Читаем без скачивания Рассечение Стоуна - Абрахам Вергезе

Признаюсь, для меня было удовольствием увидеть, как они ковыляют прочь. Страх сменила ярость. А Тесфае сунулся в дверь опять. Наверное, думал, за ним, как раньше, идет толпа. Соркис поднял револьвер — вот этот самый — и нажал на спуск. Выстрел я услышала потом, сперва увидела, как у Тесфае разлетаются в разные стороны зубы, а из затылка выплескивается кровавое месиво. Остальные нападавшие бежали.

На следующее утро в город вошли итальянцы. Можете назвать меня предательницей, Гхош, но я их приветствовала… Тогда-то я и узнала, что Джон Мелли ехал за мной. Он остановил свой грузовик, чтобы помочь раненому, к нему подошел пьяный мародер, приставил пистолет к груди и выстрелил. Без всякой причины!

Как только мне рассказали, я помчалась в представительство и приняла на себя уход за больным. Он мучился две недели, но его вера не поколебалась. Это одна из причин, по которой я его не оставила. Я была ему обязана. Я держала его за руку, и он попросил меня спеть гимн Джона Баньяна. Наверное, пока он был жив, я спела его не меньше тысячи раз.

Какие невероятные открытия можно совершить с закрытыми глазами: в жизни не слыхал, чтобы матушка говорила о своем прошлом, в моем представлении она так и появилась на свет в монашеском одеянии и всегда распоряжалась Миссией. Ее негромкий рассказ, в котором были страх, любовь, убийство, показался мне куда страшнее, чем отдаленная перестрелка. В темном коридоре, где на стенах плясали тени от разрывов и трассирующих пуль, я тесно прижался своей головой к голове Шивы. Что еще мне неведомо? Мне хотелось спать, но дрожащий голос матушки так и звучал в ушах.

Глава девятая

Ярость как форма любви

К следующему вечеру все было кончено: государственный переворот потерпел крах, сотни лейб-гвардейцев были убиты и еще больше сдались. Я видел, как из дома напротив Миссии выволакивали человека в трусах и майке, одно то, что он снял с себя бросающуюся в глаза форму, выдавало мятежника.

Армейские танки и бронетранспортеры неумолимо наступали, и генерал Мебрату с кучкой сторонников под покровом ночи бежали из Старого дворца и направились на север, в горы.

Наутро император Хайле Селассие Первый, Победоносный Лев Иудеи, Царь Царей, Потомок Соломона, вернулся в Аддис-Абебу на самолете. Весть о его прибытии разлетелась с быстротой молнии; дорогу, по которой ехал кортеж автомобилей, обступила вопящая, танцующая толпа. Император уже давно проехал, а люди все выкрикивали его имя и радостно прыгали, взявшись за руки. Среди них были Гебре, В. В. Гонад и Алмаз; по ее словам, лицо его величества дышало любовью к своему народу, благодарностью за верность.

— Я видела его так близко, как тебя сейчас. Клянусь, у него в глазах стояли слезы. Бог накажет меня, если я вру.

Студенты университета, чья демонстрация за несколько дней до того прошла по улицам, будто попрятались.

Настроение в городе было праздничное. Лавки открылись. Такси (как на конной тяге, так и на бензиновой) заполнили улицы. Над Аддис-Абебой сияло солнце, и день был прекрасен во всех отношениях.

А вот у нас в бунгало царило уныние. В моих глазах генерал Мебрату и Земуй были «хорошие парни», герои. Правда, и император вовсе не представлялся мне злодеем, что бы там ни говорили руководители переворота. И все-таки я бы желал, чтобы затея генерала увенчалась успехом. Однако события пошли по наихудшему сценарию, мои герои преобразились в «плохих парней», и никто не осмелился бы с этим спорить.

Розина и Генет жадно кидались на новости, наперед зная, что ничего хорошего не услышат.

Я только сейчас осознал, что Земуй никогда больше не придет за своим мотоциклом, а Дарвин не получит писем от друга. Да и с партиями в бридж с участием генерала Мебрату, скорее всего, покончено.

Император назначил колоссальную награду за поимку Мебрату и его брата. В ночь после возвращения императора в городе еще гремели выстрелы, шла охота на последних мятежников. Мне было очень жалко рядовых гвардейцев вроде того, что выволакивали на улицу из дома напротив, все его преступление заключалось в том, что он выполнял приказы генерала Мебрату. А генерал проиграл.

Я уж и не знал, что мне думать о нашем генерале; у человека, которого мы знали и любили, не могло быть ничего общего с ужасным мятежом. Всякий раз, когда я слышал выстрелы, мне казалось, что это казнят его или Земуя.

На следующее утро меня разбудили громкие рыдания из комнаты Розины. В коридоре я наткнулся на Гхоша и Хему, прямо в пижамах мы бросились к служанке.

