Читаем без скачивания Судьба штрафника. «Война всё спишет»? - Александр Уразов

Быков дежурил здесь по приказу Сорокина, чтобы направлять тех из нашей роты, кто вырвался из танкового вала, к выбранному для сбора месту. Но Быков не знал всех штрафников в лицо. Я нашел уголек и на стене ближайшего к мосту дома написал: «Хозяйство Сорокина», указав стрелкой вдоль улицы. В названном Быковым месте меня встретили Сорокин и командиры взводов, видимо, перескочившие на лошадях через мост до установления там заградительного заслона. Я почти упал от усталости, казалось, я не смогу больше шевельнуть даже пальцем.

После утоления жажды и дремотного отдыха Быков сунул мне в руки кусок копченой колбасы. Хлеба не было. Я жевал твердую колбасу, сидя на полу. Командиры взводов и Сорокин расположились за столом и резали тонкими ломтями копченый свиной окорок. Откуда такое богатство? Выяснилось, что Сорокин приказал ординарцу и Быкову внимательно осмотреть дом с целью выявления диверсантов. Во время осмотра они залезли на чердак и удивились размерам дымовой трубы, в которой была даже дверца. Боясь, что там может кто-то быть, солдаты резко распахнули дверцу и обнаружили в трубе развешанные на крючьях окорока и связки колбас. Оказывается, из-за отсутствия холодильников здесь трубу на чердаке делали в виде камеры. Когда топится печь, дым коптит колбасы и окорока, туда не залетают мухи. Так сохраняют эти копчености и летом, и зимой. Об этом узнали остальные солдаты, и все полезли на чердаки домов. Хозяева ахали, охали, пробовали протестовать, но оружие было не в их руках, а сильный всегда прав.

По одному собирались в роту постоянный состав и штрафники. Но не все. Не вернулись Наташа и наш воспитанник Котя — паренек лет десяти, низкорослый, но крепкий, круглый и лицом, и телом. Не возвратилось много штрафников.

На второй день пришел Ваня Живайкин с санинструктором Митей. Они чудом спаслись.

Конечно, если бы командир роты Сорокин своевременно принял меры, можно было бы вывести весь личный состав и обоз без потерь. За это он и лично поплатился. Когда танк вошел во двор помещика и выпустил очередь, Сорокин выскочил на крыльцо дома, прыгнул в седло подготовленной ему лошади и, подняв ее на дыбы, поскакал. Вслед ему кричала Наташа:

— Куда же ты? А мы?

Сорокин, прикрываясь зданиями, доскакал до шоссе, перемахнул через него и скрылся в камышах. А Наташа и Котя бросились бежать следом за ним, выбежали в поле на глубокий снег, по которому даже идти было тяжело. Котя выбился из сил, сел в снег и заплакал. Наташа вернулась к нему, и оба оказались в плену.

Сорокин опомнился, только переехав мост через Дунай. Но ужаснулся он не от потери Наташи и Коти. Его китель с орденами Красного Знамени, Отечественной войны I и II степеней, Александра Невского, Красной Звезды и другими наградами остался висеть на спинке стула в доме управляющего. Было большой удачей, что хотя бы документы на них сохранились, и он имел право носить орденские планки. Сорокин приказал мне подумать, как составить ходатайство перед Верховным Советом о выдаче дубликатов наград, мотивируя это их утратой в бою.

За Дунаем развернулось жесточайшее сражение танков и десанта немцев с нашей артиллерией, авиацией и подразделениями резерва главнокомандования. Фашистские танки охватили наше кольцо вокруг Будапешта своим полукольцом, стараясь прорваться в осажденный Будапешт.

Штаб 4-й гвардейской армии разместился в Будафоке на острове Чепель, и остатки нашей роты переехали в рабочий поселок вблизи знаменитых чепельских заводов.

Майор Сорокин приказал старшинам Крапивко, Червонобабе (Кобылин пропал без вести) и ездовым вернуться на места нашего отступления и собрать все, что можно, для создания ротного обоза, достать походную кухню. Старшине Крапивко он дал и особый приказ не для огласки: пробраться в помещичье имение, откуда началось наше бегство, и не возвращаться без его орденов.

Крапивко не был уверен в успехе и на всякий случай рассказал мне, куда его посылает Сорокин.

Сорокин продиктовал мне донесение в штаб армии о восстановлении роты, о ее потерях. Я составил отчеты-заявки на материально-техническое, продовольственное обеспечение и обмундирование, чтобы получить наряды на них, и с командировочным предписанием пошел в штаб армии в Будафок.

