Читаем без скачивания Княжна Тараканова - Фаина Гримберг

После первой ночи с Рошфором она молчала. Она избрала такую тактику, такую манеру своего поведения с ним – молчать. Прежде всего надо было понять, как он поведет себя. Теперь он получил ее, то есть ее тело. Будет ли он по-прежнему предлагать ей замужество?..

Он предложил. Стало быть, он хотел владеть ее телом постоянно. Она отвечала ему, что существует все же одно серьезное препятствие. Она была бы благодарна, если бы он спросил, было ли ей хорошо с ним. Но он не спросил. Он и не подумал спросить. Ему хватало и того, что хорошо было ему. А ведь она даже и не притворялась, она отдавала ему свое тело и не притворялась, будто любит его, даже не произнесла ни одного ласкового слова! Ошибалась ли она или, напротив, невольно повела себя как надо? Но ему понравилось именно такое ее поведение в часы близости. Он уже чувствовал себя хозяином, то есть хозяином ее тела. И тоном хозяина он спросил, о каком препятствии она говорит. Она снова чувствовала вдохновение и по вдохновению говорила, и вела себя по вдохновению. Она смутилась, потому что она собиралась солгать совсем просто! Но ей было весело! Она произнесла смущенно:

– Я – тайная мусульманка! Я на самом деле не отступалась от веры предков!..

Рошфор посмотрел на нее этим обыкновенным мужским взглядом, взглядом человека, который никогда не полагает женщину равной себе, царю природы… Он коротко и сухо рассмеялся:

– Мне ты можешь не лгать!

Она могла бы тотчас ответить: «Нет, я не лгу!», но она вовремя поняла, что ничего говорить не надо. Она тянула паузу. Он не выдержал и стал спрашивать, задавать бессмысленные вопросы, наподобие: «Ну?», «Так что же?» и проч.

– Я не христианка, – сказала она спокойно.

– Это легко исправить!

– Нет, я не могу…

Он пригрозил ей новым тюремным заключением. Она владела собой вполне и сказала, что никакое тюремное заключение, ничего для нее не изменит в вопросе веры… Он сменил тон, сказал, что надеется уговорить ее.

– Уговорить сделать что? – Она совершенно держала себя в руках.

– Выйти за меня замуж.

– С какими документами?

– Предоставьте это мне…

Она отвечала, что подумает о его предложении. Он снова сделался властным, произнес властно:

– Подумай!..

Она попросила у него денег. Деньги он дал ей. Она обратилась к Шенку и просила его узнать, каковы долговые обязательства именно Эмбса-Ван-Турса. Шенк сказал об этом Рошфору. Тот, в свою очередь, спросил ее с явными оттенками издевательства в голосе, почему она так хлопочет об этом человеке:

– Он твой любовник?

Начинался банальный разговор, ужасно скучный для нее! Но она объяснила спокойно:

– Я устала от них, от Эмбса и Шенка. Я хочу, чтобы меня окружали новые люди. Но Эмбс и Шенк много сделали для меня. Я хочу расстаться с ними дружески. Но для этого нужны деньги и деньги!..

Рошфор задумался, затем спросил:

– А де Марин?

– Нет, его бы я оставила при себе. Он все же титулованная особа…

Теперь она была откровенна с Рошфором. Она просила его способствовать освобождению Эмбса:

– На самом деле этот человек – купеческий сын Ван-Турс из Гента, мне это известно…

Она сказала далее, что хочет написать в Гент, родным Ван-Турса:

– Я полагаю, они простят его…

Рошфор согласился на это.

– Тебе придется взять на себя хотя бы часть долгов Шенка и Ван-Турса!

– Кто такой Шенк? – прямо спросил он.

– Я не знаю, – честно ответила она. – Да и какое это имеет значение!..

Рошфор согласился, что это никакого значения не имеет, но сказал, что речь идет о больших суммах, даже о слишком больших суммах:

– …Но я должен беседовать об этом с моим сюзереном, с князем Лимбургом…

Она написала в Гент, ее письмо было анонимным, не имело подписи. Она извещала родственников Ван-Турса, «известного также под именем капитана Эмбса», о том, что он находится в самом бедственном положении и нуждается в помощи. Она просила их в этом своем письме приехать во Франкфурт через месяц… «Меня уже здесь не будет!» – так она думала. Избавиться от Шенка она предоставила своему возможному жениху, маркизу Рошфору…

Она спросила, когда Рошфор отправится к своему сюзерену, князю Лимбургу. Рошфор отвечал, что князь должен прибыть во Франкфурт…

Она переехала в одну из лучших гостиниц Франкфурта. Нанят был новый, хотя и небольшой, но все же штат прислуги. Де Марин вел себя, как мог бы вести себя гофмейстер какого-нибудь княжеского двора, какого-нибудь миниатюрного княжества, наподобие того же Лимбурга. Впрочем, де Марин являлся гофмейстером, покамест не имевшим двора!

