Читаем без скачивания Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу - Альфред Дёблин

Теперь эта женщина, которая принесла ему столько зла, прикинулась безобидной и смиренной. Леди не выдала себя ни единым движением. Да, это были суровые времена для Лира.

Широко открытыми глазами он разглядывал существо, которое сидело за столом напротив него, обедало с ним, вело светскую беседу. Не отрываясь смотрел он на Имоджин, которая решила померяться с ним силами, на этот сгусток воли, который подавил его. Лир был в замешательстве.

У него мелькала мысль: я долго был королем, правил многими тысячами людей, что же со мной стало? Это спрашивал Герминдран, свирепый вепрь. Два глаза у него уже были выдраны, окровавленные глазные яблоки свисали вниз, третий глаз взирал на бога Мода, на гигантского коня, лягавшего его копытами.

Они встали из-за стола, и Лир захотел удалиться наверх, но Имоджин заметила, что весь дом в его распоряжении. На то время, что Лир здесь пробудет, она переселится в заднюю часть дома. Он запротестовал. Тогда она попросила его учесть, что он — король, ее гость, гость ее дома; как отнесутся к нему его посетители, узнав, что леди приняла короля отнюдь не по-королевски и даже не предоставила в его распоряжение все свое маленькое поместье?

Как она сказала, так и вышло. Лир завладел домом леди Имоджин Перш. Он еще скрывался, жил как король в изгнании, но королевские приверженцы, переодетые простолюдинами: крестьянами, купцами, нищими — во все большем количестве посещали Лира. Сперва их приводили к госпоже, которая исполняла обязанности королевского гофмейстера и негласного секретаря.

Хорошо известно: как ни худо живется стране, все может стать еще хуже. Королевство Лира узнало это после того, как он отрекся от престола. Король оставил после себя совершенно негодную администрацию и расстроенные финансы. Для того чтобы навести порядок и ликвидировать гигантский государственный долг, герцогам пришлось действовать железной рукой. Уже и раньше у них была репутация скряг и скупердяев. И они ее оправдали: при тех высоких налогах, которые они ввели, их собственная казна скоро опять пополнилась, зато стране так и не удалось оправиться. И люди стали размышлять: конечно, Лир был сорвиголовой, но в жадности его нельзя было упрекнуть. Он все забирал, вымогал, попирал страну, но многое можно было и утаить. Что же касается герцогов, то они вытягивали из населения все соки методично и жестоко, с помощью вооруженных сатрапов.

И вот случилось так, что о короле Лире заговорили с похвалой уже тогда, когда герцоги еще только принялись убирать тот мусор, который оставил после себя Лир. Люди начали тосковать по исчезнувшему королю.

Агенты Лира — их возглавляли леди Перш и Джонсон — рыскали по всей стране. Они распускали слухи, что и в прежних неполадках также косвенно были виноваты зятья-герцоги и королевские дочери. Дочери якобы заставили отца еще при жизни выплатить им большую часть наследства, и именно это привело в упадок государственные финансы; согласно этой версии, самому Лиру приходилось вносить в казну деньги и он, питая отцовское доверие к дочерям, в конце концов попросил у них заем, который они ему дали на ужасающих условиях. Дочери обирали Лира так нещадно, что под конец королю не осталось ничего другого, как отречься от престола — вот, дескать, чем объяснялся этот шаг.

Так создавался миф о короле Лире, добром, но обманутом отце. Перед нами снова история, подобная истории о рыцаре-трубадуре Жофи. Кое-что из вышесказанного передавали и Лиру, который засел в поместье леди Перш. «Так, так», — говаривал он, довольный метаморфозой, которую претерпел его образ.

Дело дошло до того, что Лир понял: Имоджин — его спасительница. Часами, изо дня в день, обдумывал он, как ему наградить госпожу, если он снова окажется у власти. Однако, слыша все это, не следует полагать, будто старый Лир умер. Нет, этот Лир еще существовал. И уж во всяком случае, в те минуты, когда он мечтал о возрождении былого королевского величия, когда рисовал в своем воображении пышные пиры, званые обеды, а также охоты — точно такого же масштаба, что он закатывал раньше.

Забавно, думал он, люди никогда ничему не учатся; я ведь уже был их королем; собственно, они должны бы меня знать; на их месте я бы не доверял мне ни на грош. Лир с сочувствием думал о своих подданных, которых он разочарует, глубоко разочарует. Хоть бы это уже наступило!

