Читаем без скачивания Жена самурая - Виктория Богачева

Второй порез лег поверх первого, накрест.

Ноздри Тайра затрепетали, когда он жадно втянул носом воздух.

Такеши сжал кулаки, как никогда остро ощущая тяжесть сдерживающих его оков. Он не мог шевельнуть ни руками, ни ногами, хотя Нанаши стоял подле него почти вплотную. Стоял и откровенно наслаждался его беспомощностью.

Такеши знал, что не умрет сегодня. Каким бы сумасшедшем не казался сейчас Нанаши, каким бы зависимым от порошка он не был, он ни за что не посмеет нарушить прямой запрет дяди. Не посмеет сотворить с пленником непоправимого. А значит — не посмеет и покалечить Такеши.

Он был готов к боли. Необходимость стоять сейчас напротив Нанаши, не имея возможности шевельнуться, смотреть в его шальные, безумные глаза, чувствовать сладковатый запах дурмана, была куда мучительнее.

Унизительно.

Нанаши не торопился: чертил на его груди новые порезы со все возраставшей внимательностью и аккуратностью. Кровь, уже залившая живот Такеши и впитавшаяся в пояс его хакама, сейчас же почти перестала течь. Подобное состояние людей во время пыток было ему прекрасно знакомо. В такие моменты обычно он делал перерыв и ждал, пока к человеку вновь вернется чувствительность, а боль не будет казаться притупившейся.

Но у Тайра было мало опыта, и потому он продолжал.

Он распалялся все больше с каждым порезом. Запах крови туманил голову, а плотно сжатые губы Минамото, из которых не вырвалось и звука, заставляли все внутри закипать.

— Принесите мне факел! — крикнул он солдатам.

Такеши с трудом сосредоточил на нем взгляд. Мир расплывался перед его глазами, и все больше тяжелела голова. Из-за потери крови ему приходилось прилагать усилия, чтобы удерживаться на ногах, но он знал, что вскоре тело возьмет верх, и он лишится над ним контроля.

Его грудь была изборождена алеющими полосами — глубокими и не очень, длинными и нет.

Когда Нанаши принесли факел, он докрасна раскалил в огне нож и приложил его к коже Такеши над одним из порезов. По воздуху поплыл отвратительный запах сожженной человеческой плоти.

Минамото до судорог сжал челюсти, но не закричал. Он вспомнил, как наставлял его в детстве отец: «Боли нет. Твое тело — смертно, а потому — слабо. Только дух вечен. Тело предаст тебя однажды, а дух — никогда, если ты будешь достаточно силен, чтобы обуздать плоть».

И Такеши был.

Он сын своего отца, и Нанаши не дождется от него ни звука.

Он не кричал никогда, и на сей раз ничего не изменится.

Его мутило от запаха собственной жженой плоти; он вспомнил, что такое уже было с ним однажды. Тогда на память от Тайра ему осталось уродливое клеймо. Сегодня же он обрел с десяток новых отметин, которые отвратительными полосами зарубцуются на его груди. Похоже, пытки огнем доставляют Тайра особое удовольствие, иначе как объяснить их тягу к оставлению ожогов и клеймению раскаленным железом?

Меж тем Нанаши как-то разом обмяк, и шальной огонь в его глазах потух. На лбу выступила испарина, и он смахнул ее, заодно отбросив в сторону нож.

Такеши с трудом поднял голову, посмотрел на него мутным от боли взглядом и прикрыл глаза.

— Удовлетворен? — прохрипел он.

Нанаши взглянул на него так, словно видел впервые в жизни. Он казался совершенно потерянным. Такое бывало после приема кристаллов, когда за эмоциональным подъемом следовал спад, опустошенность и полное равнодушие.

— Уведите его, — он махнул рукой солдатам и медленно покачал головой, словно хотел взбодриться.

Такеши крепко запомнил путь от поляны до своей клетки.

***

Он плыл.

Ему семь, и отец учил его плавать. Они гостили тогда у Фудзивара — лишь вдвоем, без матери и даже без старшего брата, и все внимание отца принадлежало лишь ему.

Восхищение и страх захлестнули его с головой, когда он впервые оказался на берегу гигантского озера, берега которого уходили далеко за горизонт. Оно пугало и манило, и он долго не решался сделать первый шаг и все стоял по щиколотку в воде, и смотрел, смотрел, смотрел… Пока на плечо не опустилась отцовская ладонь, и он не вздрогнул, забывшись.

— Не бойся, — сказал отец, и он двинулся вперед, и вода нахлынула на него в одно мгновение, забилась в нос и глотку, обожгла легкие.

Такеши широко раскрыл рот, сделав громкий вдох, и распахнул глаза. Он больше не плыл, но вода действительно залила ему глаза и лицо: кто-то опрокидывал на него ковш за ковшом.

Он затряс головой, мечтая отстраниться, и закашлялся, выплевывая жидкость. Прищурившись, он разглядел в полумраке стоящего над ним человека, одетого в цвета Тайра. Такеши с трудом сел, чувствуя, как раздирается от боли изрезанная грудь.

Вода стекала по его волосам и лицу, оставалась на влажной земле мелкими лужицами.

— Очнулся, — буркнул солдат, отбросил в сторону деревянный ковш и вышел прочь под громкий скрип ржавой, несмазанной решетки.

Перед глазами Такеши заплясали цветные круги. Потеря крови дорого ему обошлась, и последние пару суток, по его внутреннему ощущению времени, он провел в бессознательном полубреде. Вены до сих пор жгло изнутри, и его одолевала мучительная слабость.

Он кое-как встал, опираясь правой рукой о стену, и, оглядевшись, обнаружил в дальнем углу груду какого-то тряпья.

Хмыкнув, Такеши добрел до нее и сел со свистящим вдохом. Около стены он нашарил плоскую тарелку с засохшими лепешками и с трудом разгрыз одну из них, вытряхнув крошки из короткой бороды.

Он бежал.

Ему пять, и тем днем он с нетерпением ждал возвращения отца и матери из длительной поездки в Эдо. Он спешил с тренировки в главный дом поместья, чтобы успеть к их приезду. Едва не врезавшись по дороге в Яшамару-сана, он взлетел на крыльцо и замер, услышав знакомые голоса.

— Такеши! — мать вышла к нему из боковой комнаты, опустилась на колени, не заботясь о дорогом кимоно, и прижала к груди.

Он обнял ее в ответ и вдохнул аромат зеленого чая, исходивший от ее волос.

— Ты вырос, — улыбнулась мать, которая не видела сына больше месяца. Она взяла его лицо в свои руки, невесомо коснулась свежих царапин на щеках и печально качнула головой. — Все хорошо? Как твои тренировки?

— Отец будет доволен, — Такеши улыбнулся, потершись носом о ее ладони, и неуверенно отстранился.

Он обернулся на звук знакомых шагов и весь вытянулся, завидев отца и дядю.

— Такеши, — Кенджи легким кивком ответил на его глубокий поклон и улыбнулся, отчего из уголков его глаз лучиками разбежались морщины.

Увидев столь редкую улыбку отца, Такеши засиял и подошел к нему, и Кенджи нагнулся, чтобы коротко его