Читаем без скачивания Судьба штрафника. «Война всё спишет»? - Александр Уразов

Поток подвод двигался по основной улице Шопрона, а в переулке, недалеко, находился дом, где жила Маришка, Юлишка, Штефан. Туда заезжали передохнуть наши командиры взводов, и потом мне рассказали, как убивалась Маришка. Она спрашивала, где я, почему не с ними, и заливалась слезами, думая, что я убит. У меня же не было ни минуты времени, чтобы заехать во двор Маришки, нам грели пятки танки, и каждая минута стоила жизни.

Мы, нахлестывая лошадей, бежали и бежали, и только под горку садились в повозку, чтобы отдохнуть. Но тогда за нас принимался мороз, и взмокшую от пота спину словно обливали холодной водой. Танки остались где-то сзади, но машины и подводы не останавливались всю ночь.

Занималась кровавая заря. Мороз еще больше крепчал. Язык колюче ворочался во рту, мучили жажда, голод, холод, мертвецкая усталость.

И вот мы въезжаем в какое-то село, останавливаемся в первом же доме. Быков внес замерзший хлеб — топором не отрубишь и ведро воды из колодца. Хозяева дома испуганно смотрят на нас, но нам не до них. Блаженно вытягиваем ноги, сидя на стульях, пьем не напьемся воду до бульканья в желудке. Положили хлеб на печку, и он запах, еще больше растравляя голод.

Быков вышел, чтобы пошарить еще что-нибудь съестное, и вдруг поспешно вернулся:

— Немцы! Танки!

Мы выскочили из теплой избы. По косогору развернутым фронтом, примерно через пятьсот метров друг от друга, шли по полю танки с десантом на броне. Один из них был уже близко.

Быков, разрывая удилами рты лошадей, круто развернул повозку и ударил по лошадям, а я и Васильев бежали рядом. Почти сразу мы врезались в «пробку». И вновь та же паническая чехарда. Вначале мы ехали по улице, потом съехали на тротуар, протискиваясь между деревьями озеленения и стенами домов. Мы почти уже выехали из села, осталось 2–3 дома. Быков отвернул лошадей на дорогу, и в этот момент танк из пушки ударил по бензозаправщику, пробивающемуся на площади села через кашу повозок и автомашин. Выплеснулся в небо огромный столб огня и черного дыма. Все пришло в еще большее движение. В заднее колесо нашей подводы ударил бампером «студебеккер». Колесо хрястнуло и рассыпалось, осталась только втулка.

По площади, запруженной подводами и автомашинами, хлестали струи пулеметов. Люди бежали, бросая все. Васильев убежал еще раньше, а теперь смотался и Быков. Я раскрыл крышки железных ящиков со штабными документами, забрал печать части, штампы и папки с секретными документами, книгу личного состава роты. Остальные папки разорвал и зажег. Мне казалось, что проходят часы, а бумаги горят еле-еле. Обжигая руки, я тряс книги и папки. Опять резанул пулемет. Мимо меня, паря радиатором, лез по подводам «студебеккер», кузов которого был битком набит бойцами. Я подхватил папки с документами и, бросив горящие бумаги в ящиках, побежал за автомашиной. Она уже выехала на свободу и ревела, буксуя в глубоко продавленной в сыпучем песке со снегом колее. Бежать мне было тяжело, тем более что руки были заняты папками. Я глянул в сторону, откуда слышались пулеметные очереди, и увидел, как из села через огороды выходили танки.

Значит, если я не догоню автомашину, то останусь в плену или буду убит. И я бежал, напрягая все свои силы. А автомашина словно дразнила: то она, буксуя, замедляла бег, то, когда мне оставалось сделать два-три шага, чтобы уцепиться за борт, она убегала. Я выбивался из сил, ведь я уже пробежал за ночь сотню километров. Бросил папки в кузов на солдат, они подхватили их, а я стал отставать. Все, я погиб. Ну и пусть! Не я один. Вон бегут солдаты по полю, и танки уже опередили их.

Но судьба сжалилась надо мной: «студебеккер» въехал в выбоину, забуксовал. Не знаю, откуда взялись силы, может быть, подхлестнула пулеметная очередь с танка, но я сделал отчаянный рывок, и пальцы рук вцепились в жгуче-холодный борт автомашины. Солдаты втянули меня в кузов. Круги расплывались перед глазами, и казалось, что не «студебеккер» сотрясается от натуги, а колотится в груди мое сердце.

С высоты кузова лучше были видны окрестности. Танки уже обогнали нас. Впереди виднелось село, в которое по дороге втягивался хвост подвод и машин. Танки, казалось, не обращали на нас внимания, шли своим курсом, время от времени изрыгая огонь пушками и злобно рыча пулеметами.

