Читаем без скачивания Аврора - Жюльетта Бенцони

— Бесспорно, это красивый уголок, — стала объяснять Елизавета, беря Аврору под руку. Медленную прогулку вдовствующей государыни по утопающей в цветах террасе с видом на излучину Эльбы сопровождала шуршащая шелками процессия придворных дам. — Он уже давал там пышные пиры, и я не удивлюсь, если готовится новый... Возможно, он дал вам знать о себе? — шепотом спросила она Аврору, прикрывая веером рот.

Рука девушки невольно легла на вырез платья, как будто ей требовалось подтверждение, что письмо, столько раз прочитанное и уже заученное наизусть, хранится, невидимое, но придающее ей уверенности, под корсажем.

— Он написал мне письмо, — призналась она тоже шепотом.

— Чудесно! Вы ответили?

— Еще нет.

— А следовало бы...

— Я непременно это сделаю!

Она не переставала обдумывать ответ. Как ни странно, при всей ее легкости обращения с пером ей никак не удавалось мысленно составить текст, который бы полностью ее устроил.

Тем же вечером Бехлинг принес ей новое послание: принц объяснял, что удалился, чтобы как следует поразмыслить. Он брал на себя смелость надеяться, что его грех отпущен, в противном случае им овладеет беспросветное отчаяние, и тогда ему останется только умереть, чтобы положить конец мучительным душевным мукам...

Дальше молчать было невозможно, тем более что старик канцлер предупреждал, что назавтра отправится к Его высочеству.

— Я должен сообщить ему о ваших чувствах...Нельзя так долго испытывать его терпение, это слишком жестоко!

После напряженных раздумий, испортив целую стопку бумаги, девушка выразила свое отношение следующим полным почтительной дипломатичности образом:

«Частным лицам не престало судить суверенов, вот и я не знаю, как отнестись к Вашему высочеству. Уважение не позволяет вынести вам приговор, тем более пожелать вам погибели. Подумайте сами, могу ли желать вашей смерти я, испытывающая к вам столько признательности и уважения»[8].

Мало кто принял бы это за протокольную эпистолу, главная задача которой — избежать риска; само слово «уважение» было исполнено особого смысла, в нем билось ее сердце, это был тонкий эвфемизм, даривший надежду Именно так и понял его Фридрих Август.

То, как зачастил к ним в дом Бехлинг, не могло не броситься в глаза обоим Левенгауптам. Первые два его посещения они не обсуждали, но на третий решили, что пришло время напомнить о себе. На правах сестры это сделала, естественно, Амалия, ее мужу задавать Авроре щекотливые вопросы не позволяли правила приличия.

Со своей манерой говорить без обиняков она сразу выпалила:

— Что Его высочество? Полагаю, канцлер Бехлинг навещает тебя не для того, чтобы поведать о европейских делах?

— Какого ответа ты ждешь? Я ничего не знаю.

— Неужели? Я больше не заслуживаю твоего доверия? При дворе и во всем городе только и разговоров, что о следах твоих ноготков на лице у государя. Я уверена, что столь высокая персона навещает тебя с единственной целью — принести извинения.

— Ты права, так оно и есть.

— Но почему он не ограничился одним визитом? Ты медлишь с ответом? Прошу, пойми, мой вопрос вызван понятным беспокойством. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы не заметить, что в последнее время ты сама не своя. Ты на грани срыва!

— Нет, я не несчастна. Сама удивляюсь, почему... Но ты права, я никак не могла написать ответ. Просто потому, что не знала, что сказать. Но на второе письмо я ответила и теперь покорюсь судьбе.

— Ты... Ты любишь его?

— Я этого боюсь, очень боюсь. Не его — себя!

— Не надо! В жизни всегда происходит только то, что должно произойти, нам остается лишь повиноваться своей судьбе.

— Это значит при всех опозориться, уступив ему! Спроси своего мужа, что он обо мне подумает, если я стану любовницей государя!

К ее изумлению, Амалия зарделась.

— По-моему, он в любом случае об этом думает... — Произнесено это было почему-то хрипловатым голосом, в попытках найти под рукавом платья платок, с потупленным взором.

— То есть как?

— Никак! А впрочем... — Амалия выпрямилась, решение выложить все начистоту придало ей сил. — Он полагает, что хотя Фридрих Август — великан, наделенный невероятной физической силой, он излишне привержен поиску удовольствий, чтобы стать великим правителем. Рядом с ним обязательно должен находиться человек со здравым умом и сильной волей. Бехлинг слишком стар, а Кристина Эберхардина слишком простодушна. Женщина, которая сумеет завладеть его сердцем и чувствами, станет всемогущей и будет диктовать ему правильные решения, справедливые законы...

Аврора перестала ее слушать, пораженная сходством этих речей с тем, что говорила ей Елизавета. Но когда сестра перешла к теме сопоставимого благородства происхождения — мол, графиня Кенигсмарк может потягаться родовитостью с дочерью маркграфа Бранденбурга, и что ввиду отсутствия у последней детей вполне вероятен развод. А после этого фаворитка может взойти на трон, подобно Элеоноре Целльской или царице Екатерине I, встреченной Петром Великим в трактире. Любовная история превратилась в дело государственной важности, что наполнило Аврору радостной надеждой...

Отныне она жила только подготовкой к предстоящей встрече. Что она прочет в его глазах, то и определит ее будущее.

Прошло совсем немного дней, и замкнутый мирок саксонского двора сотрясся, как от удара грома. Принц готовил в Морицбурге очередной пир, королевой которого назначил графиню Аврору фон Кенигсмарк...

Эта новость наделала много шуму. Левенгаупты старательно скрывали свое торжество, хотя и не были в числе приглашенных. Гостей отбирали с небывалым тщанием, по большей части из придворной молодежи и из самых близких друзей принца. Это многих заставляло разочарованно вздыхать, так велико было вызванное предстоящим празднеством любопытство. Впрочем, приличия были соблюдены, раз в Морицбурге не ждали даже саму вдовствующую курфюрстину-мать Анну Софию, не говоря о ее невестке Кристине Эберхардине, все еще отлеживавшейся после несчастного случая. Обойденные роптали, не скрывая своего огорчения, но что можно было поделать с непременным условием присутствия на пиру — молодостью?

Аврора была взволнована, а может, даже испугана. Желая выяснить, что думает та, чьей фрейлиной она до сих пор числилась, она запросила частной аудиенции. После того как Анна София одобрила ее сопротивление домогательствам Фридриха Августа, это выглядело естественным шагом.

Верная своему правилу все выкладывать напрямик, она откровенно изложила мучавшую ее дилемму: принимать ли ей приглашение, ехать ли в Морицбург? Государыня долго смотрела на нее, медля с ответом. Наконец, она покачала головой и молвила: