Читаем без скачивания Зависть - Анна Годберзен

Грейсон с серьезным видом предложил руку младшей сестре.

– Сегодня ты выглядишь изумительно, – сказал он, когда они ступили на мраморный пол коридора в черно-белую шахматную клетку. Бак и Изабелла уже были далеко и не могли слышать разговора Хейзов, и в промежутке между парами звучало эхо цокота каблуков. Пенелопа отметила серьезность тона брата и на радостный миг подумала, что он нашел способ наказать Диану. Тогда у неё будет нечто, что можно будет предъявить Генри, и, возможно, она не потеряет его.

– Спасибо. – Пенелопа шла расслабленной походкой, опираясь на руку Грейсона. Изабелла наверняка отчаянно желала повернуть увенчанную белокурыми локонами голову, но гордость и правила приличия даже малейший жест такого рода признавали непристойным.

– Мне нужно вернуть тебе деньги.

Натянутая улыбка Пенелопы слегка потускнела.

– Деньги?

– Да.

– Разве они тебе больше не нужны?

– Нет.

В его голосе прозвучала незнакомая почти вдумчивая нотка, которую Пенелопа нашла загадочной и вместе с тем до боли неприятной. Но ей бы не понравилось сказанное им и вне зависимости от тона.

– Но почему, дорогой братец?

Они подошли к входу в малую гостиную, примыкавшую к обеденной зале. В комнате стояли клубные стулья, обитые бордовой тканью, и золотые вазы, в которых стояли стебли травы из пампасов. Внутри обитого дубовыми панелями пространства её семья, семья Генри, художник Лиспенард Брэдли и другие гости топтались по ковру из верблюжьей шерсти, попивая свои напитки. Джентльмены медленно брали за руки леди и провожали их в обеденный зал. Все они казались Пенелопе глупыми и никчемными, пока она не заметила кое-кого ещё.

– А она что здесь делает?

Диана Холланд вряд ли услышала её, поскольку сидела у камина рядом со своей тетей Эдит, единственной, кого могла пригласить в компаньонки, но подняла голову и посмотрела прямо в глаза Пенелопе. Она не улыбалась, а в глазах читался завуалированный вызов. Она была в бледно-зеленом платье цвета дыни, и Пенелопа отчетливо вспомнила, что во время осеннего сезона видела соперницу в нём не единожды.

– Я пригласил её, – сообщил Грейсон.

– О боже, зачем?

– Потому что ты просила меня… – Он замолчал и в его глазах появился мечтательный блеск. – И потому, что я начинаю думать, что влюбляюсь в неё.

Когда Пенелопа увидела его щенячий взгляд, то в полной мере ощутила глупость брата. Что в ней такого, в этой коротышке с буйной шевелюрой и ложной непорочностью? И почему вообще кто-то, особенно эти двое, любит её столь беззаветно?

Они больше не могли оставаться на пороге, и Грейсон потянул сестру вперед. Их руки, даже после его предательства, оставались сомкнутыми в локтях. О, если бы здесь не было её матери, рыщущей в поисках комплиментов их огромному дому, отца, бормочущего что-то, уткнувшись в стакан, и старшего Шунмейкера, критично разглядывающего обстановку гостиной! Тогда Пенелопа напомнила бы Грейсону, что он находится в безвыходном положении или настояла, что они заключили сделку, от которой он не может так просто отказаться. Но в комнате повисло монотонное гудение голосов людей, обменивающихся приветствиями, и Пенелопа нехотя раздвинула губы в улыбке благодарной дочери и новобрачной, устремившись вперед. Никогда прежде она не ненавидела слово «любовь» так, как в эти минуты.

Старый Шунмейкер, который только что приехал, с улыбкой на лице говорил что-то Диане, а Генри, замерев под руку с миссис Хейз, повернулся, чтобы посмотреть на это. Пенелопа сразу поняла, что его внимание приковано к беседующим, и из-за озвученных днем намерений Генри только ждал момента, когда у него получится заговорить с отцом. Генри повернул голову, чтобы видеть лучше, и свет ламп играл на его гладко выбритом горле. На этот раз в его чёрных глазах не крылось никакой загадки. То, как он смотрел на Диану, вызвало в Пенелопе страстное желание завизжать и бросить в него чем-нибудь. Как бы ей хотелось рвануться на другой конец комнаты и вырвать скромные ленты из волос Дианы! Она могла бы объявить при всех собравшихся, что эти Холланды со своей благородной бедностью и старомодными манерами на самом деле две развратные девицы: одна отдалась чужому мужу, а вторая весьма вероятно вынашивает ублюдка. Но вместе с растущей яростью к Пенелопе пришло идеальное решение, как выйти из положения.

Грейсон, как одержимый, пробивался через толпу разодетых гостей, но Пенелопа тоже ускорила шаг и весьма естественно шла рядом с ним. Она прошла вместе с братом к месту, на которое, казалось, устремились все взоры – туда, где стояла Диана.

– Мисс Диана, я польщен тем, что вы смогли прийти, – произнес Грейсон.

– Рада, что меня пригласили, – ответила она. Пенелопа отметила тон, каким были произнесены эти слова, и сделала вывод, что между её братом и Дианой существует какая-то тайна, известная только им двоим. Диана повернула голову и самодовольно улыбнулась Пенелопе. Если бы они оказались наедине, такая улыбка послужила бы приглашением к пощечине, но у Пенелопы была затея получше. Она больше не нуждалась в насилии и вместо этого сама улыбнулась маленькой дурочке, и подождала, пока Ратмилл, дворецкий, не появился в дверях обеденного зала с объявлением, что ужин подан.

– Могу я сопроводить вас? – спросил Диану Грейсон. Она улыбнулась, и они вместе – Грейсон в черном смокинге и Диана в пышном платье – прошли к входу в зал, оставив позади леди, под руку с которой Хейз вошёл в гостиную. Пенелопа беспомощно огляделась, зная, что все остальные уже встали в пары. Затем она встретилась взглядом со старым Шунмейкером. Он был крупным мужчиной, а его лицо напоминало обрюзгшую версию Генри, хотя темные глаза и квадратная челюсть остались нетронуты временем. Он предложил ей руку, и они проследовали за Грейсоном и Дианой. За ними шли Генри с Изабеллой, а следом все остальные.

– Разве они не очаровательно смотрятся вместе? – легкомысленно прошептала Пенелопа, кивая подбородком в сторону брата-предателя и маленькой развратницы.

– Верно, – как всегда лаконично ответил Уильям Шунмейкер.

– О, наверное, в такой прекрасный вечер вы согласитесь со мной, что такую пару можно представить у алтаря.

Шунмейкер проворчал что-то неопределенное, не выразив этим ни согласия, ни возражения.

– Но вы не волнуйтесь, отец, – продолжила она чуть громче, и тембр её голоса стал нежнее и женственнее. Прежде она никогда не называла его отцом, и в эту минуту ей показалось, что это прозвучит уместно. – Я не из тех женщин, которые, едва выскочив замуж, начинают сводничать. И не думайте, что мне не нравятся увеселения! Может быть, совсем чуточку меньше, чем другим дамам. Но, по правде говоря, боюсь, что нечасто буду появляться в обществе летом и осенью, а потом в нашем семействе случится небольшое прибавление.