — спрашивает.

В задумчивости кусаю губы.

— Я устал от того, что слов иногда слишком много… Вот что. У меня есть подарок для тебя, за который нельзя подержаться руками. Вернее, почти есть. Я сделаю так, что влюблю в тебя целый свет, не открыв даже твоего имени.

Она не поняла, о чем я говорил. Да и хорошо, что не поняла. Хоть каким-то тайнам суждено же было остаться!

Мы окунулись в тишину, и это казалось чудесно. Только Ее дыхание рядом — больше ничего. Просто обнимать, припадать ноздрями к цветочного аромата волосам, чувствовать под рукой волнительно вздымающиеся, теплые комочки груди…

Потом мы ушли гулять. По нашим памятным и любимым местам. А вечером, жутко замерзнув, снова вернулись ко мне.

Впереди нас ожидала ночь нежности. Ночь, которая наступает для двоих.