Читаем без скачивания Рассечение Стоуна - Абрахам Вергезе

Я внезапно испугался, обхватил Розину руками. Она легким движением высвободилась из моих объятий, по привычке ущипнула меня за щеку, взъерошила волосы и поцеловала в макушку.

— Подумай хорошенько, — не отступал Гебре. — Штаб лейб-гвардии далеко. Если Земуй с генералом, значит, он во дворце. А путь туда лежит мимо армейских казарм и шестого участка полиции. У тебя уйдет куча времени.

Но Розина только рукой помахала и была такова. Глаза у Гебре слезились. Трудно сказать, трахома ли была тому причиной. Казалось, он сейчас закричит. Он чувствовал: надвигается страшная опасность. Такая, что я и представить себе не мог.

Минут через десять подъехал джип с установленным на нем пулеметом, за ним бронемашина. Лица лейб-гвардейцев были мрачны, на головах каски, камуфляж сменил оливковую парадную форму. Из громкоговорителя на бронемашине раздался голос:

— Люди, сохраняйте спокойствие. К власти пришел его величество наследник престола Асфа Воссен. Он выступит с заявлением сегодня днем по «Радио Аддис-Абеба». Слушайте «Радио Аддис-Абеба». Люди, сохраняйте спокойствие…

Я заглянул в больницу. В. В. Гонад сидел в проходе у шкафа с запасами крови, сжимал в руке транзисторный приемник. Вокруг него сгрудились медсестры и стажерки. Вид у В. В. был радостный, возбужденный.

В полдень мы собрались в нашем бунгало у «Грюндига» и транзисторного приемника Розины, один настроен на Би-би-си, второй — на «Радио Аддис-Абеба». Алмаз стояла в сторонке, мы с Генет сидели на одном стуле. Хема взяла с камина часы и принялась их заводить, на ней лица не было от волнения. Матушка с самым беззаботным видом пила черный кофе и улыбалась мне. Хорошо поставленный голос произнес по-английски:

— Говорит Би-би-си, всемирная служба.

Диктор долго распинался насчет забастовки шахтеров в Британии и наконец перешел к самому для нас важному:

— Как сообщают из Аддис-Абебы, столицы Эфиопии, здесь произошел бескровный переворот, пока император Хайле Селассие находился с государственным визитом в Либерии. Император был вынужден сократить визит и отменить поездку в Бразилию.

«Переворот» — новое для меня слово. В нем было что-то древнее и изящное, и прилагательное «бескровный» подразумевало, что переворот может быть и «кровавым».

Признаюсь, в ту минуту я был горд, что о нашем городе и даже о лейб-гвардии императора говорят по Би-би-си. Британцы ничегошеньки не знали о Миссии и о том виде, что открывается из моего окна. А теперь мы привлекли их внимание. Многие годы спустя, когда Иди Амин пустился во все тяжкие, я понял, что им двигало стремление встряхнуть добропорядочных людей гринвичского меридиана, оторвать их от чая с лепешками-сконами и заставить пробормотать: «Ох уж эта Африка». На какую-то секунду они вспомнят о нас, как мы помним о них.

Но как такое возможно, чтобы Би-би-си в Лондоне было лучше осведомлено о том, что у нас творится, чем мы сами?

Ближе к вечеру «Радио Аддис-Абеба» сыграло марш, послышалось шуршание бумаги, и в эфире прозвучал запинающийся голос наследника престола Асфы Воссена. По газетным фотографиям и по тому, что довелось видеть лично, старший сын императора представлялся мне дородным бледным человеком, которому покажи мышку — и он завизжит. Харизмы и царственной осанки, столь характерных для императора, в нем не было ни на грош. Кронпринц зачитал заявление — ясно было, что по бумажке — на высокопарном официальном амхарском, вполне понятном только Гебре и Алмаз. Когда он закончил, расстроенная Алмаз выскользнула из комнаты. Через несколько минут — и как они только успели — Би-би-си передала перевод.

— Народ Эфиопии долго ждал того дня, когда с бедностью и отсталостью будет покончено, но все ожидания оказались напрасными…

Политика его отца провалилась, уверял кронпринц. У власти должен встать новый человек. Занимается новый день. Да здравствует Эфиопия!

— Это слова генерала Мебрату, — заметил Гхош.

— Скорее, его брата, — не согласилась Хема.

— Они, наверное, держали наследника престола на мушке, — высказалась матушка. — Убежденности я в его голосе не услышала.

— Что ж он тогда согласился это читать? — недоумевал я. Все повернулись ко мне. Даже Шива оторвался от книги. — Сказал бы — я этого читать не буду. Умру, а отца не предам.

