Читаем без скачивания Судьба (книга первая) - Хидыр Дерьяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кончив читать, Улугберды опасливо посмотрел на Бекмурад-бая: не слишком ли большая сумма названа. Бекмурад-бай удовлетворённо кивнул и положил на судейский стол глухо звякнувший мешочек.
— Отсчитайте положенное.
Разложив монеты столбиками, дивал Рахим со вздохом сожаления подвинул их Оразсолтан-эдже.
— Бери, Оразсолтан! Счастье тебе какое привалило! Все монетки новенькие, даже трогать их жалко… Эх, бери, расти сына, купи ему хорошую одежду. Теперь ты помирилась с семьёй уважаемого Бекмурад-бая и не имеешь к нему претензий. Дочь свою навещать тоже можешь…
Бекмурад-бай поднял руку.
— В честь утверждения нашего родства прибавьте к хуну ещё двадцать туманов.
Сидевший среди своих родичей Сухан Скупой бросил чесать грязную голову и, засмеявшись, крикнул:
— Ты щедр сегодня, о почтенный Бекмурад-бай! Радуйся, Оразсолтан!
— Наши деньги идут и нашу же семью, — внушительно сказал Бекмурад-бай. — Зачем будем скупиться? Это всё равно, что из одного кармана в другой перекладываем. Не скупитесь и вы, судьи, не считайте, округлите хун до двухсот туманов!
Неожиданная щедрость Бекмурад-бая имела под собой вполне реальную основу: если бы ему пришлось платить калым за Узук, то, конечно, сумма была бы по крайней мере раза в три-четыре больше.
— Вах, порадовали сегодня Оразсолтан! — снова выкрикнул Сухан Скупой.
Оразсолтан-эдже встала.
— Дай бог тебе такой же радости, как мне сегодня! Пусть всевышний услышит твои слова и исполнит твоё желание. Смеёшься? Радость мою горькую разделяешь? А забыл, как грозился кибитку мою спалить, если я не перееду из твоего ряда? Забыл? А я помню! Человек и добро запоминает и зло… А вы, казн… — голос Оразсолтан-эдже дрогнул и сорвался, — вы оценили… в сто сорок пять туманов оцепили голову моего мужа… Во сколько вы оцепили бы голову своего сына?! У меня сердце горит, а вы о деньгах толкуете…
— Потерпите, всё пройдёт, всё хорошо будет, — попытался урезонить её дивал Рахим.
— Конечно, бабка померла — тут у неё и лихорадь ка кончилась! — насмешливо подала реплику Огульнияз-эдже. — Подождать надо, это верно!
— Чего мне ждать! — с горечью продолжала Оразсолтан-эдже. — Каждая капля крови моего мужа, пролитая на землю, дороже для меня тысячи туманов. А вы сложили передо мной белые монеты и ждёте, чтобы у меня проснулась алчность. Не дождётесь! Не нужны мне ваши туманы, они кровью пахнут! Ты, Бекмурад-бай, кичишься своим богатством и думаешь, что всё можно купить. А я говорю тебе: не всё продаётся! Я бедна, у меня нет туманов, но у меня осталась честь и совесть, и верность моя. Я не продаю их, слышишь, бай!
— Вам помощь предлагают, — сказал один из судей. — Вы человек беспомощный, одинокий. Эти деньги для вас — всё равно что для хромого палка, зря отказываетесь.
— На кривую палку обопрёшься — сам согнёшься, — снова вставила неугомонная Огульнияз-эдже,
— Укороти язык, женщина! — сердито сказал дивал Рахим. — То, что предлагают вдове покойного Мурада, для неё как вода для жаждущего, а ты по неразумению…
— Такая вода жажды не утолит, — перебила его Огульнияз-эдже. — Знаешь такую пословицу? И ещё одна есть: «Не пей воды из хауза бека…»
— Прекратите!
— Довольно!
— Заставьте её замолчать! — возмутились дивалы.
Как и первый раз, Огульнияз-эдже покорно согласилась:
— Я молчу, судьи мои. Говорите вы, сыпьте жемчуг своей мудрости…
— Вы сказали, что я одинока, — снова заговорила Оразсолтан-эдже. — Неправду вы сказали. Со мной люди, вот они сидят! Они не дадут в обиду бедную женщину. Я не торговка… я пришла требовать наказания для убийцы.
— Добром за добро платит справедливый, но только мудрый — добром за зло, — негромко вставил ишан Сеидахмед. Дивалы подхватили:
— Правильно сказано!
— Воистину мудро сказано!
— Ты умная женщина, Оразсолтан, ты должна простить.
— Протяни руку и помирись!
— Докажите всем, Оразсолтан, что мы не ошиблись в вас!
— Какое богатство предлагает вам Бекмурад-бай!
— Дружбу свою предлагает, родство…
— И это говорите вы, дивалы! — с презрением произнесла Оразсолтан-эдже. — Какие же вы дивалы! Вам всё равно! Вы готовы продать и честь, и кровь, и совесть, слезами вдов и сирот детей вы торгуете! Но если в вас осталась хоть капля, крупица жалости, прошу вас, баяры мои, помогите слабой женщине. Я не могу мириться с Бекмурад-баем, не могу протянуть руку тому, кто осиротил моих детей. Передайте моё дело в русский суд. Дилмач[100], скажи приставу-ага о моей просьбе!