У двери Розины с мрачными лицами стояли Гебре и еще двое. Розина истерически причитала на языке тигринья, но суть была понятна и без перевода.

Мы узнали, что небольшой отряд генерала Мебрату отступил в горы Энтото, а затем спустился в долину неподалеку от города Назрета. Они направились к горе Зиквала, спящему вулкану, где надеялись укрыться на землях, принадлежащих семье Можо.

Их выдали громкими криками лулулулу попавшиеся навстречу крестьяне.

Вскоре отряд окружили силы полиции. В последней перестрелке, когда кончились патроны, генерал Мебрату отобрал оружие у одного раненого полицейского, потом подполз к другому, чтобы отнять пистолет и у него, позвал на помощь своего брата Эскиндера, а тот выстрелил генералу в лицо, а себе — в рот. Непонятно, заранее они договорились о самоубийстве или Эскиндер решил за них двоих. Что касается Земуя, отца Генет и друга Дарвина, он не пожелал сдаться, полицейские его окружили и застрелили.

Пуля Эскиндера угодила генералу в щеку, выбила правый глаз, который повис на ниточке, и застряла под левым глазом. Каким-то чудом пуля не проникла внутрь черепа. Генерал потерял сознание, но остался жив. Его срочно перевезли за сто километров в Аддис-Абебу, в военный госпиталь.

Мы вчетвером сидели за обеденным столом, стараясь не слушать завываний Розины. Сквозь них до меня доносились рыдания Генет. Хотя Хема уже навестила Розину и вернулась к нам, я никак не мог заставить себя пойти повидать убитую горем служанку. Шива закрыл руками уши, глаза у него были мокрые.

Пока мы сидели за столом, позвонили из канцелярии школы.

— Занятия возобновляются, — объявил Гхош, положив трубку, — не забудьте физкультурную форму.

Гхош отмел наши опасения и убедил нас, что лучше сидеть на уроках, чем слушать причитания Розины. Он повез нас в школу на машине, мы с Шивой расположились на переднем сиденье.

Возле Национального Банка на проезжую часть высыпала толпа, заряженная странной энергией, и направилась к нам. Машина ползла вперед. Вдруг прямо перед собой я увидел три трупа, болтающихся на виселице. Гхош велел нам отвернуться, но было уже поздно. Неподвижные тела, казалось, висят здесь давным-давно. Шеи у них были неестественно выгнуты, руки связаны за спиной.

Толпа обступила нашу машину. Зрелище, судя по всему, только-только завершилось. Вперед выступил молодой человек в компании еще двоих, они забарабанили кулаками по капоту машины, грохот заставил меня подпрыгнуть. Злоумышленник ухмыльнулся и сказал что-то, явно нелестное для нас. Что-то стукнуло по крыше у нас над головой, и наш автомобиль принялись раскачивать туда-сюда.

Сейчас нас повесят рядом с этими, мелькнуло у меня в голове. Крик застрял у меня в горле, я вцепился в приборный щиток.

— Спокойно, мальчики, — прошептал Гхош. — Улыбайтесь, машите, показывайте зубы! Кивайте… делайте вид, что мы прибыли полюбоваться на зрелище.

Не знаю, вымучил ли я улыбку, но крик сдержал. Мы с Шивой напустили на себя беззаботный вид, помахали руками. То ли толпу порадовал вид двойняшек, то ли у людей возникла уверенность, что мы такие же безумцы, как и они сами, только послышался смех, после чего по машине стали колотить уже как-то добродушно, без злости.

Гхош раскланивался на все стороны, широко улыбался, бормотал оживленно:

— Знаю, знаю, ты такой крутой, и ты тоже, привет, я приехал полюбоваться казнью, а давай-ка лучше повесим тебя, как любезно с вашей стороны, спасибо, спасибо…

Машина потихоньку ползла вперед. Прежде я никогда не видел Гхоша таким, фальшивая улыбка, скрывающая презрение и ярость, была мне в новинку. Наконец толпа осталась позади, путь был свободен. Обернувшись назад, я увидел, как с повешенных сдирают кожаные ботинки.

Мы с Шивой прижимались друг к дружке. Нас била дрожь. На парковке у школы Гхош выключил зажигание и притянул нас к себе. Из глаз у меня полились слезы. Я плакал по Земую, по генералу Мебрату с выбитым глазом, по Генет и Розине, наконец, по себе самому. В объятиях Гхоша мне было хорошо и спокойно. Он вытер мне лицо своим носовым платком, а другим его концом промокнул слезы Шиве.

— Вы совершили самый храбрый поступок в жизни. Вы сохранили хладнокровие, натянули решимость на колки. Я вами горжусь. Вот что — на уик-энд мы уедем из города. К горячим источникам — в Содере или Волисо. Поплаваем всласть и забудем обо всем.