— Мэрион прав, — произнесла матушка после продолжительного молчания. — Это показывает кронпринца не с лучшей стороны.

— Это не более чем хитрость, — проговорил Гхош. — Они не хотят сразу хоронить монархию. Пусть публика привыкнет к мысли о переменах. Видели, как расстроилась Алмаз, услышав, что император низложен?

— А что им публика? У них оружие. У них власть, — возразила Хема.

— А гражданская война? — стоял на своем Гхош. — Крестьяне молятся на императора. Не забывай про территориальную армию, там заслуженные бойцы, которые сражались с итальянцами. Резервисты превосходят числом и регулярную армию, и лейб-гвардию. Они легко просочатся в город.

— Могут, — согласилась матушка.

— Мебрату не в силах склонить на свою сторону армию. О полиции и ВВС вообще еще рано говорить, — продолжал Гхош. — Чем больше людей он привлек к перевороту, тем больше вероятность, что его предадут. Когда я утром прибыл во дворец, генерал и Эскиндер спорили. Эскиндер настаивал на том, чтобы заманить всех армейских генералов в ловушку за компанию с министрами. Но Мебрату не согласился.

— А ты виделся там с генералом? — спросил я.

— Лучше бы он с ним не виделся, — фыркнула Хема. — Нечего ему путаться под ногами, когда такие дела.

Гхош вздохнул:

— Хема, я же прибыл как врач. Когда я вошел, Тсигу Дебу, шеф полиции, вместе с Эскиндером уговаривал Мебрату напасть на штаб армии, пока они не успели организоваться. Но генерал не согласился. В нем говорили… эмоции. Как-никак это его друзья, товарищи по оружию, равные по рангу. Он был уверен, что порядочные люди пойдут за ним. Знаешь, он проводил меня до двери, поблагодарил. Сказал, что приложит все усилия, только бы избежать кровопролития.

Остаток дня прошел во все той же зловещей тишине. Новых пациентов почти не было, ходячие больные расползлись по домам. Мы не отходили от приемников.

Генет сидела у себя одна. Ближе к вечеру Хема отправила меня за ней, и я привел Генет, крепко держа за руку. Она храбрилась, но я видел, как она расстроена и напугана. Этой ночью она спала у нас на диване, Розина не появлялась.

На следующий день в городе было тихо, только слухи кружили. Лишь храбрейшие из лавочников рискнули открыть свои магазины. Говорили, что армия еще колеблется, примкнуть к перевороту или сохранить верность императору.

К полудню Гебре передал, чтобы мы подошли к воротам. Мы прибыли на место вовремя: мимо шла целая процессия студентов университета, в руках у них были эфиопские флаги, потные лица вдохновенно сияли. Над толпой возвышались транспаранты: «Колледж искусств и наук», «Колледж инжиниринга»… Распорядители с нарукавными повязками следили за порядком. К моему изумлению, под транспарантом «Школа бизнеса» шагал В. В. Гонад, на лице у него расплылась глуповатая улыбка. Тоже мне студент!

Вдоль улицы выстроились настороженные зеваки вроде нас, бродячие собаки лаяли на демонстрантов. Красивая студентка в джинсах втиснула нам в руки листовки, Алмаз с омерзением отшвырнула их, будто заразные.

— Эй, мисс! Тебя ради этого послали в университет? — крикнула Алмаз вслед красавице.

Старик с бородой размахивал мухобойкой, будто старался прихлопнуть демонстрантов.

— Вы должны учиться, а не тратить зря время! — орал он. — Не забывайте, кто построил вам университет, кто научил читать!

Позже В. В. Гонад нам расскажет, что на рынке лавочники-мусульмане и эритрейцы встретили студентов восторженно. Но вообще в Аддис-Абебе демонстрацию приняли холодно, а когда она направилась было к казармам, чтобы убедить солдат присоединиться к восставшим, на пути колонны оказался отряд военных в полной боевой экипировке. Молодой командир прокричал, что у толпы есть ровно десять минут, чтобы убраться, а потом он прикажет солдатам стрелять. Студенты пытались вступить в спор, но щелканье затворов оказалось убедительнее. В этот момент В. В. Гонад покинул ряды.

Я по-прежнему радовался, что не надо ходить в школу, но тревога взрослых передалась и мне. Гхош и матушка отправились в больницу, чтобы подготовить все необходимое в приемном покое. Хема проводила «поворот на головку». Шива, доселе не слишком интересовавшийся происходящим, вдруг встревожился, словно почувствовал что-то недоброе. Неслыханное дело, он попросил Хему остаться дома и не ходить на работу.

— Я бы не пошла, мой милый, — Хема не знала, что ей предпринять, — но у меня сегодня «поворот на головку».