Читаем без скачивания Повелитель снов - Петр Катериничев

Эжен пропал. Его ищут все. А Аня?

Чай закончился. Пора.

Я вышел из домика, пощурился на солнце, огляделся… Немудрено, что вчера вечером я не заметил никакого «настоящего полковника», приставленного, по словам Мориса, для охраны Ани. Вернее, Анеты. Но и сейчас я никого не заметил. Пропал? Заблудился? Как Эжен? Как Аня? Как Аскер? Как я сам? Как все в этом городе?.. Нет. Поодаль стоит автомобиль. В нем кто-то спит, откинувшись на сиденье. «Полковнику никто не пишет…» И не звонит. И сменить забыли. «Трубадур, увлеченный своей принцессой…»

Моя машина осталась у ночного клуба. Махнул рукой, поймал такси и через двадцать минут был у специализированного детского дома при психиатрической клинике.

Административный корпус был старый, казенный, какой-то рыхлый… И – круглый. Вернее, восьмиугольный, выстроенный некогда, как все здесь, из известняка, с годами он выщербился и, даже выбеленный, сделался похожим на кое-как отреставрированный равелин разрушенной век назад крепости.

Я вошел внутрь, увидел здоровенного санитара, нависшего над письменным столом у входа и читающего толстенный иллюстрированный таблоид, глянул в сторону регистратуры – там припухали две тети… Подошел к санитару, деликатно кашлянул, предъявил журналистское удостоверение, спросил главного врача. Тот оказался в отпуске. Спросил заместителя. Тоже в отпуске. Тогда – врача детского отделения. Санитар-охранник подозрительно осведомился, о чем хочет писать столичный гость; я ответил, что интересуют меня паранормальные сверхспособности детей и взрослых, считающихся обывателями сумасшедшими… Читателей это живо увлекает… И стал сыпать именами: Пиросмани, Сальвадор Дали, Винсент Ван Гог, Врубель… Пояснил, что, возможно, отсутствие адекватного восприятия окружающего мира позволяет таким людям увидеть его столь же объективно, сколь и реально и передать эту реальность людям, которые не готовы к такому восприятию…

Санитар от моего велеречивого многословия поскучнел на глазах, окинул меня взглядом с головы до ног, решив, наверное, что я – явный кандидат на отсидку в здешних стенах с соответствующей терапией, вздохнул с видимым сожалением: дескать, в миру куда больше психов, чем стены эти могут вместить, оттого и проистекают все неспокойствия и несуразности в нем… Вот если бы можно было всех этих неадекватных привязать и дать хороший курс аминазина… Вот тогда бы в мире и наступила полная гармония и респект.

– В детском у нас новый доктор. Молодой. Этот языком чесать горазд, как и… – Он чуть было не сказал «ты», но вовремя остановился. – Вот только сейчас там – никого интересного. Сплошные дебилы и наркоманы. А раньше…

– Что – раньше?

– Да всякое.

Было очевидно, что санитару скучно и поболтать бы он рад… Я вынул из кармана двухсотенную купюру, положил перед ним. Санитар купюру покрутил, сунул в карман, ухмыльнулся:

– Это у нас как на Западе теперь… Ты мне – деньги, я тебе – материал на статью, так?

– Так.

– Документик бы подробно рассмотреть. А то – мало ли.

Я протянул редакционное удостоверение.

Санитар изучил его внимательно, кивнул:

– Все на месте, по чину. Печать, подпись, фото. Дронов Олег Владимирович. Специальный корреспондент. Спрашивай.

– Так что – раньше?

Санитар потер массивной пятерней голову:

– Раньше… Лет пятнадцать назад в детском что ни ребенок, то… этот… Сальвадор Дали. А один был, язва… Неспокойный, как тайфун! Ему тока лет пятнадцать было, что-то он в пререкания ударился, хотел я его урезонить, а он… Ты мои габариты видишь? А я ведь еще кандидатом в мастера спорта был некогда по вольной борьбе, пока…

– Пока?..

– …змей зеленый уложил меня на обе лопатки. Попал сюда. А потом и остался работать. В девяносто втором с работой в городе совсем худо было, у людей с деньгами – пробелы, отдыхающих никаких… А здесь – хоть кормили… Да и – прижился. Пока пил – жена за другого вышла, квартиру приватизировала… Я при больнице и живу. А сейчас так себе думаю – здесь даже лучше. Точно – лучше. Понятнее. Так вот: ребятенок тот, Морисом его звали, когда я на захват его взял, расцепил да – с двух ударов меня уработал! Во какие были раньше психи!

В словах санитара я уловил гордость.

– А Эжена вы не помните?

