Читаем без скачивания Открыватели дорог - Николай Асанов

На втором часу наблюдений общее душевное напряжение как-то незаметно начало спадать. Толпа наблюдающих постепенно редела. Только виновники торжества словно бы и не чувствовали усталости.

Однако Чудаков, продолжая наблюдать за экспериментом, не забывал приглядывать и за Крохмалевым. Кроха вопреки своим привычкам больше не суетился, не лез на первый план, никого не оттирал своим круглым плечом, даже не улыбался начальству. Он стоял в стороне, о чем-то сосредоточенно размышляя. Чудаков много бы дал, чтобы выяснить, о чем думает Кроха. От этого знания могла зависеть и судьба открытия. Ведь предыдущее почти погибло из-за него. Но, во всяком случае, все записи по эксперименту надо запереть в сейф.

Рядом с Крохой стоит Подобнов. И по его лицу очень просто догадаться, о чем он думает: завидует! Непосредственно и грубо завидует. Ему так давно не удавалось ничто из задуманного, что не было для него большего удовольствия, как чужая неудача. И сейчас он мстительно мечтает о том, как хорошо было бы, если бы все эти дьявольские анти-ро-мезоны вдруг исчезли из поля зрения экспериментаторов и никогда больше не появлялись…

Но эту точку зрения товарищ Подобнов никогда не выскажет никому.

Другое дело — Михаил Борисович. Каждому ясно: он рад. Еще бы, его лаборатория опять отличилась! Его теоретики, а следовательно, и он сам, предсказали и рассчитали все параметры новой частицы, а экспериментаторы блестяще подтвердили это предвидение теоретиков! И если сейчас ухватить, как говорят на Востоке, птицу удачи за ее блестящий хвост, она, эта птица, вознесет всех ухватившихся на большую высоту!

Дальше всех от испытательского стенда заместитель Красова по теоретическому отделу Яков Арнольдович Анчаров. Яков Арнольдович совершенно спокоен. Он бесстрастно смотрит на взрывающиеся вспышками осциллографы и экраны телевизоров. Что для него какая-то неведомая и невидимая частица? Куда важнее благорасположение академика! Захочет Иван Александрович, и Анчарова выдвинут в члены-корреспонденты, а там и проголосуют, и нет нужды для этого копаться в потемках атомного ядра. Ну, а если не захочет Иван Александрович?.. Но об этом Анчаров старается не думать, это опасные размышления. А стоит он тут и смотрит для того, чтобы завтра с утра подробно доложить Ивану Александровичу не только обо всем увиденном, но также и об услышанном. Не может же академик усмотреть за всеми сам, он один, а лабораторий в институте много… И Анчаров охотно будет служить глазами Ивана Александровича, хотя, конечно, никто его об этом не просит, а сам академик, вероятно, не догадывается, как много он теряет, если Анчаров не успевает проинформировать его о том, что делается в институте… Выгода?.. Какая же выгода, чистое человеколюбие: ведь Иван Александрович так занят!

Эти мысли за Анчарова придумывает Чудаков. Эксперимент идет своим ходом — примерно раз в десять минут раздается щелчок, вспышка света, щелчок, всплеск света, анти-ро-мезон рождается и умирает, и Чудаков, поглядывая на свидетелей и наблюдателей, пытается разгадать их мысли. Иные он, наверно, угадывает, недаром же работает бок о бок с ними восемь лет. Ну, а если немножко и шаржирует, выдавая Анчарова за некое око недреманное, так только как художник, для остроты изображения.

А на самом-то деле Чудаков радуется: за науку, за институт, за Алешу Горячева, за весь свой коллектив. Теперь им все нипочем. Они сделали новое открытие!

Но вот Михаил Борисович благодушно пожимает руки экспериментаторам. Свита Шефа тоже начинает прощаться. Слышны пожелания успеха, добрые слова. Больше всего этих добрых слов достается на долю Алексея. Потом Михаил Борисович подходит к дочери.

— Я еще побуду здесь, папа.

— Зачем? — Михаил Борисович искренне удивляется.

Здесь остаются Коваль, Чудаков, ну, может быть, Горячев. Остальные всё увидели, они могут отдыхать. Тем более непонятно, почему Нонна должна остаться. Но дочь — давно уже взрослый человек, и Михаил Борисович терпеливо говорит:

— Ну, ну. Я пришлю машину обратно. Может быть, развезешь потом этих самоедов. Я ведь знаю, вы все не спите вторую или третью неделю. Слышите, Ярослав Ярославович, не засиживайтесь. Нонна развезет вас по домам!

Он и свита уходят. Ярослав пристально смотрит на Нонну и спрашивает:

— Почему вы остались?

Она смеется немножко натянуто:

— Приятно смотреть, как простой человек на твоих глазах превращается в героя.

— Ну что ж, смотрите, — милостиво разрешает он.

