Читаем без скачивания Мэр Кэстербриджа - Томас Гарди

Он шел сюда, настроившись на цинично-небрежный лад, но теперь его мрачная усмешка угасла, и он сказал ласково и мягко:

– Добрый вечер. Я пришел охотно, раз я вам нужен.

– Ах, благодарю вас, – промолвила она робко.

– Мне очень жаль, что у вас такой нездоровый вид, – нерешительно проговорил он, не скрывая своего сострадания.

Она покачала головой.

– Разве можете вы меня жалеть, – сказала она, – если вы сами сознательно довели меня до этого?

– Как! – оторопел Хенчард. – Неужели это я виноват в том, что вы чувствуете себя так плохо?

– Да, вы всему виной, – ответила Люсетта. – У меня нет других горестей. Если бы не ваши угрозы, счастье мое было бы прочным. О Майкл! Не губите меня! Неужели вам все еще мало? Когда я приехала сюда, я была молодой женщиной; теперь я быстро превращаюсь в старуху. Ни мой муж, ни другие мужчины не будут больше интересоваться мною.

Хенчард был обезоружен. Он давно уже испытывал чувство презрительной жалости ко всем женщинам вообще, и теперь оно усилилось при виде этой второй умоляющей женщины, казавшейся двойником первой. Кроме того, бедная Люсетта была все так же беспечна и недальновидна, как и в те времена, когда эти ее недостатки послу жили причиной всех ее треволнений; она назначила ему свидание в очень компрометирующей обстановке, не понимая, как это рискованно. Охотиться за такой мелкой дичью не стоило; Хенчарду стало стыдно, и, потеряв всякое желание унизить Люсетту, он перестал завидовать удаче Фарфрэ. Шотландец женился на деньгах, и только. Хенчарду уже не терпелось умыть руки и прекратить игру.

– Ну, чего же вы хотите от меня? – спросил он мягко. – Я исполню все очень охотно. Если я читал вслух письма, так это просто шутки ради, а сказать я ничего не сказал.

– Отдайте мне все мои письма и другие бумаги, в которых есть хоть намек на замужество или что-нибудь компрометирующее меня.

– Хорошо. Вы получите все до последнего клочка… Но скажу вам прямо, Люсетта, рано или поздно он неизбежно что-нибудь да узнает.

– Ах! – воскликнула она страстно. – Если и узнает, то к тому времени я уже сумею доказать ему, какая я верная и хорошая жена, и тогда он, быть может, простит мне все!

Хенчард молча смотрел на нее: даже теперь он почти завидовал Фарфрэ, завоевавшему такую любовь.

– Хм… будем надеяться, – проговорил он. – Во всяком случае, вы обязательно получите все письма. И тайна ваша будет сохранена. Клянусь!

– Как вы добры!.. Когда же я получу письма?

Подумав, он сказал, что пришлет их завтра утром.

– Не сомневайтесь во мне, – добавил он в заключение. – Я умею держать слово.

ГЛАВА XXXVI

Вернувшись со свидания, Люсетта увидела, что у ее подъезда под фонарем стоит человек. Когда она остановилась, перед тем как войти, человек подошел и заговорил с нею. Это был Джапп.

Он просит прощения за то, что осмелился обратиться к ней. Дело в том, что он слышал, как один сосед, торговец зерном, просил мистера Фарфрэ порекомендовать ему помощника; если так, он осмеливается предложить себя на эту должность. Он может представить солидные гарантии, о чем пишет в своем письме к мистеру Фарфрэ, но будет очень благодарен Люсетте, если она замолвит за него словечко мужу.

– Я об этом ничего не знаю, – холодно отозвалась Люсетта.

– Но вы лучше других, сударыня, можете подтвердить, что я заслуживаю доверия, – сказал Джапп. – Я несколько лет жил на Джерси и знал вас, правда, только в лицо.

– Возможно, – промолвила она. – Но я вас не знала.

– Я уверен, сударыня, что, если вы за меня попросите, я достигну того, к чему так стремлюсь, – настаивал Джапп.

Она решительно отказалась вмешиваться в это дело и, резко оборвав разговор, ушла – ей хотелось попасть домой, прежде чем муж хватится ее, – а Джапп остался стоять на тротуаре.

Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью, потом отправился к себе. Дома он сел у нетопленого камина и устремил глаза на чугунный таган и дрова, сложенные к завтрашнему утру, чтобы вскипятить воду в чайнике. Наверху кто-то двигался, и это привлекло его внимание; вскоре со второго этажа спустился Хенчард, который, видимо, что-то искал в сундуках у себя в спальне.

– Хочу попросить вас, Джапп, – начал Хенчард, – оказать мне одну услугу сейчас же… то есть сегодня вечером, если можно. Отнесите это к миссис Фарфрэ и попросите передать ей. Я бы сам отнес, да не хочу, чтобы меня там видели.

