Читаем без скачивания Повелитель снов - Петр Катериничев

…И еще – слышалась музыка. Она была щемящей и словно резала сердце на части тонкой скрипичной струной, и накатывали боль и слезы, и хотелось прекратить эту сладкую муку…

…А потом музыка сделалась резкой и фальшивой, и какой-то фигляр протягивал мне потрескавшуюся скрипку и предлагал сыграть – пусть будет фальшиво, какая разница, раз люди бросают медь…

– Какая разница, настоящие деньги или фальшивые, если их принимают к оплате… Какая разница, правда и ложь, если ее принимают за любовь… А ложь – всегда нарядна, элегантна, блестяща…. И если людям постоянно лгать, выдавая личины за лица, а ложь за правду, саму правду они не смогут да и не захотят воспринимать! И станут требовать новой лжи, такой же красочной, как все выдуманное! Хотя – остаются глаза… Как утверждал один лукавый беллетрист, они – зеркало души. Но у многих – это кривое, искаженное зеркало, анфилада, в которой потеряться легче легкого…

А потом снова было море и одинокая фигурка музыканта на ночном берегу, что наигрывал смутно знакомую мне мелодию, и волны ласкались ей в такт, и звезды сияли в безлунной ночи, зачарованные ее совершенством… И – снова мелодия сделалась резкой, фальшивой… И музыкант – исчез.

Вместо него на берегу застыла закутанная в коричневый плащ фигура, что выдувала из флейты визгливые и монотонные звуки… Море пришло в неистовство, темные бурые валы покатились на берег, смывая все на своем пути… Задул ледяной ветер… Дикий, безотчетный страх овладел мною, и я побежал к городу в поисках укрытия… Но город был темен; ни огонька не светилось в окнах, и если угадывалось там какое-то движение, то это была лишь игра бесплотных теней тех, что давно покинули этот мир…

Огонь я заметил лишь в одной из пещер; вбежал туда и едва не задохнулся от смрада. Все та же фигура в коричневом, с надвинутым на лицо капюшоном, колдовала над ретортами, в коих дымилось разноцветное варево… Под огромным закопченным котлом горел огонь, но он не был живым – скорее искусственным, неоновым, бледным… И жидкость, что наполняла котел почти до краев, была блестяще вязкой, и казалась раскаленной, и меняла цвета от металлического до мутно-серого, и на поверхности ее то вихрились разноцветные смерчи, то появлялись и пропадали лица – смутно знакомые мне и неизвестные… И еще – там было холодно и стыло.

– Я знала, что ты придешь… Никто из живых не минует этого места по такой поре… Ты пришел, сам не ведая зачем… Я знаю. Хочешь увидеть свое будущее?

– Нет.

– О, ты чувствуешь свое будущее до того, как все произойдет… И ведаешь будущее других… Я же умею управлять…

– Чем? Ведь здесь пусто.

– Этот мир так же полон, как и тот, дневной, просто ты забрел оттуда, потому и не отличаешь тени от тени…

– Но тебя я вижу.

– Тебе это просто кажется. Ты видишь не меня, а мое обличье. Вернее, то, что соткало твое воображение… Стоит тебе подумать о чем-то ином, и я для тебя исчезну, пропаду… Ты знаешь, зачем пришел?

Я промолчал.

– Тебе было страшно и одиноко, и свет тьмы ты принял за огонь… Так пропадают все ночные мотыльки… Потому что все летят на огонь…

…А я снова увидел одинокого музыканта, похожего на меня, но много моложе… Он сидел у костра и пел, перебирая струны гитары…

Летит мотылек на огонь —Пламенем очарован…Легкий полет рискован —Поздно приходит боль.

Пляска с огнем случайна,Ветрена и светла…Над языками пламени —Злая сырая мгла…

Вот он вплотную к свету,Жгучим теплом отброшен…Пепла сухой порошеюКрылья, пропахшие летом, но —

Снова ныряет в расщелину,Высвечен огненным глянцем!В сказке своей уверенный,Гибнет лучистым танцем…[26]

– Ты что-то напевал, странник? Пустое… Раз ты пришел сюда, то теперь… Здесь все наоборот… Сначала сырая мгла, потом – ледяное пламя… И оно – неугасимо… Но тебе почему-то не страшно…

– Нет…

– Ты думаешь, что неподвластен… Но я же вижу… Тебе тревожно и муторно… Настолько, что ты не можешь сдвинуться с места!

Фигура в коричневом захихикала меленько; я не видел ее лица, но мне показалось, что на нем теперь – восковая маска, а под ниспадающим коричневым одеянием угадывались сложенные костистые крылья… Химера?