В штабе армии солдаты в разговоре рассказывали, что в Будафоке размещается самый крупный в Венгрии завод розлива вина и государственные погреба, тянущиеся под землей на десяток километров. Наши солдаты, когда вошли в погреба, начали дегустировать вина из разных бочек. А бочки там дубовые, размером с большую комнату. Пробовали, пока не допробовались до чертиков. И тогда автоматная очередь прошивала клепки бочки, и вино струями лилось в подставленный рот. Так это или не так, но до целых бочек в итоге приходилось доплывать на плоту, сделанном из бревен и сорванных дверей. Пробовали вина в бочках-колоссах, выбирали вкус и аромат, чтобы набрать потом в канистры из-под бензина и ведра. Говорят, что были случаи, когда солдаты тонули в вине в буквальном смысле.

У нас в роте жалели, что потеряли водовозную бочку, сопровождавшую нас еще с Молдавии. И старшина Червонобаба рыскал всюду, выискивая подходящую тару. Наконец нашел бочку и установил ее на повозку.

После немецкого танкового марша по нашим тылам в роту стало поступать много штрафников, и она выросла до полного состава.

Положение в Будапеште, а вернее, в Буде — части города на правом берегу, — было отчаянным и для его жителей, и для войск противника. Находясь в окружении, немцы не имели организованного снабжения продовольствием, медикаментами. Все было съедено, все было отобрано у мирного населения. Голодали войска, умирали от голода и холода мирные люди.

После вступления в город наши бойцы в королевском дворце увидели страшную картину: на покрытых инеем полах лежали вплотную мертвые и еще живые раненые фашисты. Им уже многие дни не оказывали никакой помощи, не давали пищи и воды, не перевязывали. Раненые гнили заживо, примерзали к полу, сходили с ума, умирали. И все это тысячами. Фашистам не раз предлагали сдаться, но эсэсовцы и власовцы, знавшие, что при сдаче в плен им пощады не будет, контролировали все остальные войска. Они не доверяли не только венграм, но и немцам.

В одну из ночей венгры напали на посты эсэсовцев и власовцев и прорвались к нашим. Их встретили огнем, многие погибли, но часть с поднятыми руками все же сдалась в плен. После допроса пленных накормили, оказали медпомощь и послали всех назад, на те участки обороны, которые защищали венгерские части. Пленные венгры сообщили своим, что советское командование гарантирует им жизнь, питание, медпомощь и отпустит домой после полного освобождения Венгрии. И венгры стали сдаваться нарастающей лавиной, а в оголившиеся участки обороны устремились советские войска. За венграми стали сдаваться и немцы. Лишь эсэсовцы и власовцы дрались до последнего вздоха с яростью обреченных.

Наша рота не успела вступить в бои в Будапеште, и после его взятия мы двинулись в сторону озера Балатон. Мы шли параллельно нескончаемой ленте пленных немцев и венгров. Они медленно двигались по шесть человек в ряд, таща под руки раненых. Даже не верилось, что эти еле передвигающие ногами, согбенные, закутанные в одеяла и платки, небритые, грязные люди сеяли смерть и разрушения на нашей земле, несли горе и страдания многим народам Европы.

Вдоль колонны немцев по дороге шли наши танки, харкая сгоревшей соляркой нам в лицо. И вдруг возле нас один танк свернул с дороги, врезался в колонну немцев, перемолол гусеницами крайние ряды и вернулся в свою колонну. Я не стал смотреть, что там осталось после танка, — это было страшно.

Не спешите делать выводы о жестокости танкиста, не представив себя на его месте. Что он увидел, вглядываясь через смотровую щель танка в лица пленных? Кто может знать это? От каких видений, от каких воспоминаний пальцы сжались на рычагах управления, а мускулы рук непроизвольно сократились, направляя тяжелую машину на плененного врага?

Не доходя до Балатона, наши войска свернули в направлении стрелки на дорожном знаке с надписью: «Секешфехервар — 50 км». Шли днем и ночью, отдыхая лишь в населенных пунктах. Началось потепление. Войска накапливались для наступления на крупный промышленный центр Секешфехервар.

В десяти километрах от города фронт встал, столкнувшись с сильным сопротивлением немцев. Несколько рядов траншей, доты, дзоты, врытые в землю танки, увязанные перекрестным огнем артиллерийские позиции, пулеметные ячейки, бойницы в фундаменте зданий на окраине города — линия обороны была продуманной и казалась непреодолимой. Ее надо было взломать. При этом командование прилагало все силы, чтобы пролить как можно меньше крови тех, кто шел от стен Сталинграда, от гор Кавказа и степей Украины к этому Секешфехервару, чтобы не захватить его, а освободить и вылечить от фашистской коричневой чумы.