Читаем без скачивания Сезон штормов - Роберт Асприн

По-кошачьи верткий и гибкий Ганс подошел и с мрачным видом потянулся за своим ножом.

Согнув руку в запястье, он без усилия выдернул нож, вошедший почти на дюйм и застрявший в деревянном щите с выпуклой поверхностью, прочность которого была рассчитана, чтобы выдержать при необходимости сильный удар топором. И так же не глядя, сунул его в ножны, где-то справа под мышкой.

Обернувшись и оскалив зубы в ухмылке, Ганс взглянул на своего учителя фехтования — но не в метании ножей! — и тот махнул ему рукой. Затем развернулся и пошел вдоль здания, обогнул его и исчез из виду.

Оранжево-желтое солнце стояло в небе еще достаточно высоко, и вечерние облака еще только начинали собираться на горизонте, чтобы позже создать привычную для Ганса среду обитания среди сумрака и теней.

— Щенок!.. — сквозь зубы процедил Нико, подобрав щит и отправляясь на поиски Темпуса.

Избавь ты меня, о Темпус, от этого оскорбительно и возмутительно юного илсига! Пронеси мимо моих губ эту горькую чашу, которую ты заставил меня поднять и которая все выше и выше поднимается и приближается, приближается к моим губам!

Ганс брел по улице с какой-то неопределенной, едва заметной улыбкой, что, как ни странно, практически не меняло выражения его лица.

Он гордился собой. Был очень собою доволен. Нико, откровенно говоря, нравился ему, да и не было у того видимых оснований не нравиться! Более того, он испытывал к нему уважение, только ему самому это было ни к чему, он не мог позволить себе признать это и тем более проявить каким-то образом испытываемые им чувства.

Он и Темпусу дал понять, что тот ему понравился, хотя незадолго до этого категорически заявил, что ему ни до кого нет дела и на всех наплевать. Он просто пошел тогда и вырвал Темпуса из кровавых рук этой грязной свиньи живодера Керда. Керд был из тех, кто, не моргнув глазом, резал и полосовал трепещущие человеческие тела. Как тело Темпуса, например, как, впрочем, и любое другое тело.

После всех этих кошмаров в доме Керда Ганс будто переродился и впал в такую депрессию, которая просто не поддается описанию.

Таинственное возвращение Темпуса к жизни, сверхъестественное обновление всего его организма — Ганс с трудом понимал, как смог тот вынести все это, не свихнувшись!.. Бессмертный! Бессмертный — о всемилостивейшие боги, распоряжающиеся людскими судьбами!.. Тритон в человеческом облике, исцеляющийся, выживающий в любых условиях, регенерирующий даже отсеченные части тела, причем без единого шрама!..

И это загадочное, бессмертное и вечно хмурое существо хоть бы раз заикнулось о причитающемся Гансу вознаграждении за свое вызволение из лап живодера или хотя бы, к примеру, пообещало разыскать скрытые в некоем отдаленном месте и глубоко запрятанные, например, в колодце, мешки, набитые деньгами!..

А ведь это стоило того!

Неделями потом Ганс слонялся без дела как неприкаянный.

Ему нечем было заняться. Нет, конечно, что-то он все-таки делал, а именно — беспробудно пил. Деньги у него давно кончились. Он даже вынужден был продать кое-какие личные вещи, лишь бы было чем заплатить за крепкие, не разбавленные водой спиртные напитки, в которых он теперь нуждался и которых раньше избегал.

Но даже при самой крайней нужде он ни за что не расстался бы с тем, что получил в дар от одного умирающего пасынка, бывшего, видимо, простым смертным. То, что висело теперь на стене в жилище Ганса: изумительной работы меч в ножнах из серебра. Ганс не пользовался им, даже не притрагивался к нему.

И был уверен, что этот меч — подарок не того погибшего человека, а бога. Бога-покровителя самого Темпуса. Того, кто говорил тогда с Гансом и вознаградил его — как и обещал — за то, что он выручил из беды его верного слугу.

Сейчас этот меч все еще висел у Ганса на стене, но уже без серебряных ножен. А ножны эти только что ударили его по левой ноге. Обернутые кожей черного цвета, перевязанные, еще раз обернутые и снова перевязанные.

Ганс не был, да и ни за что не согласился бы стать одним из этих шумных и суматошных наемников, которые только и знают, что распугивать людей своим видом. Причина, по которой Ганс хотел научиться владеть мечом, и, более того, владеть им в совершенстве, была совершенно иной. Ганс держал ее в тайне, и тайна эта по своей значимости была соизмерима с самим Санктуарием, и даже более того.

Темпус хотел отблагодарить Ганса, но не деньгами. Этот бессмертный предложил ему стать оруженосцем. (Что же касается коня.., да, конечно, это было престижно… Вот только Гансу всегда было нелегко иметь дело с лошадьми, и он очень надеялся, что ему не придется стать кавалеристом. С другой стороны, имей он коня, он стал бы просто богачом!) Темпус не догадывался, почему Ганс передумал и дал ему знать, что собирается в совершенстве овладеть искусством фехтовальщика. Но это, по всей видимости, понравилось ему. Ганс и не сомневался, что понравится. Точно так же он, вместе со своим внутренним «я», знал и не сомневался, что должен стать лучшим из учеников Нико, с кем тому когда-либо пришлось иметь дело. Сейчас он уже не сомневался в том, что просто непобедим в бою. Гансу не нужно было говорить что-либо дважды, и он не имел обыкновения спотыкаться дважды на одном и том же месте. Он был молодцом и умницей, и Нико сказал ему об этом сам, а Нико говорил от имени Темпуса.

Расставаясь сегодня с Нико, вор, прозванный Шедоуспаном, чему-то таинственно чуть заметно улыбался. То была довольная улыбка человека, которому улыбнулся бог, — довольная, но и загадочная.

Он сказал, что я молодец!

Надеюсь, любимец Вашанки, что так оно и есть, — размышлял он. — О, я очень надеюсь, что это так! И еще я надеюсь на то, что бог Вашанка оценит меня еще больше!

Уверенной пружинистой походкой Ганс направился к дому, ощущая во всем теле — на бедрах, руках и ногах — приятную тяжесть от многочисленного разнообразного оружия, которое производило на окружающих устрашающее впечатление. Среди встречающихся ему на пути людей были такие, что готовы сорваться с места при одном лишь его появлении; были и такие, что, стоя в дверях дома, дожидались, когда он пройдет мимо них.

А некоторые просто отступали перед ним, несмотря на то, что с его стороны не было ни одного угрожающего жеста… Им, конечно, не нравилось это, из-за этого они себя проклинали, однако ничего не могли с собой поделать, завидев грозного уличного хулигана.

Вот наконец он и дома.

Я готов… — подумал он, позволив себе сдержанно улыбнуться.

Вся эта леденящая душу история с Кердом и Темпусом, с вызывающими содрогание телесными увечьями цербера и еще более отвратительная картина его полного исцеления и восстановления даже отсеченных частей тела завершилась тем, что Ганс запил.