Читаем без скачивания Горячий июнь - Виктор Побережных

— По дороге к фронту, мы и наткнулись на остатки госпиталя. Вернее мы только потом поняли, что на остатки, — вспоминать те события было не очень приятно, но я постарался рассказать всё, что помню. И Разяп и Вадим слушали внимательно, время от времени задавая вопросы.

— Понятненько, — подытожил Кучербаев. — Весело было вам тогда. Слушай. А расскажи о Мехлисе? А то всякое слышать доводилось. Что он за человек?

Я задумался. Что за человек Мехлис? Отношение к нему у меня было, гм, неоднозначным. Он мне и нравился, и нет. Нравился храбростью, честностью, умением добиваться поставленных целей. Не нравился своей упёртостью, излишней жёсткостью, иногда переходящей в жестокость. В своё время, читая о нём, я представлял себе какого-то монстра, только и ищущего — кого бы расстрелять. А пообщавшись с ним лично, посмотрев на его работу, его поведение, стал больше понимать его. Естественно, что ангелом он не был. И ошибок совершал порядочно. Генералитет он, гм, недолюбливал. Да и было за что! Не всегда, но очень часто. И в то же время, уважал по-настоящему хороших командиров. Того же Горбатова он ценил и искренне уважал. Не любил очковтирателей, вранья. Свои рапорта, которые впоследствии называли доносами на цвет советской армии, писал жёстко, ничего не скрывая и не приукрашивая. А в то же время, из-за недостаточности знаний в военной науке (которая с времён гражданской войны значительно изменилась) он совершал и глупейшие ошибки, перехватывая управление у слабохарактерных вояк.

— Что за человек Лев Захарович? — я закурил и медленно, стараясь не сбиться на словечки из прошлой жизни, рассказал свои размышления, подытожив, — Разный он, Мехлис.

Помолчав, Разяп усмехнулся, покосился на Вадима и спросил.

— А не боишься открыто говорить о нём? Да ещё так, гм, развёрнуто?

— Не-а. Не боюсь, — я бросил окурок на дорогу, — Я и Льву Захаровичу тоже самое говорил. Он сначала матюгнул меня, потом посмеялся.

Поговорив ещё о всякой ерунде, мы замолчали. Я сидел и думал, что не стану же объяснять парням про то, что могу немного поборзеть, порассуждав о людях уровня Мехлиса. Про Лаврентия Павловича или Самого, хрен бы я что стал рассказывать! Здоровье дороже!

Последующие три недели слились для меня в сплошное серое пятно. Не от отсутствия событий, а от их переизбытка. Пришлось и полазать по окрестностям дороги, в поисках каких-либо следов расстрелянного госпиталя, и пообщаться с местными, в поисках необходимой информации. Морально это выматывало просто нечеловечески. Иногда хотелось тупо нажраться водки вусмерть, что бы не слышать рассказы о 'доблестных' немецких солдатах, и не менее 'героичных' румынских. Покуражились они в этих местах, показали свою власть вволю. Только в районе нашей работы, мы описали и запротоколировали факты расстрелов и повешений более пятисот мирных жителей. А среди них ведь и дети были! Как хотелось, записывая очередной рассказ о подобном оказаться на фронте, где можно самому уничтожать этих тварей, почему-то называемым людьми! Мечты, мечты…

Вечером, 27 августа, мы получили приказ выдвигаться в Сталино, а уже тридцатого, я 'пугал' брезентовое ведёрко, сидя в 'Ли-2' летящем в Москву — руководство решило, что я достаточно 'отдохнул' от столицы и пора возвращаться.

— Как добрался? — улыбающийся Мартынов недоумённо посмотрел на моё позеленевшее лицо и ухмыляющегося Яшу. А я еле удержал свой желудок, от попытки выпрыгнуть наружу. Никогда не представлял, что меня может ТАК укачать в самолёте! Весь полёт до Москвы, слился для меня в одну сплошную 'арию рыголетто'. Когда встречающий меня Зильберман увидел моё нежно-зелёное личико, показавшееся из дверей самолёта, мне вспомнился дебильный рекламный слоган, про шок, который по-нашему. Настолько охреневшее выражение лица было у Яшки. В первый момент он даже подумал, что меня опять ранило, а его забыли предупредить, но разобравшись в ситуации, он меня просто задрал. Хихикал всю дорогу до управления, время от времени останавливая машину у подходящих кустов, в которые я 'с радостью', заскакивал. Сопровождающие нас сержант и летёха тоже подозрительно подрагивали плечами, старательно отворачиваясь от меня. Да пошли они все! Им бы так! Оказывается, плохо может стать и от воспоминаний о качке!

Поняв причину моего взбледнения и веселья Зильбермана благодаря его красочному рассказу о моей встрече, Мартынов весело гыгыкнул.

— Ничего, пройдёт. А теперь о деле. Отчёт о командировке дашь позже, позже и обменяемся новостями, а сейчас, — он посмотрел на часы, — сейчас нам к товарищу Берии. Хорошо, что вы не сильно много времени на 'кустики' потратили.

Под горячий, душистый чай, Лаврентий Павлович расспрашивал о моих личных впечатлениях от закончившейся командировки. Вот только вопросы были какие-то необязательные, дежурные. Мне показалось, что ему было интересно не о чём я рассказываю, а как. Наконец, когда чашки опустели, он вздохнул, снял своё знаменитое пенсне, потёр переносицу и спросил.

— Андрей Алексеевич. Вы слышали что-нибудь связанное с Катынью?

Я подобрался, поняв — вот оно! Берия обманчиво-спокойно смотрел на меня, ожидая ответа.

— Да Лаврентий Павлович. Слышал. И много. Не сейчас конечно, а тогда, — я пожал плечами, — в прошлой жизни, так сказать.

— Расскажите всё, что вы помните, — Берия слегка подался ко мне, — это очень важно, Андрей Алексеевич.

— Понимаю, товарищ народный комиссар.

Помолчав, собираясь с мыслями, я начал рассказывать.

— В своё время, мне довелось многое прочитать о так называемой 'Катынской трагедии'…

— А почему так называемой? — переспросил Лаврентий Павлович.

— Да сделали из расстрела людей шоу на долгие года, вот почему! Куча уродов, называющих себя политиками, историками и журналистами, делали на этом деньги, зарабатывали себе политический капитал и тому подобное. Да и с чей точки зрения трагедия? С точки зрения поляков? Они враги. В моём времени, уже забыли, как 'нежно и добро' относились поляки к красноармейцам, захваченным в плен благодаря 'гениальности' Тухачевского в 20-х годах. Да и позже тоже. С точки зрения 'демократической общественности'? Так эта 'демократическая общественность' хлопала, когда чеченцы резали головы русским пацанам, когда по всему бывшему СССР 'братские народы' убивали русских, когда в Прибалтике эсэсовцев делали национальными героями, борцами за независимость. Актрисы визжали в экстазе, когда расстреливали 'Белый дом', поддерживали уничтожение сербов в Косово и войну в Югославии. Именно демократы прятали нацистов в США и других странах, уничтожали тысячи людей ради нефти на Ближнем востоке и многое, многое другое. Даже если действительно мы расстреляли пленных польских офицеров в 40-м году, я не считаю это трагедией. Извините, товарищ народный комиссар, меня немного занесло не в ту сторону, но…

— Ничего, ничего, — Берия откинулся на спинку кресла и махнул рукой, отметая мои извинения. — Продолжайте. Рассказывайте с самого начала всё, что вам известно по данному вопросу.

— Насколько я помню, в том мире, в 1943 г. в районе Катыни, под Смоленском, немцами были якобы обнаружены могилы с расстрелянными поляками. Гитлеровцами была создана специальная комиссия с привлечением международного Красного креста и поляков. В их присутствии была вскрыта часть захоронений. По результатам их работы, был поднят шум о преступлениях большевиков и тому подобное. Что якобы летом 1940 года, органами НКВД были расстреляны десятки тысяч пленных поляков. Уже в 90-х годах, правительство 'демократической России', целуя польские зады заговорило о признании факта расстрела поляков, публиковало якобы подлинные документы.

— Значит у вас есть сомнения, что именно НАШЕ ведомство причастно к уничтожению пленных польских офицеров? Я правильно вас понял, Андрей Алексеевич? На чём основаны ваши сомнения?

Было заметно, что Берия искренне заинтересовался моим мнением. Мартынов смотрел на меня с не меньшим интересом, ожидая продолжения.

— Правильно, Лаврентий Павлович. Именно сомневаюсь. Я считаю, что какое-то количество поляков действительно расстреляно нами. Но основная масса — дело рук немцев.

— На чём основаны ваши сомнения?

— Много разных моментов, Лаврентий Павлович. Во-первых оружие, которым производилась казнь поляков. Гильзы были от немецкого оружия. Многие тогда доказывали, что НКВД закупало оружие в Германии. Но я сомневаюсь, что на эти цели пустили бы недешёвые боеприпасы и оружие. Гораздо логичнее и надёжнее использовать обычные наганы. Да и дешевле это бы обошлось. Во-вторых это то, что было найдено в могилах. За время нахождения здесь, я убедился в профессионализме сотрудников государственной безопасности. Насколько я понимаю, для подобного рода акций, существуют определённого рода инструкции и правила. Сомневаюсь, что инструкции допускали сохранения у расстреливаемых офицеров документов, писем и тому подобных вещей найденных в захоронениях. Но если предположить, что немцам попал в руки лагерь с пленными поляками, то всё становится более похожим на правду. Немцам пленные пшеки и даром не нужны были, они и 'решили' эту проблему кардинально. Да и сохранность трупов на момент вскрытия могил косвенно работает на эту версию. А в 1943, когда в войне наступил коренной перелом, немцы решили разыграть польскую карту, пытаясь внести разлад в антигитлеровскую коалицию. А учитывая 'любовь' поляков к России, немудрено, что версия гитлеровцев им наиболее близка.