Читаем без скачивания Открыватели дорог - Николай Асанов

Потом Чудаков показывал карточные фокусы и с необыкновенной ловкостью угадывал задуманные зрителями карты. Даже Михаил Борисович тряхнул стариной и принялся гадать всем подряд на кофейной гуще, да так умело, будто и на самом деле изучил всю «черную магию».

И Нонне показалось, что давно уж ей не было так весело. У каждого из присутствующих здесь был свой «конек», но, пожалуй, оседланный получше, чем «коньки» приятелей отца.

Ну, а сама-то она?

Если б она спросила Алексея об этом, он сказал бы, что в ее присутствии Коваль пел лучше, чем обычно, Чудаков показывал свои фокусы с особым блеском, Аннушка танцевала с необыкновенным талантом. Самому Алексею его кофе удался, как никогда. Просто у Нонны была способность все освещать и катализировать одним своим присутствием…

Но сама Нонна не догадывалась об этом и потому внезапно погрустнела. Михаил Борисович, взглянув на дочь, вдруг заторопился:

— Ну, друзья мои, нам пора домой…

Аннушка еще пыталась уговорить его, но Нонна уже поднялась.

Выждав, когда Аннушка и Нонна вышли из комнаты, Михаил Борисович сказал:

— Вот что, молодые люди, я позвонил Ивану Александровичу и рассказал о вашем успехе. Иван Александрович поздравляет вас, но в то же время и торопит. Снимки аннигилирующих анти-ро-мезонов уже проявлены, я спрашивал у фотолаборантов, когда собрался к вам. Больше всего с ро-мезонами занимались в Дубне. Следовательно, у них могут быть снимки неучтенных аннигиляций. Надо немедленно взять наши фотографии зафиксированных звезд и завтра же поехать в Дубну. Завтра воскресенье, институт не работает, но обратитесь там к Сергею Григорьевичу Тропинину, он выдаст необходимый материал. Академик настаивает, чтобы уже в понедельник этот материал был сгруппирован у нас. Если, конечно, у них в фотоснимках найдется что-то подобное:

— К чему такая торопливость, Михаил Борисович? — сердито сказал Чудаков. — Мы же не спали несколько ночей! И на чем ехать? На поезде? Завтра поезда будут перегружены…

— Я дам свою машину! — непреклонно сказал Красов.

Нонна, появившаяся в дверях уже в плаще, добавила:

— А я с удовольствием повезу вас в Дубну.

Чудаков переглянулся с Ковалем. На Алексея они не смотрели. Тогда Алексей тихо сказал:

— Хорошо, я поеду в Дубну.

16. МИР НЕ БЕЗ ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ

Машину вела Нонна, и это раздражало Алексея, словно он оказался в зависимости от нее. Или показал себя слабым человеком. А он, и верно, слабоват. Дважды записывался на шоферские курсы, да так и не окончил: все что-нибудь мешало…

Он сидел рядом с Нонной и хмуро смотрел на летящее под колеса матово-черное шоссе. В поле зрения надоедливо попадал болтающийся на нейлоновой нитке негритенок в алой юбочке — автомобильный амулет, очевидно, подарок очередного Нонниного поклонника. Разговаривать Алексею не хотелось.

В общем-то, он сам согласился поехать в Дубну. Но теперь ему подумалось, что вокруг него и Нонны складывается какой-то заговор. А кому приятно быть в центре заговора и не понимать его?

Нонна тоже не разговаривала, А может, мешали встречные машины. Шоссе было узкое, и до самого Дмитрова навстречу все время шли грузовики, а сзади подпирал поток легковых — москвичи ехали за город: на прогулку, в лес, на дачу.

Машину Нонна вела с профессиональным шиком. Она вообще все делала хорошо, и это тоже раздражало Алексея, словно врожденная талантливость Нонны отдаляла ее от него.

Он изредка взглядывал на маленькие, очень красивые руки с отполированными малиновыми ногтями, цепко лежащие на руле, видел ее профиль, косо отчеркнутый волной рыжевато-золотистых волос, летящую к виску нервную бровь, неожиданно грустный глаз в тяжелых от туши ресницах.

«Интересно, как она с такими ногтями стирала Бахтиярову белье там, на стройке? — раздраженно подумал Алексей. — Непонятная женщина! Хотя вряд ли она занималась подобными делами, конечно, эти скучные подробности жизни она передала кому-нибудь другому… Нет, мне не нужна такая женщина, — с неожиданной яростью решил он, — все в ней мне чуждо!»

Нонна повернула к нему лицо и вдруг улыбнулась. Улыбка у нее была простодушная, грустная.

— Почему вы молчите, Алеша?

Они только что миновали наконец Дмитров, и теперь машина шла по шоссе над каналом. Ползущие по каналу к Волге и от Волги суда оказались внизу, почти под колесами машины. Шествие грузовиков прекратилось, сзади тоже не осталось ни одного автомобиля. Так далеко дачники не выезжали.

