Читаем без скачивания Москва-bad. Записки столичного дауншифтера - Алексей Шепелёв

Здесь же постоянно задираешь голову, ошарашенный непривычной близостью разноцветных куполов. Рассматриваешь, хоть и нет особо времени, всё до мелочи. К этому невозможно привыкнуть!

Девушки, дабы никак не соприкасаться с сотрудниками иного ведомства (и вроде как иной культуры!), использовали одну из двух одноместных кабинок, запирая её на ключ с брелоком. Резонно, но постоянно брать этот ключ – как это для чего-то по-плебейски устроено в некоторых провинциальных заведениях (впрочем, видел даже в кафе в центре столицы!) – с привешенным к нему шаром величиной в глобус или кубом с небольшой телевизор… – прощё уж с ночной вазой в руках публично прошествовать!.. Но более существенным было то, что ключ и так постоянно востребован, при этом соседний отсек не запирается – каким-то чистоплюйством я не страдаю.

Однажды я, правда, ворвался в сортир, а там мент сидит!.. В эту секунду меня чуть не вырвало. Обычный человек вроде, хоть и жирный, но всё же на миг предстала, как при сдёрнутом покрывале язвы на теле больного или уже трупные пятна, вся суть определённой категории наших соотечественников. Вонища такая и дым коромыслом, не считает нужным запираться, пепел на пол стряхивает…

Когда я оказывался дома (посетив пару магазинов и т. д.) и улучал свободную минуту, чтобы по юношеско-сельской привычке включить агрегат и узнать новости, то времени было уже одиннадцать, а то и ровно полночь, и по «ТВЦ» или по «Москве-24» начинался выпуск ночных новостей, прелюдией-этюдом к коим непременно служил ночной вид на Большой Москворецкий мост – камера, видимо, закреплена где-то под одним из куполов Василия Блаженного. Раза три я видел по ТВ и дневную картинку отсюда же. Сей вид я, когда курю (раз пять, а то и семь на дню), созерцаю из дворика храма, а то и чуть спускаюсь к парапету… Какая-то стоянка дурацкая, загорожено всё, захламлено, и мост бетонный с оживлённым движением. Но на экране вроде бы и ничего…

Перед Днём победы я вдоволь насмотрелся на репетиции парада. Парадного тут, правда, было мало. Да и всегда площадь, если по телевизору её видишь, как-то внушительнее, наряднее, ровней, параднее и чище. А тут – чего стоит хотя бы одно длинное здание за ГУМом (так называемые Средние торговые ряды), который год завешенное картинкой с принтом фасада в натуральную величину – какие-то потёмкинские деревни!

Каждый день перекрывали площадь, в том числе и сами военные – и хоть я щеголял уже, кажись, удостоверением, но с печатью смазанной на фотке…

Что-то первомайское, парад победы, салют, выступление патриарха прямо у крыльца Собора – всё это я краем глаза видел уже по телеящику. А уж вакханалию «на главной сцене страны» – в аккурат перед мавзолеем! – что и говорить, больше нескольких секунд нельзя вытерпеть. (Тут Анфиса, наверное, в первых рядах дрыгает, радостно подпевая, – когда Люда показала ей билет в Большой, она только, скривившись, пфукнула.) Тоже невольно созерцал целую неделю, как её монтировали, а главное, потом целый день пришлось внимать, как отстраивали звук.

Как вы помните, стены подклета толщиной около трёх метров. Однако весь рабочий день, даже два дня – как в подклете, так и на втором этаже – звуковыми волнами пробирало до физической тошноты. Не говоря уж о моральной: смешно уже само соединение и чередование двух вариантов «народности»: либо откровенная свистопляска, наводящая на мысль о различных видах половой заблудшести: от традиционной кондово-совково-русской женской до новомодно-западнической, не всегда прикрытой даже фрик-скоморошеством, либо строго-патриотическая, подчас клюквенная, скальдическая монументалистика, будто бы льющаяся от стоящей неподалёку медной глыбины Церетели. Сколько в жизни я выслушал этой вынужденной тошнотворной байды! В автобусах, маршрутках, поездах, легковых и грузовых, а также у себя и не у себя дома… А теперь, казалось мне, я нахожусь в самом центре, в источнике звука!.. По идее, собор должен от этого защитить… Хотя пятисотлетний собор сам нуждается в защите: убойные акустические колебания расшатывают старинную кладку. Остаётся лишь сжать зубы и заскрыпеть ими – или… молиться.

На Васильевском спуске проходило что-то поприличнее – День славянской письменности и культуры (хоть не рок-концерт с заморскими визгунами!), но всё равно. Эх, знал бы блаженный Василий (да и знает же, наверное, но тоже терпит до поры), что происходит на месте его любимого луга (Васильев луг), где мирно паслись коровы, а он любил уединяться для молитвы!..

Иногда так и представишь Москву того времени: страшновато, конечно, но простор-то какой – всё, что нынче в грязебетон одето, в ржавчину и слизь – берега вот эти, неживая вода, тяжёло-мутная и с мусором, и дальше – асфальт и копоть… – всё зелено, землисто и лесисто, тропинки, спуски, деревянные мостки!.. Всей столицы – подумать только – 100 тысяч население, а всей страны – всего 6 миллионов!