– Ах, как ты тревожен! У людей так бывает, когда они что-то не могут понять и объяснить даже для самих себя… И все оттого… Люди верят только тому, что знают…

– Люди знают, что смертны, и знание это – ложно. Страх – это расплата за то, что люди называют разумом.

– Знают… Они знают только то, что могут себе представить. И оттого – не ведают, что творят. Стряпают свою жизнь из ошметков, обрывков, обмылков… И тоскуют, и скучают, и пережидают ее – нудно, а терпят…

– А что стряпаешь ты, старуха?

– Зеркало. Заглянуть не хочешь?

– Нет.

Она рассмеялась кашляющим смехом:

– Умный. Ты представляешь то, что иные не в силах… Потому и соблазняются… Мы ведь сейчас с оборотной стороны амальгамы… Не знаю, как ты забрел сюда, странник… Наверное, оставил что-то в прошлом… И вспомнить не можешь, и забыть не в силах. Жаль…

– Жаль?..

– Что ты не в моей власти. И все же – я заберу у тебя то, что ты уже считаешь своим… И тогда…

Дальше я не расслышал. Внезапный порыв ледяного, смешанного со снегом ветра ворвался в пещеру и – словно разметал ее всю… А я оказался один – посреди иззябшей, занесенной снегом степи… И ее начало, и ее конец терялись в мутно-серой дымке, и было не понять, куда здесь уходит день и откуда приходит рассвет… И я шел, напевая что-то несбывшееся в чьей-то жизни, и слезы скатывались по щекам, согревая…

…Я тебя вольной ВолгоюОбещал катать допьянаИ дорогою волглоюНе бродить дотемна,Только бред мой по полночиПолон далью пологою,И одна в душной горечиИзнывает луна.

И дорога вся темная —Что не мнится, то мается.Тень чужая, огромнаяНависает стеной,Хрусткой гранью ломается,Во грехах моих кается,И тоска неизбывнаяДавит старой виной —

Как тебя вольной волеюОбещал купать допьяна,Да дорогою волглоюЗаблудился в ночи —Отогрей же мне душенькуДушной ночью убогоюИ затепли лампадочкуОт пасхальной свечи…[27]

…И снова я шел, но теперь уже под ногами была тропинка, и вела она в гору, и вокруг уже не было снега, и было лето, пусть еще прохладное, юное, но уже ветерок приносил запах трав и порой замирал на мгновение, упоенный их ароматами и ласкающий первым теплом… И я смотрел на небо, и видел впереди залитый солнцем берег, и до него оставалось немного, и я прибавил, стараясь обогнать нависшую надо мною тень… Но она следовала за мною… И еще – голос… Он раздавался время от времени, то визгливый, то вкрадчивый…

– Ты оставил что-то в прошлом… И вспомнить не можешь, и забыть – не в силах… – А потом – снова хохот, и снова слова: – Впрочем, как все. А с чего ты решил, что я – старуха?.. Я – красива… И – юна… И – беспечна… и вольна… и вечна…

…Ноги наливались свинцом, и я вдруг почувствовал себя на жестком ложе… И – был пригвожден к нему – через одежду – черным и толстым, как бревно, штырем… И мне было странно, почему раньше, мучимый тоской и бессонницей, я не замечал его… Одним движением я выдернул штырь, отбросил прочь, и он рассыпался на сотни мелких черепичных осколков…

…И – услышал другой голос и другие слова… «Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не возносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает…»[28]

…И – идти стало легко. Дорога шла в гору, все выше и выше, травы ласкались к ногам, солнце заливало все пространство вокруг, и мне сделалось совсем тепло… И я поднялся на холм, и прошел мост, и еще один, и еще… И на душе стало легко и спокойно, как бывало лишь в далеком-далеком детстве…

И я – уснул.

Глава 76

Вскинулся я разом – сел на кровати и пытался понять, что на этот раз заставило меня проснуться… Крик? Нет, не слышал я ничего, просто почувствовал, будто кто-то тихонько, одними губами произнес мое имя… Я бросился в комнату Ани – она была пуста.

Нежданная тоска защемила сердце… И причина тому – проста: женщины бывали со мною столь часто неискренни, что… Была ли искренна Аня? Да. Но, может быть… «Она все себе просто выдумала… Как я выдумываю музыку…» И при пробуждении все произошедшее рассеялось для нее, как сон?.. И – отчего я грущу? Ведь то, что уже случилось, так и останется со мною навсегда и никто не в силах это отнять… И все же, все же…

На столе я увидел записку: «Ты спишь еще дольше, чем я. Мне позвонила старая знакомая и успокоила насчет отца. Он – нашелся. Мы скоро будем, и вы познакомитесь. Еще – я хочу сделать тебе подарок. Люблю. Аня».