Читаем без скачивания Лейла, снег и Людмила - Кафа Аль-зооби

Наливая чай, Людмила сказала, что намерена купить квартиру целиком, и что все соседи согласились на продажу своих комнат, за исключением его и Ивана. Что касается Ивана, то «он скоро согласится», – заявила она твердо. А насчет Максима Николаевича… – «Я надеюсь, что у нас с вами не возникнет трудностей», – сказала она, глядя ему прямо в лицо. Он не ответил. Затем посмотрел на Люду, и глаза их встретились.

– Что скажете? – спросила она серьезно, не отводя взгляда.

«Что я могу сказать?» – подумал он. Согласиться на продажу комнаты означало одно – порвать последнюю нить, связывавшую его с ней. Разрубить последнюю нить надежды и заживо погрузиться в омут отчаяния. Он продолжал молча смотреть на нее. И заметил, что она и бровью не повела, попросив его порвать последнее связующее звено между ними, будто он был обычным соседом – не больше и не меньше.

– А если я не соглашусь? – спросил он глухо.

В ее глазах отразилось удивление:

– Я не верю, что вы можете отказать.

– Почему?

– Потому что знаю вас, – ответила она с улыбкой. – И знаю ваш характер и вашу нелюбовь ко всякого рода проблемам и конфликтам.

– И все же? – переспросил он настойчиво.

Люда помолчала некоторое время, задумавшись, все так же глядя ему в глаза, затем сказала:

– Я надеюсь на ваше согласие. И советую вам не противиться, потому что вы все равно проиграете.

Воцарилось молчание.

Первой заговорила Люда:

– Я убеждена, что дело в конце концов решится в мою пользу, но поверьте, не хочу, чтобы у вас были неприятности. Лучше не упрямьтесь. Ну? Что скажете? Мы вам хорошо заплатим.

Аня предлагала продать комнату после смерти Ларисы и переселиться к ней. На вырученные деньги Аня с мужем могли бы открыть небольшой магазин. Тогда он отверг это предложение, так как хотел жить один. Теперь он откажется вновь, но уже в силу других причин – судьбоносных. Ему казалось, что отказ от комнаты означает уступить Люду, а это, в свою очередь, равносильно для него уступить жизнь. И уступить кому? Ее любовнику-бандиту! Это стало бы верхом всех его уступок, так как если Максим Николаевич признает поражение и согласится, то он потеряет не Люду, которая в любом случае не принадлежит ему, а лишится права на любовь к ней. Он собственными руками разрушит то единственное основание, на котором могла существовать его любовь, и порвет единственную нить, которая могла связывать его с ней. Если это случится, то он неизбежно спросит себя однажды: «Что ты сделал во имя этой любви?» И ответ будет только один: «Ничего. Абсолютно ничего». Тогда он окажется обнаженным перед самим собой, не располагая ни единым доводом, которым мог бы прикрыть историю своих поражений и слабостей. Он до такой степени испугался этого, что решил не соглашаться, даже если ему грозит гибель от рук ее любовника. Да! Пусть Людин любовник убьет его, – смерть от руки этого бандита не только избавит его от мук, но придаст смысл его страданиям, покажет, кто есть убийца, и сделает из него жертву, но не покорившегося.

– Я не согласен.

Он сказал это решительным тоном, и Людина рука, разливавшая чай, застыла в воздухе. Потом она отставила в сторону чайник и взглянула с удивлением. На лице ее появилась улыбка, и ему показалось, что глаза ее сверкнули необычным блеском, когда она спросила:

– Максим Николаевич, вы это серьезно?

– Да. Серьезно.

– Объясните мне причину.

– Я просто хочу оставить комнату за собой.

Она продолжала смотреть на него с недоверием. Затем сказала:

– Максим Николаевич, поймите! Я не угрожаю, а разъясняю ситуацию, но вы, похоже, не понимаете. Виктор может разными способами заставить вас продать комнату, и ему это ничего не стоит. Но вам это будет стоить многого, поэтому нам лучше решить вопрос без проблем. И потом, я вам сказала, что все согласились на продажу, и мне кажется, что оставаться в этой квартире вам будет неудобней, чем мне, тем более что я частенько бываю в ней не одна. Вы не согласны со мной?

– Нет, не согласен.

В этот момент Люда громко рассмеялась, не сводя с него взгляда. Он даже не понял, был ли это иронический смех, или смех удивления, или что-то еще. Но Виктор, услышав его, появился в дверях:

– Все в порядке?

– Да, – ответила Люда, прекратив смеяться. Затем встала со стула, уступая его Виктору, а сама уселась к нему на колени. Ее поведение показалось Максиму Николаевичу показным, содержащим какой-то намек, и он отвел глаза. Но тут же взгляд его невольно направился вновь в их сторону. Виктор двумя руками обнял Люду за талию и погрузился носом ей в волосы, вдыхая их запах, а потом отвел волосы и стал водить губами по ее шее. Она кокетливо проговорила:

– Виктор, перестань. Ты не видишь, мы еще разговариваем?

– Ну и продолжайте…

Максим Николаевич, кое-как державшийся до этого момента, почувствовал, что раскалывается изнутри. Его охватило настойчивое желание встать и убежать. Но ноги будто сковало, словно он был приговорен сидеть на стуле перед ними до своего полного уничтожения. Ему казалось, что Виктор, охватывая Людину талию, охватывает его самого, сдавливает и сжимает его душу. Он чувствовал, что Виктор водит губами не по Людиной шее, а проводит ими по нему, медленно сжигая его и рассеивая по ветру его прах.

Неожиданно все его мысли о борьбе, стойкости и отказе потеряли смысл. Убийце для совершения убийства не потребуется тело, потому что он – Максим Николаевич – не более чем мыльный пузырь, лопнувший мгновенно, от одного поцелуя, запечатленного бандитом на шее Люды.

Он не мог видеть Людмилу в объятиях ее любовника и, собравшись с силами, встал, чувствуя, что вот-вот упадет.

– Максим Николаевич, куда же вы? Мы еще не закончили разговор.

– Мне нужно идти.

Люда встала и пошла за соседом, сделав Виктору знак не следовать за ней.

– Максим Николаевич, но мы еще не решили насчет комнаты. Для меня это очень важно.

– Можете решить этот вопрос с Аней и договориться с ней обо всех деталях. Деньги тоже заплатите ей, – проговорил он быстро, словно ему было противно слышать собственный голос.

– Значит, вы согласны ее продать?

– Да.

– Правда?.. Ладно. Это хорошо.

Если бы он поверил своим ушам, то сказал бы, что в этой ее фразе было больше разочарования, чем радости. Но он не поверил, так как теперь, как ему казалось, все звуки на свете несли одно разочарование.

Он шел по улице медленно, понемногу отдаляясь от дома. Он настойчиво пытался побороть свои мысли и ощущения, и ему показалось, что это ему удалось. Но чтобы это удавалось ему и дальше, нужно идти осторожно и неторопливо, будто по краю обрыва, на дне которого бушует огонь, и любое неосторожное движение или легкий порыв ветра могут привести к падению. Он знал, что рано или поздно упадет и сгорит в мучениях, но настойчиво шел, осмотрительно и не спеша, чтобы не свалиться на улице.

Если бы Максим Николаевич оглянулся в сторону дома, то увидел бы Люду, провожавшую его взглядом из окна на втором этаже. Но ему не пришло в голову оглянуться, как не могло прийти в голову, что в душе Людмилы в эти минуты вспыхнула искра печали. Он не обернулся, несмотря на сильное желание Люды, чтобы это произошло.

Люде было семь лет, когда осенним утром мать разбудила ее, говоря, что ее ждет приятный сюрприз. Она помогла встать с постели и повела за руку, другой рукой прикрывая ей глаза. Подведя ее к окну на кухне, выходившему на большой двор, мать убрала руку и сказала:

– Посмотри – снег! Выпал ночью. Чудесно, правда?

Не только двор, но и весь мир блистал густой белизной, но Люда не обрадовалась, а лишь уныло посмотрела в окно.

– Ты не рада? Ты разве не любишь снег? – удивленно спросила мать.

– Я думала, когда ты уберешь руку, я увижу папу, – ответила Люда без особого выражения, грустно глядя перед собой.

В тот момент ей привиделся силуэт отца, который медленно шел по снегу, удаляясь от дома. Она мечтала, чтобы он обернулся, увидел ее и помахал ей рукой, как делал всегда, уходя из дома. Но он не обернулся. И больше она его не видела – ни в воображении, ни наяву. И все же она продолжала ждать его возвращения, и чем больше вырастала, тем сильнее становилась ее обида на отца. Тогда Люда не понимала – как была не в силах понять и позднее, – как мог ее папа, говоривший, что она – самое дорогое, что у него есть, уйти однажды из-за ссор с матерью и не вернуться. Она знала, что мать прилагает максимум усилий, чтобы не позволить ему видеть Люду, – в наказание за его уход, но продолжала ждать его. Вначале ей хотелось, чтобы он забрал ее с собой, потом она ждала его возвращения, чтобы увидеться, затем стала надеяться хотя бы на письмо. Ничего подобного не случилось. Ей не хотелось верить, что ее папа мог подчиниться давлению матери и отказаться от встреч с дочкой. Она предпочитала думать, будто он умер, чем смириться с мыслью, что он с такой легкостью отказался от нее. И начала внушать себе, что отца больше нет. Часто, укрывшись с головой одеялом, она подолгу рыдала – беззвучно и горько, прячась от матери, чтобы та не догадалась о ее переживаниях и не обрадовалась его смерти. Позже Люда выяснила, что отец жив. Случилось это, когда она узнала об алиментах, которые мать каждый месяц получала от него через суд. И лишь окончательно убедившись, что с отцом все в порядке, осмелилась задать вопрос: