Читаем без скачивания Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3 - В. Азаров

— Ты спрашиваешь, когда кончится эта проклятая война? — Павел закурил и прошелся по комнате. — Видишь ли, на такой серьезный вопрос одной фразой не ответишь.

Он сел напротив Сергея и, сняв очи, потер покрасневшую переносицу.

— А почему началась война, — ты знаешь?!

— Да.

— Всё это так, — сказал Павел, выслушав Сергея. — А самое главное заключается в том, что народ войны не хочет. Ты вот сейчас рассказывал, как провожали на станции новобранцев матери и жены. А сколько из этих женщин останется вдовами, с малолетними детишками на руках?! А что ждет самих солдат, которые вернутся домой калеками?! Многие из них уже не смогут работать, как работали раньше, и, конечно, окажутся в тягость для своих семей. На постоянную помощь правительства этим несчастным калекам рассчитывать нечего. Война выгодна и нужна, Сергей, царю, его министрам и фабрикантам, но отнюдь не простому народу; народ, повторяю тебе, войны не хочет!.. Не хочет!

Павел вдруг сильно закашлялся, и на его лбу и носу выступили крупные капли пота. — Ну вот прошло…. — сказал он, отдышавшись.

Закончить им разговор не удалось, — кто-то постучал в дверь.

— Войдите. Это Виталий, я его готовлю по словесности, — сказал Павел.

Дверь отворилась, и в комнату вошел высокий смуглый гимназист с картонной папкой в руке.

— Здравствуйте, Павел Михайлович; простите, что я немного запоздал, — покупал сестре ноты.

— Мы с тобой увидимся в субботу, часов в девять вечера, — прощаясь с Сергеем, сказал Павел.

В субботу в назначенное время Троянова не оказалось дома.

«Наверное, ушел к кому-нибудь из своих учеников. Зайду завтра днем», — решил Сергей.

Но и в воскресенье он не застал Павла дома.

— С утра на станцию Тайгу уехал, — сказала квартирная хозяйка.

В понедельник Павел сам пришел к Сергею. Но обстановка у Никонова была вовсе не для серьезных разговоров. У Ивана собрались Кипятоша, Лобанов и Гришин — вся «теплая компания».

— Ур-р-ра! Нашего полку прибыло! — закричал при появлении Павла Кипятоша и, вскочив со стула, бурно зааплодировал.

— Чего ты хлопаешь? Я ведь не примадонна, — сказал Павел и сел за стол рядом с Сергеем.

— Понимаешь, как нескладно получилось. Назначил, а сам уехал.

— Наверное, необходимо было?!

— Вот именно, Сережа, — необходимо! Мы можем наш разговор продолжить сегодня. Хочешь, пойдем сейчас ко мне?!

Но Иван не пустил Павла.

— Никуда не пойдешь. Сейчас будем пить чай с домашними коржиками и вареньем. Я получил посылку из Уржума.

— Ну, что ж, выпьем по чашечке, — сказал Павел.

Но чаепитие затянулось. Лобанов предложил купить в складчину бутылку какого-нибудь вина.

— Где же это, братцы, видано! — шутливо запричитал плачущим голосом Кипятоша. — Одну бутылку на всю компанию! Это же только облизнуться. Минимум надо две. А лучше всего, братцы, достать «спиритус-вини».

— Я возражаю, — сказал Иван. — Это будет уже не чаепитие, а винопитие.

— А почему не выпить!? Еще Владимир Мономах говорил: веселие Руси есть: пити. Пить, Ваня, можно по любому поводу, — было бы только желание. А сегодня нужно обязательно обмыть твою посылку.

Но предложение Кипятоши никто не поддержал.

— В другой раз как-нибудь выпьем! — сказал Гришин, — а сейчас, давайте, господа, что-нибудь споем хором!

— Вот-вот! С твоим слухом только и петь! — заметил насмешливо Кипятоша, — в тон никогда попасть не можешь. Певец тоже!

У Гришина действительно совершенно не было слуха, но это обстоятельство нисколько не смущало его. Он очень любил петь и никогда не обижался, если ему делали замечание.

— Первую споем нашу студенческую, — сказал Никонов, сняв со стены гитару. — Ну, начинай, Миша, — кивнул он Лобанову, перебирая струны.

— Золотых наших дней уж немного оста-алось, — приятным и чуть хрипловатым баритоном запел Лобанов.

— А бессонных ночей половина промча-ала-лось…

— Проведемте ж, друзья, эту ночь веселе-е-й!

— Пусть студентов семья соберется тесней! — дружно подхватили остальные.

— Налей, налей бокалы полней! — с увлечением вместе со всеми пел Сергей, разливая по стаканам чай.