Наш «студебеккер» въехал на улицу села и уперся в плотное нагромождение машин и подвод. Шофер выскочил из кабины и бросился во двор ближайшего дома, скрылся за ним. Из кузова посыпались, как яблоки в бурю, солдаты. Я сбросил папки на снег, спрыгнул вниз, а затем подобрал их и пустился следом за остальными. Люди, как зайцы в лесу, мелькали между машин и домов. Улица спускалась к реке, на противоположном берегу которой поднималась высокая гора. Оттуда по нас бил пулемет.

Я с трудом пробрался на конец села. Там по одной отрывались от «пробки» автомашины и на полном газу мчались к мосту и по дороге на высокую гору. Я бежал вдоль шоссе, напрасно «голосуя» поднятыми руками с папками, чтобы притормозили. Где там! Я бежал из последних сил, перебежал мост, в бессилии пошел в гору по обочине. Шоссе опустело, последние автомашины и подводы поднялись на вершину и скрылись за горой. Я оглянулся назад. Из села вырвался «студебеккер», полный солдат, и помчался по шоссе через мост, стал подниматься в гору. Видимо, скаты у машины были «лысые», и колеса пробуксовывали. Машина тяжко ползла в гору. Вот она поравнялась со мной, я крикнул солдатам, чтобы взяли документы, и бросил папки им на головы.

Машина при переключении скорости вдруг на мгновение потеряла ход, и я рванулся к ней, ухватился за борт. Солдаты в кузове что-то кричали, я их уже не понимал. И вдруг по моим пальцам на борту кто-то ударил каблуком сапога. Боль была не острой, пальцы одеревенели от мороза. Я держался мертвой хваткой, и в машине солдаты видели это. Враждебность сменилась жалостью. Кто-то схватил меня за запястья и потащил в кузов. Солдаты там стояли плотной массой, и перегруженная машина несколько раз готова была соскользнуть с горы вниз.

Но вот и вершина горы. С холма на вершине тарахтел пулемет, и над нами зачиркали пули. Но машина стала спускаться к Дунаю, на берегу которого раскинулся город Дунафельдвар. Въехав на его окраину, «студебеккер» остановился.

Я с папками пошел по улице вдоль шоссе. Всюду брели поодиночке солдаты и офицеры, казалось, единой армии не существовало.

Наконец я увидел нашего особиста Хазиева, внимательно всматривающегося в проходящих. Я бросился к нему. С меня свалилась тяжелая ноша ответственности за секретную документацию — этот человек по долгу службы должен взять ее на себя.

Видимо, он сознавал свою вину, за то, что бежал один, оставив нашу часть, штрафников, за надежность которых он отвечал. Увидев меня, Хазиев обрадовался, возможно, больше, чем я. Я рассказал, где сжег документы, какие из них несу с собой. Папки и печать части, штампы, наградные знаки штрафников особист у меня забрал. Я понимал, что это снимает с него возможные обвинения.

Хазиев сказал, что еще подождет, — может, придет кто-то из офицеров роты, все же он будет не один. А я пошел по улице города вниз к Дунаю, куда шли и другие, ехали подводы, автомашины.

Вот и мост через Дунай. Здесь толпились люди, скапливались обозы, и эту мешанину, словно нож, разрезала идущая полным ходом, навстречу бегущим, колонна автомашин с солдатами и орудиями на прицепе. Это были полки РГК — резерва главнокомандования, офицерская школа, «катюши».

У моста стоял генерал-лейтенант — замкомандующего фронтом с заградительным отрядом. Он подзывал к себе бегущих на мост офицеров и солдат, спрашивал у каждого номер части и фамилию — адъютант записывал данные в блокнот — и тут же, показав на трех-четырех солдат, приказывал:

— Полковник Катков! В ваше распоряжение поступают вот эти бойцы. Немедленно отправляйтесь в этот сектор и на окраине города занимайте оборону. Вы еще ответите за то, что бросили свою часть!

Из слухового окна пятиэтажного здания по мосту ударил пулемет. Крики, давка, паника. Бойцы заградотряда затрещали автоматами по чердаку. Генерал приказал группе бойцов снять пулеметчика, они бросились к дому. Вскоре из слухового окна покатился человек и упал на асфальт тротуара. Значит, в наших тылах действовали группы диверсантов или местных фашистов.

Вдруг меня окликнули. Я стал смотреть через головы. На мост шла толпа девушек из службы ВЦ нашей армии.

— Саша, давай с нами! — И кто-то из девчат потянул меня в середину своей толпы. Заградотрядовцы расступились, пропуская девушек. С ними на мост прошел и я.

Мимо нас неслись «студебеккеры» РГК с солдатами в кузовах и противотанковыми орудиями на прицепе, шли колонны офицерских курсов «Выстрел».

Я очутился на другом берегу реки. Куда идти? Что делать? Девушки ушли по указанию регулировщицы к месту сосредоточения штаба армии. Недалеко от моста я увидел мечущегося ездового Василия Быкова. Он старался в общем людском потоке «выудить» своих. Увидев меня, он обрадовался, но виновато переминался — ведь он бросил подводу со штабными документами, не помог мне уничтожить бумаги.