Наконец, об эту пору, прямо пред концом испытательного срока, мне довелось, как в первый день трудоустройства, обойти собор с правой стороны: последовал вызов от… соборной бабки-надзирательницы. Причём с пометкой «срочно» – посему я искал её повсюду и нашёл в хозяйственном помещении, посреди всех хозяйственно-культурных благ, будто Кощея, чахнущего над златом.

Без лишних предисловий она заявила:

– Читали в Интернете о ваших успехах!..

«Ну, вот оно, – так и ёкнуло сердце, – и сюда докатилось! Успехах!»

– Я понимаю, конечно, – продолжала она, что-то перебирая, нагнувшись и в пол-оборота взглядывая на меня (совсем как в деревне, когда перебирают картошку или огород полют: судачат и ругают, а занятия не бросают), – что такая работа не для вас, тут обычные люди работают… и именно работают… а вы, молодой человек… у вас такой, как сейчас это называются, – имидж… я понимаю, конечно…

Не выдержал (и перерыв кончался – надо бежать!) и, прервав, спросил прямо, при чём тут «мои успехи», «такой имидж» и проч.

– Вы покинули свой пост. Ушли, и двадцать минут вас не было. Я понимаю, что у вас другие интересы… что… Но уважение же элементарное должно быть! В общем, мы вас увольняем.

У меня глаза на лоб полезли. Эту фразу («увольняем», «отчисляем», «выселяем», «не подходите») я слышал десятки раз, и жизнь почему-то сложилась таким образом, что не выработалась привычка равнодушия, а наоборот. Не иначе, как подстава от Анфисы или даже от хоремейстера. Оказалось – просто от Гяура: спутали фамилии! (хотя не исключено здесь всё же и посильное её вмешательство, выяснять я не стал).

В Тамбове ходили с женой в строящийся в монастыре храм (копирующий -намного буквальнее, чем питерский храм Спаса-на-Крови, и в этой буквальности и новодельности весьма несуразно – завидно разновидные купола Василия Блаженного17), осмотрелись, встали в очередь, чтобы поклониться мощам Марфы Тамбовской… И тут наткнулись на училку, с которой я был знаком по поэтическим акциям (сама писала стихи) – мы дважды попытались поздороваться, а она при этом едва ли не отпрянула… На лице в платочке, отразился, кажется, испуг!.. Лишь потом я понял, что, возможно, она ожидала от меня (судя по моим ранним произведениям, а ещё больше по пресловутому имиджу), что я сейчас «как выскочу, как выпрыгну» и устрою в святом месте нечто в стиле «Pussy Riot»!

Суждения такие, может быть, и опрометчивы, по крайней мере, упрощённы, но виноват всё же я сам. Не надо забывать, как воспринимает всё народ, да даже в лице его не самых глупых (так называемых интеллигентных и продвинутых) представителей: по пути мы встретили одного за другим ещё пару старых знакомых, коим я простодушно сообщил, что идём из церкви… «Богу молился?!.» – неожиданно ухмыльнулись они, кто жуя маслянистый чебурек, кто резинистый гамбургер.

Глава 10. Книга отзывов и книжные гости

Даже посетить урывками все церкви мне удалось лишь месяца через полтора работы. Сознаюсь тоже, что чего-то необычного я уже и не ожидал, но увиденное оказалось действительно потрясающим. При этом особенно волновал сам замысел – несколько разных церквей вместе, в ансамбле и единстве, как град или собор.

Лик Спаса в вышине – Он как бы смотрит на тебя, и нужно сильно-сильно задирать голову – я, наверное, в первый раз тогда такое увидел… В соседних же церквах, ожидая на том же месте увидеть примерно то же самое, видишь на своде совсем иное – спираль наподобие галактической из по-особому уложенных кирпичей (по сути, род свастики, в Грузии нечто похожее называется борджгали). И понимаешь, что это, если вдуматься, есть обозначение того же, знак Бытия Божия.

Часто, под конец практически во все дни когда дежурил при выходе, я улучал минутку, когда было мало посетителей, чтобы заглянуть в ближние церкви. Церковь Киприана и Иустины, церковь Варлаама Хутынского и церковь Входа Господня в Иерусалим. Здесь меня особенно привлекала икона Александра Невского – героя моей школьной поры (необычность её в том, что на полях вокруг главного образа изображены практически те же, что и в учебниках истории, ключевые эпизоды жития легендарного князя), из подписи под иконой я впервые узнал, что в монашестве он принял имя Алексий. Икона Входа Господня в Иерусалим, а ещё образ Благоразумного Разбойника (не помню точного названия и в какой церкви находится – кажется, что в той же) наводили меня на размышления о неземной природе христианства: Спасителю, Мессии, царю царей прибыть в Иерусалим верхом на осляти – какова деталь!.. и такой же парадокс с разбойником: что он, верно, всю жизнь грабил и резал – и первым вошёл в Рай! – вряд ли такое придумаешь, логика абсолютно парадоксальная.