Нонна вдруг спрашивает:

— Ну, а если завтра Кроха объявит, что никакого эксперимента не было и что все анти-ро-мезоны — ваша глупая выдумка, разве вам не понадобится свидетель?

— Я просто шею сверну вашему Крохе!

— По-моему, Кроху сделали вы! — иронически, словно не замечая ярости Чудакова, говорит Нонна. — Я как-то посмотрела последние оттиски институтских работ. В десяти случаях, вы записали Кроху среди других ваших соавторов. А теперь, когда вы вскормили этого орла собственной печенью, вы собираетесь свернуть ему шею! Это же почти детоубийство!

В зеленовато-серых ее глазах не только ирония, в них — насмешка. Чудаков толкает Алексея:

— Ты слышишь, что она говорит?

Алексей не смотрит на них. Он ждет очередной вспышки сигнала. И отвечает нехотя:

— Нонна Михайловна всегда выбирает худший вариант.

Внезапно заговаривает Коваль, этот молчаливейший из смертных. Он яростно восклицает:

— Ну уж нет! На этот раз никаких соавторов! Мы все сделали сами, втроем!

— Вчетвером, положим, — невозмутимо бросает Алексей.

— Опять Кроха? — Коваль ударяет кулаком по пульту.

— Нет — Нонна Михайловна…

Коваль долго дует на ушибленный кулак, потом бормочет:

— Извините, Нонна Михайловна! Этот Кроха мне каждую ночь снится. А вы молодчина! Если бы не вы, наш Божий человек, вероятно, рассчитывал бы эксперимент до второго пришествия!

— Ну уж нет, я в соавторы не гожусь! — смеясь, отрекается Нонна. — Я останусь свидетельницей на случай будущего процесса: Чудаков против Крохмалева. А все свои права я передаю Алексею Фаддеевичу.

Алексей отвернулся от смотрового окна и поклонился. Как раз в это мгновение раздался щелчок и блеснула вспышка света.

— Будьте здоровы! — весело воскликнул Коваль.

— Не знаю, к добру ли это веселье, — задумчиво сказал Чудаков, — но мне, право, хочется выпить. Если Нонна Михайловна согласна, то поедемте все ко мне. Аннушка не рассердится за ночное вторжение, а у меня припрятана бутылка водки.

Коваль поднял руки вверх, свидетельствуя о полной сдаче на милость гостеприимного хозяина, а затем начал выключать приборы. В тишине сильно, по-весеннему запахло озоном от электрических разрядов.

15. ПРАЗДНИК НАДЕЖДЫ

Конечно, Аннушка ждала их.

Ждала она, собственно, мужа, но ночных гостей встретила радостно. Коваль и Алексей даже погрустнели — их никто никогда не ждал с таким нетерпением, никто не бросался навстречу с таким возгласом:

— Ну как, получилось? Увидели?

Посмотрела на всех, засмеялась:

— Боже мой, какая я глупая! Да ведь по вашим лицам понятно, что увидели!

И сразу затормошилась:

— Проходите в комнату к Ярке. Я сейчас!

Убежала на кухню, зазвенела посудой, сразу запахло чем-то вкусным, а она ставила тарелки, какие-то закуски, успевая говорить на ходу:

— Нонночка, ты прекрасно выглядишь! И не поверишь, что несколько суток без сна. Мне Ярка рассказывал…

И Алексею:

— Бирюк, поухаживай за Нонной, подвинь ей кресло, оно удобнее! Что бы вы без Нонны сделали?

Убежала, вернулась, и уже Ковалю:

— Валя, споешь нам? — И сунула ему в руки гитару.

В последние годы в Москве стаями и в одиночку бродили песни. Одни рождались и умирали немедленно, другие переходили из дома в дом. Но в каждой компании приживались эти песни по какому-то выбору. Физики предпочитали Визбора и Новеллу Матвееву, литераторы — Бориса Корнилова и Самойлова, а геологи и туристы привозили с собой самодельные, сочиненные на привалах у костров.

Один только Валька Коваль знал их все.

Но пока что Валька бережно отставил гитару и пошел на кухню чистить селедку. Ярослав откупоривал бутылки — он схитрил, в доме оказалась не только водка, — Алексей пек картошку в газовой духовке, а Нонна, перекочевав на кухню, смотрела на всю эту суматоху с одобрительной улыбкой. Видно было, что она соскучилась по такому ералашу: ведь когда она жила с Бахтияровым, ей были не в диковинку внезапные налеты гостей, радостные встречи по поводу удачи, внезапное появление друзей мужа среди ночи.

Алексей с грустью подумал, что никогда он не сможет отделить Нонну от Бахтиярова. Тогда Бахтияров ворвался в Ноннину жизнь, переделал ее по-своему и сейчас, мертвый, продолжает присутствовать.