Читаем без скачивания Внутренняя линия - Владимир Свержин

Казачий атаман Варрава, на обратном пути выполнявший обязанности походного воеводы, подбросил в огонь смолистую ветку и уставился на взвившиеся языки костра, будто высматривая пляшущую в них саламандру. Его спутник — один из лихих казачьих ватажников, — обойдя выставленные около лагеря заставы, присоединился к атаману, чтобы скоротать ночные часы.

— До Москвы, поди, верст пятьдесят осталось? — слушая, как потрескивают шишки, проговорил Варрава.

— Может, и поменее. Верстовые-то столбы по сей день где стоят, а где повалены.

— Может, и поменее. К вечерне, с божьей помощью, уже в столице будем.

— А то. Ежели посол со свитой в лесочке до полудня тешить пузо не будут, непременно доберемся!

— Кто ж им даст? — усмехнулся Варрава.

У костра повисло долгое томительное молчание. Атаман подбросил хвороста, пошевелил палкой уголья и тяжко вздохнул.

— Что печалишься, батька? Нешто все об воеводе?

— Кому воевода, а кому и братец названый. Тебе, паря, невдомек, а нас в былые годы как-то чуть на одном суку не вздернули. С той поры спина к спине против любого ворога. А теперь вон оно как…

— Ну так не сгинул же брательник твой. Сам же видел, как его тамошний царь обхаживал да одаривал! Здесь ему бы такого вовек не снилось!

— Снилось, не снилось… Пустое гуторишь! Что я теперь жене его говорить стану? Что мужик ее в чужедальнем краю на злате-серебре ест, в шелках да на перине лебяжьей спит? А для нее — прощай, Маруся?

— А чего там говорить. Как есть, так и сказывай. Он же обещал воротиться? Стало быть, и говори — обещал воротиться. А бабье дело — ждать.

Ватажник замолк и прислушался:

— Кажись, ветка хрустнула. Никак, идет кто-то!

Варрава приподнялся, кладя руку на эфес сабли:

— А ну, живая душа, отзовись! Не балуй!

— Я это, — послышалось из тьмы.

— Чур меня, — прошептал атаман.

— Никак, дух лесной озорует! — вторил ему ватажник, осеняя себя крестом.

— Расточись, навь злая, наущение сатанинское! — одной рукой вытягивая саблю, другой сжимая в кулак нательный крест, крикнул Варрава.

— Угомонись, Егорий! Пошто на брата названого оружие поднимаешь? Мы с тобой кровью повязаны, крестами менялись!

На освещенную костром прогалину вышел кряжистый мужчина в длинном золоченом одеянии, расшитом драконами:

— Вот он — крест твой! Узнаешь?

Стрельнувший в небо язык пламени высветил простенькое серебряное распятие, лежащее на ладони.

— Батюшки-светы! — ошеломленно прошептал Варрава. — Никак, и впрямь Федор! Да как же ты нас догнал, друг сердечный?

— И сюда как мимо сторожи прошел? — недоверчиво оглядывая командира, спросил ватажник.

— Эх, други верные. И рад бы сказать — да нечего. Сам не пойму. Сдается, днем еще в Бейджине был.

Скороходов заложил руки за голову и с нескрываемым торжеством поглядел на развернутые перед ним газеты. Исчезновение финансового магната всколыхнуло столичную прессу. Париж — слишком ветреный город, чтобы интересоваться одной и той же новостью больше трех дней, если, конечно, она не цепляет всех и каждого за карман. Но в то же время Париж столь велик, что в нем всегда отыщется какой-нибудь борзописец, жаждущий составить себе имя на трескотне, которую он сам величает «журналистским расследованием».

Великий город не обманул надежд и на этот раз. Скороходов вновь обратился к статьям, публикуемым из номера в номер: «Генерал Згурский — опасный убийца, расстрелявший мирную демонстрацию!», «Генерал Згурский спешно покинул Францию с молчаливого разрешения Сюрте!», «Генерал Згурский прячет золото Рафаилова в Европе!» и в бравурном тоне — «Доблестный комиссар Рошаль намерен прижать русского убийцу к стенке!».

«Одна и та же подпись — Вилли Спичек. Судя по фамилии, чех. Хотя в Париже и в прежние-то годы, точно в Ноевом ковчеге, легко было встретить всякой твари… Так что чех вполне может оказаться своим же русским с нелепым псевдонимом. Главное теперь — найти его и накормить до отвала развесистой клюквой. Судя по опусам, он не из привередливых. Только дай — съест с руками». — Дмитрий Дмитриевич поднялся из-за стола и вызвал горничную.

— Благодарю вас, мадемуазель. Газеты мне больше не нужны.

— Желаете еще что-нибудь? — заученно поинтересовалась гостиничная прислуга.

Скороходов достал из кармана банкноту.

— Я бы хотел посекретничать с вами. Вы ведь коренная парижанка?