Он подал Джаппу запечатанный пакет в оберточной бумаге. Хенчард сдержал слово. Вернувшись домой, он, не медля ни минуты, перерыл свои немногочисленные вещи, и в пакете теперь лежало все, что ему когда-либо писала Люсетта, – до последнего клочка бумаги. Джапп равнодушно согласился отнести пакет.

– Ну, как у вас нынче дела? – спросил его Хенчард. – Есть надежда устроиться?

– К сожалению, нет, – ответил Джапп, но ни словом не обмолвился Хенчарду о своем письме к Фарфрэ.

– В Кэстербридже ничего не выйдет, – категорическим тоном проговорил Хенчард. – Надо вам попытать счастья где-нибудь подальше.

Он пожелал Джаппу спокойной ночи и вернулся на свою половину.

Джапп сидел, не двигаясь, пока внимание его не привлекла тень свечного нагара на стене; он перевел глаза на свечу и увидел, что на конце фитиля образовалась головка, похожая на горящий кочан цветной капусты. Потом взгляд его остановился на пакете Хенчарда. Он знал, что Хенчард, кажется, когда-то ухаживал за теперешней миссис Фарфрэ, и его смутные представления об этом привели его к следующему выводу: у Хенчарда хранился пакет, принадлежащий миссис Фарфрэ, и у него есть причины не возвращать пакет лично. Что в нем может быть, в этом пакете? Джапп все думал и думал об этом и наконец, обиженный высокомерным, по его мнению, обращением Люсетты и желая узнать, нет ли какого уязвимого места в ее отношениях с Хенчардом, взял пакет и принялся его рассматривать. Хенчард был очень неискусен в обращении с пером и прочими письменными принадлежностями; он скрепил пакет сургучом, но не наложил на сургуч печати, так как ему и в голову не пришло, что от одного сургуча без печати пользы мало. Джапп был не так наивен: он приподнял перочинным ножом сургучную нашлепку, заглянул в щелку и увидел, что под оберточной бумагой лежат письма; убедившись в этом, он снова соединил края обертки, размягчив сургуч на пламени свечи, и пошел вручать пакет Люсетте.

Путь его пролегал по берегу реки на окраине города. Подойдя к освещенному мосту, в конце Главной улицы, он увидел на нем тетку Каксом и Нэнс Мокридж.

– А мы собираемся на Навозную улицу: хотим заглянуть в «Питеров палец», прежде чем залезть в постель, – сказала миссис Каксом. – Там сейчас на скрипке играют и на тамбурине. О господи, что нам до людских пересудов?! Пойдем с нами, Джапп, – потеряешь всего минут пять.

Джапп почти всегда старался держаться подальше от этой компании, но сегодняшние впечатления настроили его на несколько более легкомысленный лад, и, не тратя лишних слов, он решил зайти на Навозную улицу.

Возвышенная часть Дарновера представляла собой своеобразное скопление сараев и ферм, но в этом приходе были и менее живописные уголки. К ним относилась Навозная улица, которая теперь почти целиком снесена.

Навозная улица была своего рода Адолламом для окрестных деревень. Здесь находили убежище все те, кто разорился, залез в долги или вообще попал в беду. Батраки и другие деревенские жители, которые не чуждались браконьерства, совмещая его с земледельческим трудом, и не чуждались разгула и пьянства, совмещая их с браконьерством, рано или поздно попадали на Навозную улицу. Деревенские механики, слишком ленивые, чтобы возиться с машинами, деревенские слуги, слишком бунтарски настроенные, чтобы служить, стекались на Навозную улицу добровольно или поневоле.

Улица с ее скученными, крытыми соломой домишками тянулась, прямая, как вертел, по сырой и туманной низине. Много горя, много подлости и немало страшного можно было увидеть здесь. Порок свободно входил в иные двери этого околотка, беспечность обитала здесь под крышей с покривившейся трубой; позор – в некоторых окнах-фонарях; воровство (когда наступала нужда) – в крытых соломой глинобитных лачужках под ивами. Случались здесь даже убийства. В конце одного переулка стояли дома, перед которыми в старину можно было бы воздвигнуть алтарь всяким болезням. Вот как жилось на Навозной улице в те времена, когда Хенчард и Фарфрэ были мэрами.

А ведь этот пораженный плесенью лист на крепком, цветущем древе Кэстербриджа рос среди деревенских просторов, всего в ста ярдах от ряда благородных вязов, и отсюда открывался вид на вздымавшиеся за торфяным болотом, овеянные ветром возвышенности, на пшеничные нивы и чертоги великих мира сего. Ручей отделял болото от жилых домов, и, на первый взгляд, перейти через него было невозможно: казалось, будто к домам нет другого пути, кроме кружного – по большой дороге. Но под крыльцом у каждого домохозяина хранилась таинственная доска в девять дюймов шириной, и эта доска служила потайным мостиком.