Читаем без скачивания Третий глаз Шивы (С иллюстрациями) - Еремей Парнов

— Как бы там ни было, но теперь он мертв.

— Вот ты о чем! — догадался Люсин.

— Да, — сказал Крелин. — Если не отравлен, то утоплен.

— Ну да, — кивнул Люсин. — Тогда будут микроскопические водоросли в легких, ил.

— Совершенно верно. — Крелин поморщился и вновь схватился за щеку. — Живой человек сначала захлебывается, а потом уже тонет.

— Почти афоризм.

— Черный юмор… Как съездил в институт?

— Можно сказать, успешно. О чем-то конкретном говорить, пожалуй, рановато, но перспективка намечается… Я взял алфавитную книжку, в которой около тысячи телефонов и адресов. Насколько я мог понять, это большей частью ученая братия, так или иначе связанная с лабораторией Ковского. Есть, конечно, и магазины, и стол заказов гастронома по улице Горького, и даже Институт красоты.

— Лаборанточки, — уверенно сказал Крелин.

— Да, сугубо дамская сфера интересов. Надо будет все это хорошенько просеять, отделить, так сказать, злаки от плевелов.

— Мы инфернальные мужики. Нас интересуют только плевелы.

— Вот именно! Но главного я тебе еще не сказал. — Люсин на минуту замолк. — В книжке не хватает страницы на букву «М».

— Хочешь попытаться прочитать оставшиеся вмятины? — быстро спросил Крелин.

— Боюсь, что ничего не получится. Книжка старая, исписанная, след накладывается на след. Я другое сделал. Я выписал из журнала выдачи пропусков все фамилии на «М».

— Это имеет смысл лишь в том случае, если записанные на вырванном листке граждане посещали институт. — Крелин, несмотря на зуб, по-прежнему схватывал на лету. — Но куда больше шансов, что работники лаборатории ходили к ним сами. В стол заказов, к маникюрше-педикюрше, к тете Маше за билетом в «Современник».

— Резонно, — согласился Люсин. — А что делать? Приходится хвататься за соломинку. Если сможешь, попробуй прочитать след в инфракрасных лучах, ультрафиолете или в чем там у вас положено. Буду только рад.

— Что тебе дали пропуска?

— Очень немного. Под интересующим нас литером значатся только четыре фамилии: Милешина, Мандрашкин, Мухоморер и Мирзоев. Милешина, младший научный сотрудник из Ленинграда, и Мандрашкин, слушатель Академии общественных наук, отпали сразу, а Мухоморер, несмотря на грозную фамилию, оказался старичком, который вот уже пятнадцать лет пишет монографию об уральских самоцветах.

— Когда ты успел все выяснить?

— Перевел по рации Шуляку, а он тут же навел справки.

— И про Мухоморера, который пишет книгу? — недоверчиво прищурился Крелин. — Кому ты это говоришь, кролик?

— Про Мухоморера мне рассказали в институте, — сдерживая улыбку, потупился Люсин. — Он отрабатывал там свои пенсионные два месяца. Зато Мирзоев Мир-Джафар Мирзоевич оказался, если верить Шуляку, фигурой прелюбопытной. В далеком прошлом басмач и мулла, он ныне успешно трудится на ниве антирелигиозной пропаганды.

— Что ему нужно было в НИИСКе?

— Ты слишком многого от меня хочешь, Яша. Не все сразу. Москва не в один день строилась. Выясним.

— Выясним, конечно. Только не тот он человек, который нам нужен. Не тот.

— Я тоже почему-то так думаю. Скорее всего, еще один приятель Ковского из славной когорты интересных людей. Пропуск, конечно, выписан по звонку Аркадия Викторовича.

— Ты все пропуска поднял?

— Да, конечно. Завтра они обещали напечатать полный список. Надо будет сравнить его с алфавитной книжкой.

— Давай-давай, советую вычислить процент совпадений.

— Зубная боль делает тебя мрачным и нетерпимым.

— Хотел бы я посмотреть, как будешь выглядеть ты! — Крелин сплюнул и отошел в сторону.

В конце улицы показался пропыленный «газик». Он летел под уклон, дребезжа и подскакивая на выбоинах. Голенастые цыплята с чернильными отметинами на хвостах испуганно шарахнулись через дорогу и попрятались в лопухах.

— Это Глеб, — сказал Крелин, когда машина притормозила в нескольких метрах от них.

Глеб спрыгнул на землю и, хлопнув разболтанной дверцей, благодарно отсалютовал водителю, который тут же надавил на газ и переключил рычащие шестерни.

— Извините за опоздание, — улыбнулся Глеб Крелину. — Едва успел управиться… Добрый вечер, Владимир Константинович, — поздоровался он с Люсиным. — Разрешите доложить?

— Пожалуйста, Глеб, рассказывайте. — Люсин пожал ему руку. — Новости есть?

— Так точно, есть. Подвижные милицейские группы перекрыли все пути. Район участков Новоозерное, Милежи и Заозерное полностью блокирован. Местные товарищи ручаются, что даже мышь не проскочит.

