Читаем без скачивания Самый желанный герцог - Селеста Брэдли

Ее сердце почти остановилось. Свет, который она увидела там… это была не привязанность или дружба и даже не вожделение. Ее одинокая душа взмыла вверх и расширилась от чистой радости. Она знала этот свет.

Она видела его в зеркале.

Софи ощутила, как на ее лице появляется улыбка, та, которую она в основном хранила при себе, и которая заставляла всех так странно мигать и разглядывать ее. С Грэмом она может проявить себя. С Грэмом ей не нужно ничего бояться.

Грэм ощутил, как дыхание покидает его от блеска ее улыбки. Она сияла, стоя здесь обнаженная и прижатая к двери, ее великолепные волосы обрамляли ее наготу, как благословление. Его ошеломляющая, великолепная Софи.

Его.

Медленно, словно он боялся нарушить какие-то чары, Грэм придвинулся ближе. Его колено коснулось ее колена. Бедро прижалось к бедру. Его твердый член устроился в аккуратной мягкости ее живота так, словно наконец-то попал домой. Ее высокие груди прижались к его крепкой груди, нежно, но твердо предлагая себя. Наконец, его губы встретились с ее губами.

Это был не столько поцелуй, сколько обещание.

Навсегда.

Всегда было. Всегда будет. Любовь без конца.

Его пальцы отпустили ее запястья. Грэм скользнул ладонями по ее рукам, вверх к ее плечам, к шее, а затем обхватил ими ее изящный подбородок, пока целовал ее еще более глубоко.

Наполнял ли поцелуй его когда-либо до такой степени? Удовлетворял ли рот другой женщины нечто большее, чем просто его поверхностное вожделение?

Он не помнил. Он даже не мог припомнить, что когда-то был мужчиной, подсчитывавшим, сколько женщин он соблазнил за год, чтобы определить, хорош он в этом занятии. Этот парень стал всего лишь бесцветным отражением, искаженным и расплывчатым, смытым любовью к самой настоящей, самой честной женщине, которую он когда-либо знал.

Затем Софи скользнула прохладными пальцами по его телу, по его плечам, вниз по спине, чтобы нетерпеливыми руками обхватить его ягодицы.

Желание, никогда не остывавшее, а только приглушенное, вспыхнуло снова.

Вот тогда Грэм и осознал разницу.

Страсть заключалась в теле, чувствах и пульсирующей крови. Любовь была чем-то менее легким, не таким простым. Любовь означала видеть кого-то точно таким, какой он есть — его сильные и слабые стороны, бесстрашие и уязвимость — и знать, что сумма всех этих сторон, все, что составляет личность, стоит больше, чем вся страсть в мире. Видеть истинность в другом человеке и сделать так, чтобы он видел истинность в тебе — это что-то более редкое и прекрасное, чем любая простая связь.

Страсть просто делала все это еще более захватывающим.

Одним движением Грэм подхватил ее на руки и повернулся, чтобы приземлить их обоих на кровать, обнаженных, громко смеющихся, с переплетенными руками и ногами.

Он приподнялся на локте и нашел ее лицо под всеми этими волосами, одной рукой убрал их назад и заглянул в ее бездонные дымчатые глаза.

— Завтра я женюсь на тебе.

Она изогнула бровь.

— А почему не сегодня ночью?

Он в изумлении покачал головой.

— Тебе всегда нужно будет оставлять за собой последнее слово, не так ли?

Она усмехнулась.

— Не всегда. Обещаю, раз в год, я позволю тебе оставить его за собой.

Опустив голову, герцог ткнулся в нее носом, вдохнув ее запах, заставив рассмеяться.

— Тогда все в порядке. До тех пор, пока за мной будет оставаться последний поцелуй.

Софи запустила пальцы в его волосы.

— Я нахожу эти условия приемлемыми, ваша светлость.

Затем легкомыслие сделалось замечательным и неторопливым. Грэм медленно покрыл поцелуями эту элегантную шею, следуя вдоль ее изгиба до ключицы, прижал свои губы напротив ее сердца, которое билось так близко. Груди Софи были маленькими, но спелыми, соски, напряженные от возбуждения, вздымались вверх, пока он проводил губами по каждому из них один, два, три раза.

Она изогнулась, такая беспомощно отзывчивая, что ему пришлось обхватить эти извивающиеся бедра руками, пока его рот путешествовал вниз, пробуя на вкус долину между арками ее ребер, погружая язык в ее пупок, покусывая женственную выпуклость ее упругого живота до тех пор, пока девушка беспокойно не задвигала ногами.

Грэм решил эту проблему, скользнув между ними и забросив лодыжки себе на плечи. Запах ее возбуждения оказался сладким и волнующим. Он наклонил голову и попробовал его.

Она взвизгнула от удивления.

— Грэм!

— Я — шокирующий парень, ты же знаешь, — успокаивающе проговорил он. — А сейчас дай мужчине поработать.

Софи от смущения закрыла глаза руками. Она кое-что знала о спаривании после жизни в деревне, но она была уверена, что происходящее ненормально!

Затем он с ловкостью проник языком между складок ее плоти, и она забыла о своей застенчивости. Грэм играл на ней, как на флейте. Его рот постоянно находился в движении, всегда умелый и уверенный. Влажная гладкость его языка, резкие, но нежные прикусывания его зубов, успокаивающая теплота его губ и шершавое трение его щетины объединились, чтобы раздразнить ее влажную, чувствительную плоть до разгоряченной, распухшей пульсации, которой она никогда прежде не знала, даже при своем собственном неуверенном исследовании.

Софи отвела руки от лица, чтобы погрузить пальцы в его густые волосы, бессознательно подгоняя его животными звуками возбуждения. Темное, горячее удовольствие полностью поглотило ее. Затем Грэм убрал руки с ее бедер и большими пальцами раскрыл ее нижние губы. В этот раз девушка не задрожала от унижения, а только повиновалась, еще шире раздвинув бедра, с готовностью подчиняясь ему. Пожалуйста.

Его язык нашел самую чувствительную часть тела Софи и нежно обвел ее, горячую, влажную и припухшую, а затем втянул в свой рот. О да. Он мягко, нежно пососал ее, проводя языком по незащищенному кончику до тех пор, пока она не начала содрогаться в унисон его движениям, потрясающее удовольствие выстреливало все быстрее и быстрее, пока ее тело не сотрясла крупная дрожь обессиливающего экстаза. Она выгнулась вверх, запрокинула голову, вскрикнула от чего-то горячего, яркого и болезненного…

Грэм скользнул одним длинным пальцем внутрь ее, его внезапное проникновение показалось быстрым и идеальным и пожалуйста, пожалуйста, да…

Ее руки взлетели, чтобы ухватиться за простыни, сжать их так, будто от них зависела ее жизнь, пока обрушивающиеся волны восторга ошеломили ее, подбросили высоко к звездам, чтобы она безумно, беспомощно, безудержно падала вниз. Софи смутно слышала, как ее собственный голос произносит какие-то звуки, но ее это не беспокоило. В ней не было ничего, кроме раскаленного добела ощущения — горения заживо — воспламенения ее послушной, покорной плоти с единственно возможным результатом.