Читаем без скачивания Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Переписка между Академией художеств, протоиереем Григорием Дебольским и митрополитом Новгородским и Санкт-Петербургским Исидором касалась исключительно согласований по определению сроков работ, количеству участников составления сметы, решения других сопутствующих вопросов без разногласий. Однако очередное письмо митрополита Исидора вице-президенту Академии художеств Гагарину вызвало удивление.
«Ваше Сиятельство уведомлено, — писал владыка, — что протоиерей Григорий Дебольский пригласил еще Гавриила Яковлева, известного духовному начальству по занятиям его в Санкт-Петербургском Воскресенском женском монастыре, который нашел сумму сметы увеличенную и по его соображениям достаточно было на исправление образов около 2000 рублей».
На письмо владыки тут же откликнулся реставратор Петр Соколов:
«Вследствие отношения Новгородского и Санкт-Петербургского митрополита Исидора в Совет Академии художеств реставратор Соколов имеет честь объяснить — надо на реставрацию 2200 рублей серебром. За означенную работу можно и 1750 рублей и исполнить соответственно».
Ответа от Исидора не последовало. Замолчал и Григорий Дебольский.
* * *
Порфирий ходил по келье, заложив руки за спину, не обращая внимания на Алексея Ивановича, застывшего на входе возле массивной дубовой двери. Травин и сам был не рад новости, которую принес архимандриту: протоиерей Григорий Дебольский известил Академию художеств о начале ремонтных работ в соборе, которые не позволяли заняться реставрацией икон.
— Что замер аки баран перед жертвенным огнем? — сердито бросил Порфирий, остановившись напротив Алексея Ивановича. Взял его за руку и провел вглубь кельи, к столу, заваленному книгами. По дороге что-то бубнил себе под нос, словно репетируя выступление. Когда же усадил гостя, высказался:
— Меня не ремонт купола страшит. Ремонтировать когда-то тоже надо. Боюсь я, кабы под шумок не пришли в К азанский собор алчные люди и с помощью Дебольского не получили бы деньги, которые по усеченной смете таки выделят. И не думай, — махнул он рукой, не давая Травину возразить. — У меня нет даже малейшего сомнения в порядочности Григория Дебольского, а тем более митрополита Исидора. Оба честные, хоть и своенравные.
— А вдруг?.. — попытался вставить Алексей Иванович.
— Исидор опрометчиво поступать никогда не станет. Этот иерарх безупречной строгой жизни. Отличается личным благочестием, — неторопливо начал Успенский. — Нет у И сидора самостоятельных воззрений на дела церковные. Во всем подражает московскому митрополиту Филарету. Держится недоступно, величаво, а порой и грубо. Что же до Дебольского, то по призванию своему он педагог. До принятия сана преподавал немецкий язык и всеобщую историю в Тверской духовной семинарии, в последующие годы Закон Божий в Александровском сиротском доме, коммерческом училище, Инженерном училище морского ведомства и Царскосельском училище девиц духовного звания. Человек вовсе далекий от хозяйственных дел. Все больше по наукам, как, впрочем, и я.
— Выходит, ждать будем? — качнулся вперед всем телом Травин.
— Какое там ждать! Спешить надо. Опережать других, — возмутился Успенский. — Сейчас же поезжай домой, бери бумагу, перо и садись за письма профессорам Академии. Пойдешь с письмами к ним, и каждому будешь показывать образ Божией матери с младенцем наполовину тобой очищенный, чтобы видели они, какой была икона, и какой стала.
— Что вы, ваше преосвященство! Надо еще с мыслями собраться, — возразил Травин.
— Мысли всегда должны быть собраны, — нахмурился Порфирий.
Попрощавшись с Травиным, отец Порфирий достал с верхнего ящика стола дневник, к которому по возвращении в Россию обращался редко. Разговор с художником об образах и картинах, подвергавшихся порче в Казанском соборе, задел его легкоранимое сердце. При Алексее он не подал виду. Теперь же, оставшись один, он снова думал о давно наболевшем, взывающем к справедливости попирании правды и неспешно выводил на бумаге слова откровения, давно уже обдуманные им:
«Антоний, Илиодор, Гедеон, вы, члены Синода, и вы, графы и превосходительные чины канцелярии, и вы не боги, ибо нет в вас правды, милости и провидения. Долой с пьедестала! Ах! Эти мраморные статуи вооружены крепко. Не могу я расшибить и испепелить их. Это камни, но не те, от которых Бог может воздвигнуть себе чад».
* * *
На Невском проспекте пролетку, на которой ехал Травин, остановили жандармы, посоветовав изменить маршрут. Возле Владимирской церкви — опять заслон жандармов, а за их спинами гудящая разноцветная толпа.
Там и тут, где громко, где тихо, слышались реплики прохожих, из чего Алексей Иванович узнавал — на Невском проспекте и здесь митингуют студенты. Рассчитавшись с возницей, он попытался проникнуть на площадь, но вынужден был обходить ее дворами.
Большая толпа молодых людей с голубыми воротниками и такими же околышками на фуражках поворачивала на Колокольную улицу. Среди студентов видны были партикулярные платья, офицерские мундиры и форма медицинских студентов. Они толпились возле одного из домов и громко кричали.
В хаосе криков отдельных голосов не разобрать, но жесты, махание платками, палками, шляпами свидетельствовали об исступлении, в каком находились молодые люди. Слышались выкрики:
— Господа, без скандала!
Давка усиливалась. Алексей Иванович взобрался на парапет ограды, окружающей Владимирскую церковь. Отсюда он увидел, как из дома выходит господин и разговаривает со студентами. Вот он машет рукой, и толпа в окружении жандармов направляется к Невскому проспекту.
Путь Травину к дому освободился, но он, сам не понимая почему, последовал за толпой, всматриваясь в лица митингующих. Когда стоял на парапете, показалось, что кто-то его окрикнул. Голос показался знакомый.
— Иван? — болезненно подумал он и почувствовал, как с бешеной скоростью заколотилось сердце.
Только теперь он понял, что с первой минуты, как увидел студентов, думал о сыне.
— Алексей Иванович! И вы с нами! — раздался подле него звонкий женский голос.
— Катерина? — увидев знакомую своего сына, Травин отшатнулся от нее, но сразу был подхвачен под руку.
— Алексей Иванович, дорогой! Вы понимаете, что здесь происходит! Мы наконец-то вытащили попечителя нашего университета из дома, и он согласился идти с нами на переговоры, — горячо дыша, продолжала Катя.
— Иван где? — спросил громко Травин, все еще не воспринимая происходящее, но остро чувствуя опасность для сына.
— Он здесь, где-то в первых рядах, — радостно прокричала она.
— Где? — он повертел головой и тут же сник.
Алексею Ивановичу вдруг вспомнился день, когда после посещения его квартиры отцом Порфирием он попытался поговорить о будущем с сыном и его девушкой. Тогда Травин не обратил внимания на многословные речи Ивана, тот все превращал в шутку. Сейчас Алексей Иванович отчетливо понял: слова о ведущей роли студенчества в борьбе за права человека Катя произнесла вполне серьезно. Иван не возразил ей. Когда Катя говорила, он восторженно смотрел на нее.
«Это она во всем виновата», — подумал с ненавистью