— Если она еще там, мышь, — заметил Люсин.

— Куда они денутся? — сердито фыркнул Крелин, потирая щеку.

— Новые свидетели не объявились? — спросил Люсин.

— Мотоциклетку больше никто не видел, — покачал головой Глеб. — Но продавщица ларька номер двенадцать Закалюкина Анфиса Петровна сообщила, что на прошлой неделе, точно не помнит, в четверг либо в пятницу, продала несколько бутылок водки, полкило сала, колбасу и крупу неизвестному ей гражданину. Лицо его она почему-то хорошо запомнила и подробно описала. Мне кажется, есть смысл изготовить фоторобот. Жена коменданта Гусарова Матрена Петровна тоже упоминает о незнакомом ей человеке — приметы вроде совпадают, — который купил у нее кувшин молока, две кринки сметаны и взял во временное пользование большой казан, который так и не вернул.

— Обязательно сделайте фоторобот! — распорядился Люсин. — Прямо сейчас же свяжитесь с контролем ПМГ и попросите их доставить к нам обеих женщин.

— Будет сделано. — Глеб подсел к Николаю Ивановичу и снял белую трубку на витом, как пружина, шнуре. — Вызываю первого! — сказал он.

Глава девятая. ВОЛНА III

Плиний в своей прославленной «Истории мира» и Диоскорид в «Ботанике» почти одними и теми же словами описали чудесное древо персидское, листья которого обладают волшебными свойствами. Они не только утоляют голод и жажду, но даже могут, стоит только того пожелать, превратиться в быстроногих коней.

Писания мужей Эллады являют собой пример удивительного смешения самого фантастического вымысла с неукоснительной достоверностью. Привыкшие к ясности и прямоте греки просто-напросто не поняли души Востока, совершив тем самым ошибку, которой было суждено тысячекратно повторяться и в более поздние времена. Они дословно переписали рассказ персидских историков, не подозревая, что стали жертвами поистине смешного недоразумения. Речь Востока немыслима без иносказаний, она полна аллегориями, разгадать которые не столь сложно, как это может показаться. Но грекам, без которых мы бы вообще ничего не узнали об исчезнувших царствах Азии, видимо, просто не приходило в голову, что даже вполне конкретные исторические свидетельства могут иметь двоякий смысл. Между тем мировоззрение Востока, его душевный настрой, наконец, просто элементарная вежливость к собеседнику требовали от образованных людей иносказаний, равно наивных и поэтических.

Не было в царских садах древа с волшебными листьями! Там росли священный кипарис, окруженный зарослями гранатов, без которых не обходится ни одно богослужение огнепоклонников-гебров, после хома превыше всего почитающих гранатовый плод и ветвь кипариса. Никакому другому дереву персы не поклонялись. И все же волшебные листья разлетались в полном смысле слова по всем сатрапиям, на которые разделил свою обширную державу великий Кир. Причем произрастали они именно в царском дворце. Но не в саду, а в покоях дивана. Все объясняется довольно просто.

Пребывая по семь месяцев в году в изнеженном Вавилоне, убаюканный сладостным наваждением покоренного города, порочного, продажного и притягательного, Кир до конца дней своих оставался полновластным правителем мировой империи. Постоянной резиденции он не заводил. Когда яростные ветры начинали обрушивать на вавилонский оазис тучи пыли, вызывая в людях непонятную раздражительность, доводившую многих до помрачения рассудка, шахиншах переезжал со всем двором в Сузы, где и проводил весенние месяцы. На лето он отбывал в Экбатану и оставался там до той поры, пока не начинали опадать розовые цветки граната. Недаром придворные поэты сочиняли стихи в честь солнца, которое наслаждается вечной весной. Но весенние радости, особенно пленительные в сумеречных храмах распутного города, не мешали мудрому властителю железной рукой держать даже самые отдаленные сатрапии.

Для постоянного надзора над действиями сатрапов-наместников Кир учредил особый институт ревизоров, которые в зависимости от обстоятельств именовались то «деточками», то «царскими братьями», то «очами солнца». На должность «деточки» назначались особо приближенные к престолу придворные, как правило, молодые, энергичные и честолюбивые. Каждый из них перед инспекционной поездкой получал от царя скрепленный государственной печатью открытый лист, который повелевал оказывать подателю сего всевозможное содействие, снабжать его продовольствием и лошадьми, а также предоставлять лучшие помещения для ночлега. Именно эти царские грамоты и называли охочие до метафор персидские историки волшебными листьями, которые кормят и поят путешественника и, согласно Плинию, «вообще заменяют ему всяческие дорожные запасы». Стоит ли удивляться теперь, что сказочные листики могли превращаться даже в лошадей? Причем безотказно, на каждом почтовом дворе (новшество, введенное Киром), где постоянно ожидали гонцов подставы. Волшебство оказалось волшебством лишь для немногих, избранных. Не мать-природа произвела чудное древо, а государственная казна взрастила пирамидальный иерархический тополь с голым стволом и несколькими листочками на самой вершине.