– Эжен?.. – Санитар загрустил. – Несуразный он был. Как и все тогдашние – вольноотпускной… Играл на площади – то на дудочке, то на скрипке… Он и здесь тоже… бывало, как заиграет, да под зорьку вечернюю, так аж мурашки по спине и оторопь берет и вина будто давит какая… Словно была тебе жизнь дана затем, чтобы… океан в ладонях держать, купая в нем солнышко, а ты… Взял и свернул куда полегче – давно, в самом начале, и пошел, пританцовывая да хмелем угощаясь, а как добрался до закраины, увидел, где оказался… Высоцкий Владимир Семенович об том хорошо пел. – Санитар вздохнул. – Меня тоже Володей зовут.

– Скажи, Володя, а была такая девочка тогда, Анета…

– Анюта… Ласковая была и мечтательная… Но порой… Словно наваждение и на нее находило, и докторша велела ее в специальную палату закрывать и давать ей кисти, краски, карандаши, гуаши… И рисовала она каких-то монстров… Или – катастрофы… И людей, но таких, что… И лишь иногда – тихие картинки у нее выходили, благостные, и люди на них были – красивые… Докторша все их собирала, рассматривала и что-то сидела писала ночи напролет. А потом – приехал красивый мужчина то ли с Австрии, то ли с Австралии – представительный, с женою, – удочерил Анюту. Докторша аж визжала – видно, она на девчонке той подопытной докторскую хотела защитить… А я рад был: мнилось мне, Герцогиня эта ненавидела Аню лютой ненавистью и до полного помрачения ее довела бы. Вот как.

– Герцогиня… Альба?

– Ну да. Герцогиня Альба. Ее так все и звали. Гордая потому что, высокомерная. А сама – властная, жесткая, сухая как доска! И прозвание это ей – Герцогиня Альба – крепко нравилось… Я слыхал, герцогиня Альба, которая настоящая, была любовницей Гойи… Художника, что сошел с ума и стал рисовать всякие ужасы…

– Может быть, он не сошел с ума, а прозрел?

Санитар Володя пожал плечами:

– Что скажешь? Я по себе знаю… И горячки со мною случались, и галлюцинозы… Тот, кто пережил страхи, созданные собственным воображением, мало чего боится в реальной жизни.

– А кто не пережил?

– Тот – умер.

Глава 78

– И не удочери Анюту австрийцы, – продолжил санитар, – Альба ее точно в гроб бы загнала. Не знаю, что она ей прописывала, не учен, а только девчонка была сама не своя… А однажды саму докторшу нарисовала – безобразной долговязой старухой в клобуке, колдующей над тиглем… Альбу с той поры все так прозывать и стали: Безобразная Герцогиня.

«А что стряпаешь ты, старуха?» – «Зеркало».

– А папка с рисунками через год тоже пропала… – добавил Володя.

– Альба – это Альбина Викентьевна Павлова?

– Да.

– Она еще работает?

– Куда там… Уволилась. Два года назад. Поговаривали, из города уехала. Так нет – здесь. Просто живет одна, старой девой и носа на улицу, видать, не кажет. Я ее как-то встретил: не кивнула, не поздоровалась… Одно слово: барыня. А одета была хорошо. Шикарно даже. И браслет на руке.

– И где работает?

– Может, и нигде. Пенсию она себе давно выслужила. У нас – рано. Работа вредная.

– В больнице она больше не появлялась?

– Зачем ей?

– А некую Миранду Радзиховскую ты не помнишь, Володя?

– Кто ж ее не помнит! Вот уж – ведьма ведьмой! Такая даже если под утро приснится – вообще не проснешься! Померла она недавно.

– Говорят, при странных обстоятельствах.

– Да какие там странные… Она ведь тоже при деньгах стала… Все какие-то таблетки жрала – в транс себя, значит, вводила и – кликушествовала… Народец у нас к таким делам в городе привычный, а Миранду – стороной обходил. Не в своем уме была тетка. Вот и довела себя до ручки. Транс – это тот же психоз. Может, шаманы какие алтайские и знают, как из того лиха выбираться, потому как сызмала приучены, а она… Вот сердечко и сорвалось. – Санитар помолчал, спросил: – А ты про Миранду… так просто интересуешься… или как?

Я добавил три сотенных в местной валюте, сказал:

– По-журналистски.

– Была здесь Миранда. Дней десять назад была. Ко всем подходила и шибко нервничала… Искала.

– Кого?

– Рисунки Анины. Только… мы тут все враз смекнули – не к добру она их ищет. Видели Миранду ту, как она чуть не под ручку с… Альбой.

– Старое знакомство, – вроде безразлично пожал я плечами.

– Да Альба и новых не помнит, потому как не на людей – поверх всегда смотрит – горда, что твоя Клеопатра. А тут – с ведьмачкой чуть не закадычною подругою шла… Баба Клава, санитарка наша, их заприметила. Какой интерес хрустальной вазе с горшком ночным якшаться? Хотя… Пес ее знает, ту Альбу. Говорю же – внешностью вроде и красивая, а страшная – спасу нет. Будто душа у нее вымерзла. Или – всегда мертвою была.