— А ты, оказывается, вздорная женщина, — проворчал дивал Рахим. — Совсем глупая женщина!
— Пусть вздорная, пусть глупая, но дело моё переведите в русский суд.
— Ничего мы переводить не станем, а если будешь кричать и поносить уважаемых людей, вообще не получишь хуна ни копейки.
— Не нужны мне ваши копейки, себе их возьмите! Переведите дело в суд!
Молчавшие до сих пор односельчане Оразсолтан и многие дайхане из аула Бекмурад-бая поддержали:
— Передавайте в суд!
— Раз не хочет женщина хун брать, надо в суд идти!
— Для убийцы наказание — Сибир!
— Наказать!
— Правильно!
— В Сибир убийцу!
Переводчик, поднявшись со стула, объявил:
— Господин пристав просят вас сидеть спокойно и не шуметь.
— Мы не шумим!
— Пусть убийцу накажут по справедливости!
— Не надо хуна!
— Смерть убийце!
— В Сибир убийцу!
— В суд дело передать!
Дивалы посовещались шёпотом и объявили:
— Хорошо, люди, расходитесь по домам. Мы временно откладываем это дело.
Это вызвало целый шквал возмущения, особенно в той половине зала, где сидели односельчане Оразсолтан-эдже. Люди повскакали с мест, двинулись к судейскому столу.
— Никуда не пойдём!
— Сейчас решайте!
— Люди, эти дивалы продались за деньги!
— Не нужны нам такие дивалы!
— Сменить дивалов!
— Кази сменить!
— Пусть дивалами будут те, кто за народ болеет!
— Справедливых людей дивалами выбрать!
Пристав, незаметно пославший куда-то переводчика и поэтому понимающий выкрики с пятого на десятое, расстегнул кобуру револьвера и сдвинул её ближе к животу. Кази и ишан Сеидахмед громко бормотали молитвы. Побледневший арчин Меред с тревогой и надеждой посматривал на пристава. Бекмурад-бай, набычившись, крутил в руке плеть и зло смотрел на кричащих. Пышнобородый Сарбаз-бай, уже вылечившийся от раны, с любопытством водил по залу круглыми кошачьими глазами. Аманмурад кривился и косил по сторонам, высматривая куда-то вдруг исчезнувшего Вели-бая. Широкоплечий Байрамклыч-бай разбойничьи шурился и подрагизал бровью, словно в предвкушении чего-то интересного. Старый Аннагельды-уста вздыхал, теребя бороду. Сухан Скупой, раскрыв слюнявый рот, застыл в напряжённом ожидании.
— Успокойтесь, люди, — уговаривал растерявшийся дивал Рахим. — Не делайте безумия… Помните, дурак бросит в колодец камень, сорок умных вытаскивают. Надо обложить дело, посовещаться…
— Конечно, собака собаке на хвост не наступит, — ввернула Огульнияз-эдже, — и люди снова закричали:
— Смерть убийце!
— Сменить дивалов!
— Довольно нашу кровь деньгами оплачивать!
— Пусть дивалами будут те, кто трудится, а не тунеядцы!
— Долой дивалов!
— Сменить кази!
— В Сибир убийцу!
— В Сибир!!
В полуоткрытую дверь зала уже несколько раз заглядывал переводчик. Пристав кивнул ему, и в зал ворвались полицейские. Они начали без разбора хлестать плетьми направо и налево. Отступая к дверям под ударами плетей, дайхане продолжали кричать:
— Наказать убийцу!
— В суд дело передать!
— Сменить дивалов!
Возбуждённая Огульнияз-эдже стащила с ноги калошу и уже приготовилась хорошенько смазать ею одного из полицейских по физиономии, когда увидела, что её сын Клычли подкатывает рукава чекменя, а неподалёку напряжённо следит за ним цепким взглядом насторожившийся Байрамклыч-бай. Огульнияз-эдже похолодела, внутренне охнула, вместо полицейского шлёпнула калошей сына и потащила его к выходу. Байрамклыч-бай сожалеюще вздохнул и удивлённо посмотрел на Вели-бая, который, словно чёртик из табакерки, уж сидел на своём месте.
Когда большинство аульчан оказалось на улице и в зале остались только степенные баи и аксакалы, возбуждение улеглось, пристав сказал:
— Уважаемые дивалы, я сегодня сделал тревожные выводы. Крамолой пахнет от речей дрикунов, революцией пахнет, вот что я вам доложу! «Избрать новых дивалов! Трудящихся избрать!» — Когда наши люди такие слова говорили? Это не их слова, кто-то научил их. Надо, господа дивалы, вылавливать всяких смутьянов, которые сбивают людей с панталыку!
Переводчик запнулся на последнем слове, вопросительно посмотрел на пристава и неуверенно перевал: