Читаем без скачивания Аврора - Жюльетта Бенцони

Аврора поразмыслила и мало-помалу успокоилась. Она вымыла руки и лицо, особенно потрудившись над набрякшими от плача, горящими веками. Потом села за бюро, вооружилась пером, проверила, хорошо ли оно заточено, немного посидела над чистым листом бумаги, собираясь с мыслями, и застрочила:

«Ваше высочество, по пути в ваши владения я тешила себя надеждой на ваше великодушие и не могла подумать, что вы заставите меня краснеть. Очень прошу вас впредь воздержаться от речей и действий, которые могут только ослабить мою признательность и мое высокое к вам уважение...»[7]

Закончив, она поставила подпись, присыпала текст песком и запечатала письмо. Она уже чувствовала себя получше, но «нападение» Фридриха Августа вызвало у нее слишком сильное потрясение, чтобы не потерять желание участвовать в обычной жизни дома, не говоря уж о трапезах. Лучше было поспать. Она доверила заботу об отправке письма Ульрике, а сама разделась и улеглась в постель, попросив, чтобы ее не беспокоили: единственным средством от внезапно разразившейся чудовищной головной боли был сон. Она честно пыталась уснуть, но ведь ни для кого не секрет, что стоит захотеть забыться во сне, как рассудок, озабоченный тем или иным затруднением, устраивает бунт. Поэтому, когда Амалия, чуть слышно постучавшись, просунула в дверь голову, Авроре оставалось только притвориться спящей. Этим она добилась покоя на остаток дня и на всю ночь.

Минул еще день, еще одна ночь, и Авроре все-таки пришлось предстать перед сестрой при свете дня и объяснять, что ей все еще нездоровится. Она попросила Амалию извиниться за нее перед вдовствующей курфюрстиной, которая хватилась ее уже накануне и, возможно, справлялась, что стряслось. Хотя до нее могли дойти слухи о ее бегстве, и тогда ей все должно было быть ясно без всяких расспросов.

Верным оказалось второе предположение. Днем, когда Амалия отлучилась к обивщику мебели, Аврору навестила Елизавета фон Менкен. Видя, как та сияет, Аврора не стала томить ее в четырех стенах и повела для беседы в парк. Женщина пребывала в приподнятом настроении и, дождавшись, пока подруга усядется на каменную скамью в тени граба, не сдержала смеха.

— Что у вас за вид, моя милая? Вам нехорошо? Подождите, я сама догадаюсь... Если судить по знатной отметине, оставленной вами на лице нашего государя, то... Оскорбленное достоинство?

— Откуда вы знаете?

— Загадка не из трудных. Вы не скрываете правду, а дворцовым котам до лица государя не допрыгнуть. К тому же мы живем на сквозняках, которые мигом разносят любой слух. А тут не сквозняк, а настоящий ураган!

— Сжальтесь, не надо насмешек! Мне и так... совсем худо.

— И напрасно! Вы — героиня дня, наша государыня так и говорит. Что до жены вашей жертвы, то, как мне доложили, она проливала слезы благодарности, узнав о вашем подвиге. Вот Божье создание! Наш султан бросает ей платок, а она утирает им его лоб... Восхитительно!

— У меня другое мнение. Не скрою, моим первым побуждением было собрать вещи, потребовать карету и укатить куда глаза глядят!

— Бегство? Это годится для недотрог, как когда-то называли таких беглянок. Зачем так утруждаться? У курфюрста лучшие во всей империи лошади, вас мигом бы поймали.

— Разве он на меня не гневается?

— Он? Что вы! Вы оставили у него на щеке свою несмываемую подпись, став для этого неутомимого охотника самой лакомой добычей, птицей Феникс, которую надо завоевать. Иначе — смерть!

— Какие глупости!

— Вовсе нет. Он бы согласился умереть, если бы вас можно было покорить такой ценой. Если серьезно, Аврора, остерегайтесь ловушки, бойтесь игры не по правилам. Если позволите, я вас спрошу: что вы о нем думаете?

Аврора неуверенно посмотрела на подругу и ответила, не найдя на ее лице никаких признаков иронии.

— Он слишком обольстителен, чтобы у меня было спокойно на душе, — призналась она со вздохом. — Сами видите, я от него бегу, а ведь он — единственный мой шанс выведать, какая судьба постигла моего брата...

— Учтите, в конце концов он вас возненавидит, и тогда вы рискуете проиграть. Надо заставить его платить дорого и долго, пока вы не добьетесь желаемого. А потом — коль скоро он пришелся вам по вкусу, что мне совсем нетрудно понять, — потребуйте высокую цену за свою капитуляцию, чтобы он никогда ее не забыл, и позвольте себе немного счастья!

— За которое мне придется заплатить всеобщим презрением.

— Вовсе нет! Да, вам не избежать ревности, даже ненависти, но вы сможете защититься. Что до вдовствующей государыни, то она предпочтет фаворитку высокого ранга, с прекрасными душевными качествами, всем прочим, грезящим о том, как бы заполучить ее сына. Я знаю, что говорю!

— Вы не забыли про его жену?

— Кристина Эберхардина? Она прекрасно усвоила, что таким мужчиной, как он, придется делиться. Не пытайтесь отодвинуть ее в сторону, и все обойдется. Поверите ли вы мне, если я скажу, что глупо пренебрегать мгновениями счастья, если судьба предлагает их вам? Самое важное — это любить! Сумейте влюбить его в себя так, чтобы это чувство заполнило его сердце, — и вы выйдете победительницей!

За этими словами последовала тишина, в которой Аврора угадала тоску по былому. Как непохоже это было на смешливую графиню Менкен! Она погладила ее по руке.

— Елизавета, вас связывает с ним любовное прошлое?

— Это дела давно минувших дней. Потом я вышла замуж, и вполне счастливо, так что теперь не о чем сожалеть. Быть может, у меня и сохранилось к нему какое-то чувство, но оно не мешает мне желать, чтобы он привязался к вам. Так он попадет в хорошие руки. Страна от этого только выиграет.

Аврора рассталась с ней в задумчивости, но с чувством удовлетворения. Она обрела настоящего друга. Разве Елизавета сделала бы такое признание, если бы не испытывала к ней искренних дружеских чувств? Больше узнав о противнике — пока что она могла думать о нем только так, — Аврора яснее представила свои последующие шаги, однако мяч находился теперь на стороне принца, а молодой графине оставалось только ждать, как он отнесется к ее письму.

Ответ пришел на следующий день — в приятном, элегантном облике пожилого господина, речистого, пусть слегка задыхающегося от астмы, канцлера Бехлинга. То, что курфюрст назначил парламентером именно его, а не простого гонца, уже было честью, и Аврора оценила это по достоинству. Она приняла канцлера в большой гостиной, попросив сгоравшую от любопытства Амалию ненадолго оставить их вдвоем, но почетный гость, указав на розы и свежую зелень за распахнутыми окнами, предложил перейти в сад.

— В четырех стенах мне трудно дышится, графиня, и я пользуюсь любой возможностью насладиться солнцем и цветами.