Читаем без скачивания Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи - Борис Соколов

«Прошу вас, отпейте глоток, я боюсь отравы Я единственный сын, а отец имеет галантерейный магазин Я единственный его наследник».

Наш переводчик заметил, что, согласно памятке, которую японским солдатам дало их начальство, они должны смело умирать со словом «банзай» на устах. Усмехнувшись, пленный ответил: «Отец наказал мне вернуться домой живым, а не мертвым».

Георгий Константинович из знакомства с этой памяткой и протоколами допросов пленных наверняка знал, что по возвращении из плена на родину японцам придется несладко. И не ошибся. Двух вернувшихся из советского плена летчиков-асов, ранее объявленных героически погибшими, заставили застрелиться. Хотя оба пилота попали в плен ранеными и физически не могли покончить с собой, когда их обнаружили неприятельские солдаты. Остальных судили и отправили в тюрьму, где несчастным пришлось томиться по несколько лет. Кодекс «бусидо» рассматривал плен как величайший позор для воина, который должен, скорее, сам лишить себя жизни, чем сдаться на милость врагу. Как знать, не японскими ли традициями руководствовался Жуков, когда в начале Великой Отечественной войны подписал «драконовский» приказ № 270, объявлявший советских пленных изменниками родины и предусматривающий репрессии против их семей. Правда, жуковская подпись стояла там последней, как и полагалось по рангу единственному подписавшему документ генералу армии — после Сталина, его заместителя по Государственному Комитету Обороны Молотова и маршалов, Буденного, Ворошилова, Тимошенко и Шапошникова.

Думаю, важнее здесь был не японский пример сам по себе, а внутреннее духовное родство императорской Японии и советской России. В СССР жизнь человека ценилась гораздо меньше, чем его готовность к самопожертвованию во имя коммунистической идеи. От бойцов и командиров требовали нанести максимальный урон врагу, не считаясь с собственными потерями. Это отразилось, в частности, в стихах Константина Симонова. В халхингольской поэме «Далеко на Востоке» он писал о погибшем безымянном герое:

Говорят, он, в сплющенном танке зажатый, перед смертью успел обожженным ртом объяснить экипажу, как можно последней гранатой подорваться втроем, чтоб врагу не достаться живьем

Того же требовало от своих солдат и офицеров командование японской императорской армии.

Если принять во внимание все недостатки японских войск, надо признать обоснованность предложения Штерна немного замедлить августовское наступление и провести более рациональное сосредоточение войск на наиболее опасных направлениях, где особенно сильным было сопротивление японцев. Тем самым можно было бы уменьшить потери Красной Армии и увеличить потери ее противника. Ведь в условиях почти полного отсутствия автомобильного транспорта и танковых частей японское командование все равно не смогло бы воспользоваться паузой и перебросить дополнительно значительные силы к угрожаемым участкам. Да и стремление удерживать до конца даже безнадежные позиции не позволило бы японцам отвести войска, несмотря на вполне реальную опасность окружения.

Штерн знал сильные и слабые стороны японцев лучше Жукова. Григорию Михайловичу довелось сражаться с ними годом раньше у озера Хасан. Тогда, правда, роль главнокомандующего выполнял маршал В.К. Блюхер, возглавлявший Особую Дальневосточную Армию, а Штерн лишь в конце боев руководил действиями непосредственно сражавшегося на Хасане 39-го стрелкового корпуса. В сентябре 38-го против гораздо более слабой, чем Квантунская, японской Корейской армии дуэт Блюхер — Штерн выступил куда менее удачно, чем дуэт Штерн — Жуков в августе 39-го в монгольских степях. Ведь у Хасана японцы были просто вытеснены с занятых ими сопок путем фронтального наступления, в ходе которого советским войскам не удалось взять ни трофеев, ни пленных. Да и по потерям соотношение было не в пользу Красной Армии. Корейская армия в инциденте при Чанкуфене (так в Японии называют хасанские события) потеряла 526 убитых и 913 раненых, а потери противостоявших ей частей советского 39-го корпуса составили 792 убитыми и пропавшими без вести и 2 752 ранеными. При Халхин-Голе, как мы помним, результаты были для советской стороны значительно лучше. Раненых в войсках Жукова было не в 3 раза, как при Хасане, а всего в 1,7 раза больше, чем у японцев. Убитых было меньше процентов на 10. И пленных Красная Армия тоже захватила больше в два с лишним раза. Особенно же впечатляли цифры трофеев, обнародованные Жуковым по горячим следам и позднее в основном подтвержденные японскими источниками: 12 000 винтовок, 175 орудий, в том числе более 30 — тяжелых, 115 станковых пулеметов, 225 ручных пулеметов, 2 миллиона винтовочных патронов и много другого имущества.

Реакция Сталина на ход и исход двух конфликтов была разной. По свидетельству Буденного, в разгар боев у Хасана Иосиф Виссарионович вызвал к себе Климента Ефремовича и гневно спросил: «Чем занимается там маршал Блюхер? Почему японские части до сих пор не выброшены с нашей территории?» И судьба Василия Константиновича была решена. На маршала взвалили всю вину за не слишком удачные действия Красной Армии у озера Хасан. Вскоре после окончания конфликта его отстранили от командования на Дальнем Востоке, а затем арестовали и забили насмерть во время следствия. В заговоре-то Блюхер признался, а брать на себя еще и столь же фантастический шпионаж в пользу Японии почему-то не захотел. Вот палачи и переусердствовали. Зато взошла звезда Штерна, занявшего место Блюхера, и звезда Жукова. 29 августа 1939 года, еще до завершения боев на Халхин-Голе, им обоим присвоили звания Героев Советского Союза. Золотые звезды давали за непосредственное руководство войсками, а не за успехи в организации их снабжения. Видно, Григорий Михайлович не только машины на Хамар-Дабу гонял, но и к разработке и проведению в жизнь плана наступления был причастен. Кстати, раз Жуков, как мы помним, требовал от Штерна отдать письменный приказ о замедлении темпов наступления, отказываясь иначе следовать «рекомендациям» командующего Фронтовой группой, значит, Штерну Жуков все-таки был подчинен. Однако не только Штерну, но и напрямую наркому Ворошилову, а фактически Сталину, без которого, понятное дело, никакое принципиальное решение, связанное с халхингольским конфликтом, не принималось. Точно также у немцев под Сталинградом командующий окруженной 6-й армией Фридрих Паулюс был подчинен не только командующему группой армий «Дон» Эриху фон Манштейну (с которым Жукову не раз довелось сойтись на поле боя), но и напрямую Гитлеру, занимавшему по совместительству должность главкома сухопутных войск. Ничего хорошего из двойного подчинения не вышло ни под Халхин-Голом, ни под Сталинградом. Советские войска не смогли полностью разгромить 6-ю японскую армию, а немцы не смогли организовать прорыв из кольца своей армии тогда, когда он еще был возможен. Наверное, Штерн не настаивал на своем предложении более основательно организовать окружение японцев, потому что знал: Жуков все равно обратится с протестом к Ворошилову, а тот, зная мнение Сталина, предпочтет закончить сражение побыстрее, не считаясь с потерями.