Она ездила по городу в хорошей карете. Шенк не являлся к ней. Рошфор говорил, что Шенка более нет во Франкфурте. Это было хорошо. Она полагала, что в ее жизнь приходит нечто новое. Шенк и Ван-Турс уже довольно-таки давно раздражали ее. Они были слишком явными мошенниками. Она досадовала теперь на себя: не следовало выпрашивать патент у Огинского! Но теперь все – все равно!.. Она спросила Рошфора, когда же прибудет князь Лимбург:

– Дело в том, что я хочу уехать из Франкфурта до приезда родственников Ван-Турса…

– Не думай об этом. Он не посмеет приблизиться к тебе, я ручаюсь!..

Ни Ван-Турса-Эмбса, ни Шенка она более никогда не видела.

Проводить ночи с Рошфором ей уже было очень досадно. Рошфор сказал ей прямо, что вовсе не желает ее общения с франкфуртским обществом. Теперь она жила затворницей, насколько возможно жить затворницей в гостинице. Пила в белом утреннем платье кофий. Ставила посреди комнаты на столик, озаренный солнцем, большой букет и рисовала на плотном листе свинцовым карандашом. Сосредоточивалась на возможности передачи оттенков освещения и легких теней без красок. Раскладывала пасьянсы. Садилась за клавесин, брала аккорды, играла, играла. Разучивала на арфе Баховы фуги…

Вдруг чувствовала, что не то чтобы устала, а словно бы отупела от некоторого однообразия своей жизни. Хороводом, словно фигурки на обыкновенных городских башенных часах, кружились в ее жизни то медленно, то убыстряя движения, кружились как будто бы одни и те же, все время, всегда одни и те же гостиницы, одна и та же музыка, одни и те же мужские лица, камзолы, парики, улыбки, бритые подбородки… Являлись похожие друг на друга, тянущиеся остроконечными шпилями и крышами вверх города. На площадях пробегали собаки и проезжали всадники в шляпах, бедные женщины кутались в мантильи. Башенные часы исполняли ритмические мелодии. И медленным хороводом двигались фигурки – двенадцать апостолов…

Наконец во Франкфурт-на-Майне прибыл князь Лимбург, сюзерен Рошфора, как называл его Рошфор и, в сущности, называл верно. Алина не знала, зачем приехал князь, да, впрочем, имело ли это значение!.. Рошфор объявил ей, что князь желает видеть ее. В сопровождении Рошфора она отправилась в дом, особняк, нанятый для князя Лимбурга. Она бы не сказала, что увидела в апартаментах князя нечто для себя новое. Он принял странную пару, то есть Рошфора и Алину, в кабинете, что могло подчеркивать деловой характер ее визита. Князю было за сорок и, пожалуй, он и выглядел мужчиной, перешагнувшим сорокалетний рубеж. Она была в платье с узкими рукавами, волосы в высокой прическе, в меру пышная юбка, шемизетка, кружева, гирлянда роз опускалась от пояса, сделанного в виде шелковой ленты. Одежда, пожалуй, не соответствовала деловому визиту. Сам князь сидел в кресле, сиденье и спинка обиты были синим бархатом. Волосы были стянуты в косичку, это были свои волосы, такого серо-мышиного цвета и прямые, о таких волосах говорят иногда: «как пакля». Чулки и башмаки были теплого красного цвета. Башмаки обыкновенные, с большими пряжками. Ноги были видны, скрещенные в лодыжках. Распахнутый широкий кафтан из темно-коричневого атласа открывал для лицезрения камзол, также атласный, а пуговицы были серебряные, и складчатый ворот белоснежной рубашки. К этому ко всему прилагалось, разумеется, еще и лицо, мужское незначительное лицо с большим ртом и странно плосковатыми глазами, голубоватыми, какими-то водянистыми. Алина присела в поклоне. Он тотчас встал и как-то суетливо приблизился к ней. Суетливость, то есть вид суетливости, это, наверное, происходило оттого, что он сделал несколько легких каких-то полувзмахов руками. Он подошел к ней довольно близко. Она подумала, что же теперь будет. Он не должен был целовать ее руку, ведь она не была замужем, но и край ее юбки он, конечно же, не стал целовать, хотя знатных девиц приветствовали именно так. Он посмотрел на нее обыкновенным мужским взглядом. Он не был особенно высок, но посмотреть на нее сверху вниз все же мог! Он заговорил любезно и немного, пожалуй, многословно. Он сказал, что именно такою и представлял ее… «по рассказам маркиза…», то есть Рошфора. Она сумела перехватить досадливый взгляд Рошфора, брошенный на ее розовую гирлянду. Не надо было быть особенно хитрой или особенно практичной для того, чтобы догадаться о возможном, то есть вполне возможном ее будущем! Было совершенно ясно, что она сможет освободиться от этого докучного сватовства Рошфора, но только ценою нового своего рабства! Она уже давно не чувствовала себя свободной, а только равнодушной и не находящей никакого выхода! И куда она могла направиться? Кажется, все дороги были освоены ею. Идти было некуда!..