Читаем без скачивания Талисман отчаянных - Жюльетта Бенцони

– Ты позвонишь ей после завтрака. А пока мы ждем телефонного звонка. Гатьен, принеси нам кофе, я охотно выпью еще чашечку. И не только я. Нам есть о чем потолковать.

– Еще бы! Трудно себе представить, сколько мы не виделись! И мы так огорчались, что не смогли попасть на трехсотлетие! Анжель даже больше, чем я. А когда узнали, что нашу мадемуазель нужно доставить к вам, то, как только поставили ее на ноги и я забрал из починки фургончик, мигом примчались сюда. Но все-таки пришлось дожидаться, пока она сможет ходить, хотя бы с палкой.

– Ты мог бы позвонить нам, а не утруждать себя. Мы бы сами за ней приехали.

– Я хотел позвонить, но мадемуазель не захотела. А поскольку у нас… Особые отношения… Я не мог не уважить ее желания.

– Особые отношения? Могу я узнать, какие именно?

– Знаешь, я немного стесняюсь… Перед этими господами… Они примут меня за старого дурака!

– Не стесняйтесь нас, пожалуйста, – ободрил соседа Адальбер с широкой улыбкой. – С тех пор, как среди нашей родни появился друид, мы уже ничему не удивляемся.

От волнения Бурдеро чуть не опрокинул чашку с кофе.

– Друид?! И что вы о нем думаете? Считаете, что он маленько того?

– И в мыслях не держим, – объявил Лотарь. – Он, как и я, преподает в Коллеж де Франс, тоже профессор. А ты? Ты тоже…

– Стал друидом? Нет, у меня нет таких познаний, я так высоко не поднялся, я всего-навсего посредник. Я осуществляю связь между группами, которые поют на наших собраниях. Моя Анжель целительница. Благодаря ее искусству, мадемуазель, то есть ваша родственница, почти что поправилась, и я думаю, что доктор ей уже не потребуется…

Говорил это Бурдеро с самым скорбным и смущенным видом. Посмотрев на него, Лотарь от души расхохотался и хлопнул приятеля по спине с силой, какая могла бы свалить быка.

– С чего это у тебя рожа, как на похоронах? Говорю же тебе, мы прекрасно ладим с друидами!

Адальбер с большой охотой поддержал разговор. Тема была увлекательной, не то что те, которыми столько времени подряд они портили себе кровь.

– Мари-Анжелин нам рассказала, что сначала услышала в лесу знаменитый клич друидов. Неужели «хэ-хок»?

Клод Бурдеро расцвел улыбкой.

– Да, тот самый клич. Я хотел собрать ребят для одного небольшого дельца. Услышал ответ и поспешил туда. А вы знаете, что нас вообще-то не так уж мало. Группы вроде нашей существуют повсюду, где есть леса и горы[16]…

Его рассказ прервал телефонный звонок. Водре-Шомар поднял трубку и передал ее Альдо.

– Держите. Гостиница «Савой».

Разговор был коротким. Альдо выслушал ответ, коротко поблагодарил и положил трубку. Вид у него был расстроенный.

– Улетел в Копенгаген. Еще немного, и он окажется на Северном полюсе. Какого черта ему там понадобилось?! – прошипел он, удерживаясь изо всех сил, чтобы не сломать или не разбить что-нибудь, что попадется под руку.

– Не делай трагедии из пустяков, – мягко одернул друга Адальбер. – Я отвезу тебя в Лозанну во второй половине дня, и ты сядешь там на поезд до Венеции.

– У нас есть расписание поездов по Европе, – добавил Лотарь. – Так что вам остается только позвонить домой.

– Спасибо. Лучше я отправлю телеграмму. Доберусь до почты и успокоюсь.

– Я поеду с тобой. В таком состоянии ты отправишь мою машину в пропасть. И повторяю тебе: после обеда я отвезу тебя в Лозанну.

На втором этаже госпожа де Соммьер и ее верный «оруженосец» сидели за завтраком, пытаясь вернуться к привычному укладу жизни, который нарушился не так уж давно, но восстанавливался с трудом. На улице Альфреда де Виньи царил давно установившийся порядок: Мари-Анжелин возвращалась после шестичасовой мессы и делилась с маркизой новостями квартала Монсо, собрав их среди самых наблюдательных или самых болтливых кумушек-прихожанок церкви Святого Августина. Евгения Генон, кухарка принцессы Дамиани, возглавляла это информационное бюро, основательницей которого была сама дю План-Крепен. По дороге она захватывала с собой наверх и свежий номер «Фигаро», который за это время успевал принести почтальон.

Разумеется, подобный ритуал не мог совершиться в доме Водре-Шомаров. Но маркиза, понимая, что привычный образ жизни пойдет на пользу беглянке, попросила, чтобы поднос с завтраком для Мари-Анжелин принесли к ней в комнату, тем более что та уже могла передвигаться, опираясь на трость. Маркиза хотела, чтобы все шло как всегда, пусть и в непривычных декорациях.

Сидя на постели в батистовом чепце с кружевами и бантом под цвет пеньюара, облегавшего ее по-прежнему стройный стан, госпожа де Соммьер молча наблюдала, как беглянка мажет маслом душистый деревенский хлеб, чуть подсушенный в печке, причем делает это с таким достоинством и спокойствием, словно ничего и не произошло. Когда перед старой дамой были поставлены тартинки и она отпила глоток кофе, который оказался слишком горячим, она прервала молчание.

– Что, если, План-Крепен, мы поговорим немного, как говорили обычно у нас дома?

– У нас дома?

– Да. Или что-то нам мешает? Другая обстановка? Вы не вернулись из церкви Святого Августина, воодушевленная, с душой, обновленной молитвой? Вы отсутствовали на мессе и поэтому позволили себе сказать неправду.

Последнее слово, казалось, пробило бронь механического безразличия, в котором пребывала вернувшаяся в семью Мари-Анжелин.

– Я? Неправду? С какой стати?

– Ну-ну, не стоит оправдываться. Мне кажется, ваше поведение более чем естественным. Вы находились в чуждой вам среде и вернулись тоже в чужое место, вы были смущены, вы замкнулись. Но теперь мы с вами одни, и я уверена, вам станет легче, если вы выскажете все, что у вас на душе.

– Все? Что вы хотите этим сказать?

– То, о чем вы сами прекрасно знаете. Что заставило вас покинуть дом, не сказав никому ни слова. Даже мне.

– Я полагала, вы все и так понимаете. Я получила письмо от… одного человека…

– Который стал дорог вашему сердцу. Дорог до такой степени, что вам и в голову не пришло задуматься, а не поддельное ли это письмо.

План-Крепен готова была уже откусить кусочек от тартинки, но отложила ее и потупилась.

– Наверное, потому что оно меня бесконечно обрадовало… Я бы не вынесла, если бы его подлинность подвергли сомнению!

– Я неплохо в себе разбираюсь, Мари-Анжелин, и знаю, что меня в семье считают несгибаемой старухой, и в общем-то не ошибаются. Но и я была когда-то молодой и еще не совсем забыла свою молодость, я могу понять ваши чувства.

– Нет, вам меня понять невозможно!

– Да почему же, господи, боже мой?!

– Потому что вы всегда были…