Читаем без скачивания Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи - Борис Соколов

Японские сухопутные войска, в том числе Квантунская армия, были ориентированы для борьбы с таким сравнительно слабым противником, как Китай. Но с китайской армией очень легко справилась и Красная Армия во время конфликта на КВЖД в 1929 году (тогда особенно отличился друг Жукова Рокоссовский). Советские войска были обучены основам европейской тактики. Они обладали современным вооружением, боевой техникой и транспортными средствами. Личный состав был относительно сплочен, благодаря интенсивно пропагандируемой в Красной Армии коммунистической идеологии. С такими войсками японская армия справиться не смогла.

Тем не менее, победу Жуков купил дорогой ценой. Но в глазах его начальников это отнюдь не было прегрешением. Буденный приводит слова Ворошилова по поводу боев на Халхин-Голе: «Жуков — молодчина. Да, потери были. Но разве на войне их не бывает? Главное — противник разбит, отброшен с советской (точнее — с монгольской. — Б.С.) территории».

В том, что поражение японцев на Халхин-Голе не было столь всеобъемлющим, каким могло бы быть, сыграло роль и требование Сталина не допустить значительной эскалации конфликта. По утверждению Буденного, «в период подготовки решающей августовской операции 1939 года были предложения перенести действия наших и монгольских войск за границы МНР с тем, чтобы глубже и шире охватить и окружить вражеские войска (уж не Штерн ли был автором такого плана? — Б.С.). Но И.В. Сталин на это предложение ответил примерно следующее: „Вы хотите развязать большую войну в Монголии. Противник в ответ на наши обходы бросит дополнительно свои войска, и, таким образом, мы вынуждены будем втянуться в продолжительную войну. Надо сломать японцам хребет на реке Цаган (другое название Халхин-Гола. — Б.С.)“. Как раз тогда, когда войска Жукова проводили операцию по окружению японцев в междуречье Халхин-Гола и Хайластын-Гола, 23 августа, в Москве, был подписан советско-германский пакт о ненападении с секретным протоколом, предусматривающим раздел сфер влияния в Восточной Европе. Было ясно, что нападение вермахта на Польшу последует в самые ближайшие дни, а такое развитие событий неминуемо вело к возникновению Второй мировой войны. В этих условиях Сталину необходимо было сосредоточить максимум сил Красной Армии в европейской части страны. Требовалось быть готовым к захвату своей части добычи в Польше, Румынии, Финляндии и государствах Прибалтики, чтобы потом, в подходящий момент, ударить в спину „другу Гитлеру“. Отвлекаться на крупный вооруженный конфликт в Азии Иосиф Виссарионович не хотел и решил ограничиться лишь захватом спорной территории на монгольско-маньчжурской границе.

Советско-германское сближение сделало заключение перемирия с германским союзником Японией неизбежным. Окончательно же конфликт был урегулирован после долгих переговоров только в мае 1942 года, с заключением соглашения о демаркации границы в спорном районе. В тот момент СССР вел тяжелейшую борьбу с Германией, а Япония — с США и Британской империей. В столкновении друг с другом не была заинтересована ни одна из сторон. В результате граница в районе Халхин-Гола прошла по линии фактического контроля. Почти весь спорный район, включая Номонган, остался в составе Монголии. К Маньчжоу-Го отошли лишь небольшие районы к юго-востоку от Номонгана, захваченные в результате наступления японских войск, предпринятого в начале сентября 1939 года. В ходе переговоров японская сторона тщетно ссылалась на советскую трофейную карту, где граница была проведена по Халхин-Голу. Но здесь перевесило «право победителей». Ведь сражение у Халхин-Гола выиграла Красная Армия, что не могла не признать японская сторона.

Во время переговоров, последовавших сразу за достижением перемирия, японцы настаивали на том, чтобы невооруженным японским солдатам было позволено собрать трупы соотечественников на территории, занятой советскими войсками Мотивировалось это необходимостью соблюсти буддийский обычай, согласно которому тело умершего обязательно должно быть сожжено, а урна с прахом вручена семье покойного. При этом преследовались и разведывательные цели Командование Квантунской армии рассчитывало, что японские поисковые партии смогут оценить масштаб концентрации неприятельских войск и местоположение вновь возведенных укреплений. Советские представители сначала отказывались разрешить японцам переходить на монгольскую территорию. Тогда майор Огоши из разведывательного отдела штаба Квантунской армии шепнул переводчику майору Ньюмуре: «Давайте используем религию» Тут же японцы обвинили русских в атеизме и подчеркивали, что законы буддизма требуют, чтобы родные могли поклониться праху своих мертвецов. После этого члены советской делегации попросили подождать два часа, пока они проконсультируются со своим командованием. Уже через полтора часа согласие от Жукова было получено. Тем самым советский комкор завоевал искреннее уважение японских офицеров. Ньюмура много лет спустя вспоминал, что он и его товарищи тогда решили: раз Жуков признал, что религия имеет высшую ценность, значит, он, в первую очередь, был военным, а не «настоящим коммунистом». Впоследствии другие иностранцы, встречавшиеся с маршалом, тоже видели в нем сначала солдата, и лишь потом — последователя марксистской идеологии.

Жукову запомнились пленные японцы. В мемуарах он вспоминал:

«Японскому солдату внушали, что, попав в плен, он все равно будет расстрелян, но прежде его будут истязать до полусмерти. И надо сказать, что подобное воздействие в тот период достигало своей цели. Помню, на рассвете одного из августовских дней, ко мне на наблюдательный пункт привели пленного японского солдата, обезображенного укусами комаров (одного из тех двух, о которых маршал восхищенно рассказывал Симонову. — Б С.)… Нам нужны были сведения о японских войсках на том участке, где был захвачен этот пленный Чтобы развязать ему язык, я приказал дать пленному полстакана водки. Каково же было мое удивление, когда он, посмотрев на стакан, сказал:

«Прошу вас, отпейте глоток, я боюсь отравы Я единственный сын, а отец имеет галантерейный магазин Я единственный его наследник».

Наш переводчик заметил, что, согласно памятке, которую японским солдатам дало их начальство, они должны смело умирать со словом «банзай» на устах. Усмехнувшись, пленный ответил: «Отец наказал мне вернуться домой живым, а не мертвым».

Георгий Константинович из знакомства с этой памяткой и протоколами допросов пленных наверняка знал, что по возвращении из плена на родину японцам придется несладко. И не ошибся. Двух вернувшихся из советского плена летчиков-асов, ранее объявленных героически погибшими, заставили застрелиться. Хотя оба пилота попали в плен ранеными и физически не могли покончить с собой, когда их обнаружили неприятельские солдаты. Остальных судили и отправили в тюрьму, где несчастным пришлось томиться по несколько лет. Кодекс «бусидо» рассматривал плен как величайший позор для воина, который должен, скорее, сам лишить себя жизни, чем сдаться на милость врагу. Как знать, не японскими ли традициями руководствовался Жуков, когда в начале Великой Отечественной войны подписал «драконовский» приказ № 270, объявлявший советских пленных изменниками родины и предусматривающий репрессии против их семей. Правда, жуковская подпись стояла там последней, как и полагалось по рангу единственному подписавшему документ генералу армии — после Сталина, его заместителя по Государственному Комитету Обороны Молотова и маршалов, Буденного, Ворошилова, Тимошенко и Шапошникова.