— Я думаю о том, что никогда по-настоящему не понимал вас, — ответил Алексей нечаянно для себя.

— Даже когда вы меня любили? — спросила Нонна просто.

Алексей быстро взглянул на нее. Лицо Нонны было спокойно.

— Даже тогда! — Алексей постарался сказать это как можно тверже. — Но больше всего меня удивило, как вы могли выдержать жизнь с Бахтияровым, Просто не могу представить это ваше постоянное одиночество. Все говорили, что Бахтияров в работе — зверь, что он по неделям не вылезал из подвалов реактора. По моим представлениям, вы должны были убежать оттуда через неделю…

— А вот ведь не убежала! — улыбнувшись, сказала Нонна.

Она искоса взглянула на его упрямое, резкое лицо. «А сам-то ты, милый человек, будешь ли считаться с женщиной, как бы ты ее ни любил? Ты ведь тоже умеешь торчать неделями в своих подвалах, в своей «преисподней», за своим столом, отгораживаться от мира частоколом мыслей, стараясь этому миру помочь, но требуя, чтобы мир тебе не мешал… И если твоя женщина окажется слабой, она убежит от тебя…» — подумалось ей.

Она сознательно не хотела сказать, как радовалась победам мужа, как праздновала вместе с ним самый маленький успех, как скрывала от него свой страх, когда приходили серии неудач, — почему-то неудачи всегда приходят сериями, а удачи так редки! Это было ее личное, спрятанное в памяти, как прятала она от всех того Бахтиярова, которого знала она одна: человека, которым вдруг могло овладеть отчаяние, и тогда она, Нонна, неожиданно чувствовала себя старше его на десять лет, и искала, и находила какие-то такие слова, что Бахтияров снова вспыхивал ровным, светлым огнем вдохновения. Все другие видели в нем только огонь, сомнения видела лишь она. Но обо всем этом она не хотела говорить.

— И еще одного не понимаю, — сказал Алексей, — почему вы вдруг занялись наукой?

— А это тоже Бахтияров! — сказала Нонна, не скрывая грусти.

«Опять Бахтияров, всегда Бахтияров!» — с горечью подумал Алексей.

Они снова замолчали. Дорога пошла с крутыми поворотами, негритенок перед глазами Алексея болтался, как сумасшедший.

Первый раз Алексей был наедине с Нонной после того далекого вечера, когда она разрушила все его надежды.

Да, она стала совсем другой. Лицо у нее похудело, на щеках нет румянца. И у губ усталые складки. Он вспомнил, что теперь по утрам Нонна выглядела лучше, чем к вечеру, когда кончалась работа. У нее появлялись круги под глазами, а кожа на лице, еще молочно-белая, начинала светиться утомлением, сквозь нее преступала какая-то сероватость, еще легкая, но уже заметная. Вот и сейчас вид у Нонны после вчерашней шумной ночи далеко не блестящий.

Впервые Нонна оказалась так близко от него. На виражах плечо Алексея касалось ее теплого плеча, обтянутого мягкой кожей щегольской шоферской куртки. Лицо Нонны стало грустным, и Алексею захотелось взять ее руку, погладить и сказать какое-то ласковое слово, но память о прошлом мешала…

В тот последний вечер, много лет назад, когда Нонна начисто лишила его всякой надежды, шел дождь. Капли монотонно стучали по подоконнику раскрытого окна, и с улицы пахло сыростью, словно в комнату вползал туман. Были сумерки, но свет Нонна не зажгла. Может быть, так ей легче было говорить, хотя она вовсе не чувствовала себя виноватой или огорченной. Она спокойно смотрела на Алексея, как тот сидел на тахте, судорожно комкая в потных руках носовой платок, не в силах подняться и уйти.

«Стоп! — сказал себе Алексей. — Так дело не пойдет. Ты поехал не по той дороге!»

— Я знаю, вы так и не сумели меня простить, Алеша, — мягко сказала Нонна.

— Зачем сейчас об этом? — Голос Алексея прозвучал непозволительно грубо.

— Извините.

— Я вижу, что вы ведете какую-то игру со мной, но не понимаю ее смысла… — Лицо Алексея ожесточилось, профиль стал еще резче. — Не надо, Нонна, юность не повторяется!

Сказал и выругал себя. Это же неправда. Все повторяется, все! Что бы иначе заставило тебя ехать сегодня с ней? А не лжешь ли ты сам себе?

Больше они не разговаривали. Вот уже и Волга, а вот и Дубна — город физиков…

Это был аккуратный маленький городок, на улицах которого остался дикий лес и чисто зеленела трава, а за причудливыми заборами стояли двухэтажные коттеджи, в которых жили научные сотрудники Объединенного ядерного института. Впрочем, они жили не только в коттеджах, — за приречной улицей виднелись и другие улицы, застроенные высокими домами, откуда-то доносились паровозные гудки, город раскидывался вширь, и становилось все яснее, что наука, которой тут занимались, давно получила полное признание.