Читаем без скачивания Гений Шекспира. «Король трагедии» - Георг Брандес

Глава 20

К 1596 г. относится драма «Царствование короля Эдуарда III», «игранная в разное время в городе Лондоне». Английские критики и знатоки Шекспира приписывают ее частью Шекспиру. По их мнению, Шекспир заметно ретушировал лучшие места этой пьесы.

Существует достаточно причин присоединиться к этому взгляду. Правда, упомянутая драма похожа на шекспировские столько же, сколько многие другие пьесы елизаветинской эпохи; правда также, что Суинберн приписывает ее одному из подражателей Марло, однако в высшей степени вероятно, что Шекспир принимал некоторое участие в создании «Эдуарда III». Замечательны следующие стихи из одной реплики Уоррика: «Я мог бы, дочь моя, еще расширить поле моих сопоставлений между величием короля и твоим позором. Яд, поднесенный в золотом сосуде, кажется еще противнее; вспышка молнии, сверкнувшей во мраке, заставляет ночь казаться еще темнее. Лилия, подвергшаяся разложению, пахнет хуже сорной травы, а если добрая слава клонится к греху, то позор принимает втрое большие размеры» (III, 2).

Напечатанные курсивом слова «подвергшаяся разложению лилия пахнет хуже сорной травы» являются заключительным стихом 94-го шекспировского сонета. Нет никакого основания предполагать, что этот сонет, намекающий, как будет показано ниже, на более поздние события в жизни поэта, был уже в то время написан. По-видимому, Шекспир воспользовался для этого сонета одним стихом, сочиненным им для упомянутой драмы.

Иностранному исследователю, разумеется, неудобно возражать англичанину, если речь идет об английском языке и английском поэтическом стиле. Но так как многие критики приписывают то одну, то другую пьесу елизаветинской эпохи либо полностью, либо частью Шекспиру, приходится, тем не менее, часто делать такие возражения. Это в особенности касается драмы «Арден из Февершема», одной из самых прекрасных пьес этой богатой произведениями эпохи. Даже если вы прочтете эту драму в ранней молодости, не подвергая ее тонкой критической оценке, то вы невольно будете поражены ее достоинствами. Суинберн прямо заявляет: «Я считаю не только возможным, но даже необходимым утверждать, что это произведение, написанное без всякого сомнения, молодым человеком, может принадлежать только перу юного Шекспира».

Конечно, я заслуживаю в этом вопросе гораздо меньше доверия, чем Суинберн, тем не менее я не разделяю его мнения. При всем моем уважении к драме «Арден из Февершема», я не могу допустить, чтобы Шекспир написал хоть одну строчку в этой драме. Ни выбор сюжета, ни манера его обработки не напоминают Шекспира. Это – мещанская драма. Героиней является женщина, покушающаяся трижды на жизнь своего доброго и деликатного мужа, чтобы свободнее отдаться своему гнусному любовнику. Автор драматизировал настоящее уголовное дело, придерживался очень добросовестно судебных протоколов и внес во всю эту историю свои богатые психологические сведения и наблюдения. Шекспир не любил таких сюжетов. Он впоследствии никогда на них не останавливался. Главное же возражение заключается в том, что в стиле и дикции этих монологов лишь изредка встречаются присущие Шекспиру черты: выражения, блещущие фантазией и тот роскошный лиризм, который подобно солнечным лучам золотит собою реплики его действующих лиц. В драме «Арден из Февершема» царит будничное настроение. Напротив, Шекспир подкладывает под все слова и реплики своего рода качели. Один шаг мы делаем по земле, еще один – и мы поднимаемся на воздух. Стих Шекспира звучит всегда богатой и полной мелодией, он никогда не становится плоским или обыденным. В драмах из английской истории его слог сближается со стилем баллады или романса. У него всюду сквозит или пафос, или мечтательность, или веселый задор, которые нас увлекают за собой. Вы не чувствуете у него никогда серого, будничного настроения, не озаренного блеском воображения. Все его герои, исключая смешных глупцов, обладают яркой и богатой фантазией.

Если вы хотите убедиться в истинности этого замечания, то обратите внимание на дикцию в первой части «Генриха IV», этом великом произведении, созданным тотчас после «Венецианского купца». С одной стороны, вы видите Глендовера, который ходит вечно на котурнах, подвержен галлюцинациям, верит в приметы, повелевает духами и т. д., с другой стороны, – трезвого и благоразумного Генри Перси, который никогда не покидает почвы земли и верит только в то, что доступно его чувствам и понятно его рассудку. Однако и в нем есть такая пружина, которую стоит только надавить, и он поднимается до чистой поэзии, торжественной, как ода. Король называет Мортимера вероломным. Перси возражает (I, 3), что Мортимер не для вида только воевал с Глендовером:

Чтобы доказать это, разве недостаточно и одного языка ран, зияющих ран, которыми он покрылся так доблестно на усеянных тростниками берегах прекрасного Северна, безбоязненно сражаясь почти целый час один на один с великим Глендовером? Три раза останавливались они, чтобы перевести дух, три раза, по обоюдному согласию, принимались они пить воду быстрого Северна, и Северн, ужаснувшись их кровожадных взоров, бежал боязливо между трепещущих тростников и прятал свою курчавую голову под нависший берег, обагренный кровью мощных противников.

Так Гомер поет о реке Скамандре.

Ворчестер обещает Перси найти для него предприятие более опасное, чем «переправа по тонкому и длинному копью через бурливый поток». Он отвечает:

Пошлите опасность от востока к западу, только бы честь перекрестила ее от севера к югу, и пусть их борются! – Ведь в битве со львом кровь движется сильнее, чем при охоте на зайца.

Когда Нортумберленд замечает ему, что мысль о великих подвигах лишает его хладнокровия, он восклицает:

Клянусь небом, мне кажется одинаково легко и вскочить на бледноликий месяц, чтобы сорвать с него светлую честь, и нырнуть в такую глубь, в которой свинец никогда не доставал еще дна, чтобы за кудри вытащить оттуда утонувшую честь!

Вы видите, как этот враг пафоса и музыки нагромождает образные выражения друг на друга! Он переходит от сравнительно слабой метафоры «говорящих ран» к настоящим мифологическим картинам. Река страшится огненных взоров бойцов и прячет свои кудрявые локоны в камыше – это напоминает классические легенды о богах. Опасность является из одной страны света, а честь – с другой, чтобы вступить в поединок; это напоминает легенды о валькириях из скандинавской мифологии. Венок чести, висящий на рогах луны, – это образ, заимствованный из области рыцарских турниров и увеличенный в стиле старых сказок. Потонувшую честь вытаскивают за волосы из морской глубины – это картина, взятая из жизни водолазов: понятие о чести облекается в фантастический образ женщины, бросившейся в море и спасаемой из него! И все это богатство метафор – в трех коротких репликах. Там, где, как в драме «Арден из Февершема», отсутствует эта роскошная фантазия, не следует говорить об участии Шекспира. Даже когда его стиль отличается трезвостью и сдержанностью, в нем столько скрытой фантазии, которая подобно скрытому электричеству разряжается при малейшей случайности, вспыхивает ослепительным фейерверком и действует на слух подобно мелодии бушующего водопада.