Вслед за студенческой спели: «Вниз по Волге-реке», затем «Вечерний звон», «Из страны, страны далекой» и под конец «Реве, тай стогне Днипр широкий». Эту песню на украинском языке пели только Павел и Никонов. Остальные не знали слов. Не знал текста и Гришин, но это ему не мешало подтягивать им.

Простором и бурей веяло от песни:

Реве тай стогне Днипр широкий.Сердитый витер завива,Додолу вербы гне високи,Горами хвилю пидийма.

«Пид-и-й-ма», — как-то особенно жалобно и, по обыкновению, не в тон тянул за певцами Гришин.

— Чшш! — сердито шикал на него Кипятоша, — перестань!

Но Гришин, как глухарь на току, ничего не слыша, продолжал петь, выводя с упоением своим небольшим тоненьким тенорком последнее слово каждой строчки.

Напевшись вдоволь, компания принялась наперебой вспоминать всякие анекдотические случаи из студенческой и профессорской жизни. Самые смешные истории рассказывал Кипятоша. Слушая его, невозможно было не смеяться.

— Ой, не могу!.. Ой, умру! — хохотал во всё горло Гришин, совсем позабыв в эту минуту о своих вечных пререканиях и спорах с Кипятошей по аграрному вопросу. — Артист, чорт тебя побери, настоящий артист!

Кипятоша, очень довольный произведенным им впечатлением, закончил рассказ и, присев к столу, попросил у Сергея стакан крепкого чаю.

— А ты, Капитон, сегодня действительно в ударе, — заметил Никонов, — может, что-нибудь продекламируешь? А?!.

— Что ж, можно! — Кипятоша выпил чай, встал из-за стола, откашлялся и, опершись обеими руками на спинку стула, резким движением, явно кому-то подражая, откинул голову назад.

— Стихотворение Апухтина, — объявил он.

— Только не «Сумасшедшего» и не «Утро любви». В зубах навязло, — скороговоркой попросил Лобанов.

И это было верно: Апухтинского «Сумасшедшего» и стихотворение Надсона «Только утро любви хорошо» читали неизменно на всех студенческих и благотворительных вечерах не только профессиональные артисты, приезжавшие на гастроли в Томск, но и свои доморощенные Каратыгины. В ответ на просьбу Лобанова Кипятоша вздернул плечи и сделал то надменно-презрительное, застывшее лицо, с каким почти всегда самоуверенные и самовлюбленные люди выслушивают чужое мнение, считая только себя одних образцом авторитета и вкуса.

— Стихотворение Лермонтова «Умирающий гладиатор»…

Кипятоша шагнул вперед и с большой уверенностью, совсем почти не волнуясь, начал декламировать. Сергей не отрываясь жадно следил за каждым его словом. Он любил стихи Лермонтова, многие из них знал наизусть, и ему очень хотелось, чтобы Кипятоша после «Гладиатора» прочел «Мцыри».

Но в ответ на одобрительные возгласы и аплодисменты Кипятоша начал декламировать стихи Бальмонта, попросив Никонова поаккомпанировать ему на гитаре.

«Какое знакомое название „Умирающий лебедь“! — подумал Сергей. — Где же я это слушал или читал?! Умирающий лебедь! Вспомнил, вспомнил, — чуть не вскрикнул он вслух… — Это было прошлой зимой в Казани. На концерте в пользу неимущих студентов. В городском казанском театре. Ну, конечно, там». Это стихотворение объявил студент-распорядитель с розеткой на груди. Затем на сцену вышла девица в черном платье с красной гвоздикой, и с нею высокий белокурый студент. Девица села за рояль, а студент подошел к самой рампе и вместо объявленного «Умирающего лебедя» начал читать «Буревестника» Максима Горького. И кто-то еще тогда в зале, припомнилось Сергею, сказал изумленно и очень громко:

— Птица, да не та!..

Вот при каких обстоятельствах он год тому назад услыхал заглавие неизвестного ему стихотворения. Между тем Кипятоша декламировал уже второе четверостишие.

«Непонятно, для чего написал поэт такие унылые стихи?! Неужели они нравятся Кипятоше? — удивлялся Сергей. — А знает ли он „Буревестника“?! Там слова, как набат, слушаешь их — и распрямляются плечи и от восторга захватывает дыхание». «Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем», — сразу же пришли Сергею на память отдельные, особенно запомнившиеся строчки.

— «Это плачет лебедь умирающий. Он с своим прошедшим говорит!» — полузакрыв глаза, медленно покачиваясь, томно тянул нараспев Кипятоша.

«Сила гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике, — вспоминал Сергей „Буревестника“. — Буря, скоро грянет буря!»

— «А на небе вечер догорающий… И горит и не горит!» — почти стоном закончил декламатор.

— Ну как можно! После Лермонтова читать этого пошляка!? — возмутился Павел.

— Ты хотя и филолог, но в поэзии Бальмонта ни чорта не понимаешь, — вскипел Кипятоша.