В ту пору он часто встречался с Имоджин, приглашал ее к своему столу, гулял с ней и скакал по полям, хотя и не переступая границ поместья. Нет, она не была женщиной в его вкусе, точно так же, как строгий Брут, директор Джонсон, его шеф пропаганды, не был мужчиной в его вкусе. Но он покорился им обоим. Особое уважение он питал к госпоже. Он ставил ее даже выше своей покойной жены: Имоджин была умнее умершей королевы. Он восхищался Имоджин и иногда, чувствуя свое возрождение, начало новой жизни, буквально исходил от благодарности к ней, к этой женщине, которая принесла ему столько всего, — король не забывал этого и не собирался забывать.

Агитация в народе имела успех. К Лиру являлись целые депутации. «Ого, — констатировал старый бездельник, — похоже на то, что скоро я опять стану королем».

В те месяцы к Лиру вернулась вся его веселость, а, как мы видели, веселость Лира была обязательно связана с любовными похождениями. И поскольку вокруг короля уже не крутились его роскошные беспутные дамы, он направил свой ищущий взор, свой дружески-любовный взор на… сами понимаете, на кого. Однако если в прежних любовных историях Лира было только одно активное лицо, а именно: сам Лир, — то в истории с Имоджин их было два.

Лир пытался сблизиться с ней во время совместных прогулок, но она безжалостно отталкивала его. Всякий раз она ставила его на место: она была как бы защищена колючками. И в то же время ухитрялась быть покорной служанкой Его величества. Лир впал в отчаяние. Но он не мог отступить. Чтобы завоевать Имоджин, он должен был принять ее условия. Таково было ее решение. Ухаживание за Имоджин составляло единственное стоящее занятие Лира в изгнании. Это занятие оказалось одновременно чем-то вроде курса по омоложению. Имоджин сделала короля более гибким и живым.

Преображение Лира восхищало сухаря и начетчика театрального директора, который взял на себя политическую режиссуру, словно речь шла об обычном театральном представлении. Как-то раз, когда комедиант сообщил Лиру, какое действие оказывает в стране идея абсолютной королевской власти, сколько граждан — крестьян и дворян — уже перешли на его сторону и как сплачивается оппозиция против герцогов, король заметил: Джонсон — мастер на все руки, он завоевывает для него, короля, сторонников и отбирает приверженцев у герцогов и злых дочерей Лира. Как же он этого добивается: военными походами, сражениями, атаками в чистом поле? Ничего подобного — речами, мыслями, игрой воображения, идеей абсолютной королевской власти. Джонсон не умеет метать копья, но достигает большего, нежели иной метальщик, всего лишь угрожая и потрясая своим копьем.

После этих слов Лир расхохотался. Однако Джонсон нашел, что здесь нет ничего смешного, все правильно.

А однажды — дела шли как нельзя лучше, жатва почти созрела — разговор опять коснулся оригинальных, полудуховных-полуфантастических методов Джонсона, и притом коснулся в присутствии Имоджин. Тут Лир — они сидели в парадной зале — изобразил на своем лице торжественность, самую большую, на какую только был способен, и предложил своему храброму воину, который ввел в поединок мужей новое оружие, духовное оружие, игру воображения, — предложил Джонсону опуститься перед ним на колени. Что Джонсон и сделал.

Пока комедиант стоял на коленях, Лир объявил, что в ознаменование его заслуг перед престолом он хочет вознаградить Джонсона — возвести его в высшее дворянское сословие. И он посвятил актера в рыцари; до того он звал его попросту либо Билем, либо Вильямом, ныне же этому человеку, чье искусство было таким действенным, чья фантазия, подобно львиному рыку, устрашала и ввергала в смятение, чьи вопли, чье бряцание оружием вело к победам, — ныне этому человеку он дал имя Вильям Шекспир, не Вильям Крикун, а Вильям Потрясающий Копьем[16], сие решение актер после полученного отличия — удара королевской шпагой — выслушал с обычной серьезностью и принял как должное.

«Ни в настоящем, ни в будущем никто не станет смеяться над именем Вильям Шекспир», — обещал он королю.

Театральный директор Вильям Шекспир был первым и единственным мужчиной, которого Лир в изгнании произвел в рыцари. Вторым человеком, удостоившимся королевской милости и возведенным в высшее сословие, оказалась, как нетрудно догадаться, его тюремщица Имоджин Перш, видевшая короля в дни унижения. Однако и эта награда не помешала Имоджин Перш давать Лиру отпор.