— Да, мсье.

— И конечно же, следите за всеми любовными скандалами?

— Понимаете, мсье… — замялась служанка.

— Понимаю. Любопытство — не порок! Если бы Ева не была любопытной, а Адам — сговорчивым, они бы по сей день гуляли под руку по Эдему. А мы и вовсе бы не появились на свет.

Парижанка улыбнулась.

— Что вы хотите знать, мсье?

— Вы слышали о русском миллионере Рафаилове?

— Том самом, который недавно исчез? Разумеется!

— Прекрасно! А до того, как он пропал — знали о нем?

— Богатые люди всегда на виду, — уклончиво ответила горничная. — А зачем вам это, мсье?

Скороходов поманил ее к себе и тихо сказал:

— Вы умеете хранить секреты? За приличное вознаграждение…

— О да, конечно, мсье! — косясь на деньги в руке состоятельного жильца, кивнула девушка.

— Я частный детектив. Некоторые люди, с которыми мсье Рафаилов вел дела — там, за океаном, — крайне недовольны его таинственным исчезновением. Они бы хотели знать все детали и подробности. — Скороходов аккуратно вложил купюру в кармашек фартука.

— О! Всегда рада помочь! Рафаилов приезжал к нам в отель раза три.

— «Риц» — замечательная гостиница, но останавливаться в нем, имея особняк на Елисейских полях?

— Мсье, я не сказала, что он останавливался! Он приезжал сюда к одной даме.

— О, прекрасно! Что за дама?

— Я смущаюсь, мсье…

— Сто франков помогут преодолеть ваше смущение?

Горничная кивнула:

— Это русская. Известная певица. Простите, я не выговариваю их нелепые фамилии, но у меня есть визитная карточка.

— Мадемуазель, я прошу вас, принесите ее!

— Но она дорога мне…

— Мы решим этот вопрос.

Горничная выскользнула за дверь, и SR-77 удовлетворенно потер руки:

— Это уже что-то! Да нет, не что-то, а нечто!

— Вот, — быстро вернулась служанка.

«Елизавета Завьялова» — гласила изящная надпись на картонном прямоугольнике. Дмитрий Дмитриевич на секунду прикрыл глаза — перед ним сами собой возникли штудированные еще в Москве папки личных дел. «Елизавета Завьялова, в девичестве Смоленкина. Третьим браком замужем за генералом Кандауровым». «Генерал-майор Кандауров Александр Васильевич. Войну начал командиром 15-го Грузинского гренадерского полка…»

«Как славно! Вот и мотивчик отыскался. Генерал Кандауров тяжело болен, того и гляди, отдаст Богу душу. А женушка его встречается, вернее, до недавнего времени встречалась с мсье Рафаиловым. Когда его высокоблагородие Александр Кандауров командовал грузинцами, во главе соседних Мингрельских гренадер стоял как раз Згурский. Так что вполне убедительное для французов шерше ля фам. Неукротимый русский убийца желает отомстить подлому совратителю за соблазнение жены боевого товарища. Очень хороший повод!»

— А скажите, мадемуазель, мсье Рафаилов случайно не оставлял в номере каких-нибудь записей? Быть может, присылал букет с открыткой?

— Увы, мсье. Дама действительно всякий раз получала прекрасный букет, но, к сожалению, не осталось ничего.

— Жаль. Ну да ладно. Получите сто франков — вы честно их заработали. Надеюсь, я и впредь могу рассчитывать на вашу помощь?

— Всегда к вашим услугам, мсье.

Как только закрылась дверь, Скороходов вытащил бумажник и пересчитал купюры. Распоряжение Центра было несколько двусмысленно: «Деньги экономить, но при необходимости тратить без стеснения».

Так. Что мы имеем? Что у Рафаилова имелась пассия, мы установили. Значит, могла быть и переписка. Кому, как не любимой женщине, эта пиявка могла поведать о своих опасениях? Лучше всего было бы получить на руки настоящее письмо к госпоже Завьяловой от любящего ее имярека. Но даже, если таковое и существует, вряд ли дама держит его на виду и готова с ним расстаться. Но можно ведь помочь исчезнувшему миллионеру в написании прелестного образчика эпистолярного жанра, который станет гвоздем очередного номера «Пари трибюн».

Скороходов накинул легкий плащ, захлопнул номер и отправился к лифту: «Нужен почерк. Хотя бы страничка. Вероятнее всего, таковая найдется в особняке. Конечно, там была полиция и все бумаги опечатаны. Но ведь это только деловые бумаги. Не может быть, чтобы в доме не осталось каких-нибудь черновиков, записок… Чем черт не шутит — мемуарных рукописей! Этот самый Спичек упоминал, что Рафаилов окружил себя китайскими слугами — с ними всегда можно найти общий язык. Особенно когда рядом нет хозяина. Если история про частного детектива сработала здесь, то уж там непременно сработает!»