Читаем без скачивания Крылья империи - Владислав Кузнецов

— Армия должна стать инструментом образования и воспитания русского народа. Чтоб после первых же сборов — ни одного неграмотного. Иначе будем отбирать наделы. Особо смышленых примечать и направлять… Сделаю, куда!

Вот — месяц спустя — он во главе капитула своей — пригодилась — масонской ложи. В одной руке — Библия, в другой секира. Регалии.

— Нести свет — наше высокое предназначение. Писать, учительствовать — да и просто делать взносы на народное образование, не отрываясь от биллиарда — достойно белого масона. Нашей целью является распространение нашего учения. Наиболее податливой почвой для семени знания является разум молодой. Поскольку пустой еще и не закостенелый в своей пустоте. Этому может служить создание в России сети народных школ и университетов. И, в качестве промежуточного звена — гимназий и кадетских корпусов.

А вот император Иоанн уже пишет рескрипты о командировании священников для народных и полковых школ, а заодно и о назначении деканов теософских факультетов.

— Вы их не изгоните?

— Как можно! Белые масоны чтут православную церковь. Но если средством преподавания закона божьего станет палка — заменим светским учителем. Ничто так не отвращает от знания, как насильственное его вколачивание. Палка попа-учителя — истинный рассадник богоборчества. Иезуиты никак не могут этого понять!

— Может, у них как раз такие цели…

А царь Петр хватается за голову:

— Откуда я, по-твоему, беру деньги?

— Дерете налоги, — спокойно заметил Баглир, — но если будет видно, что налоги пошли на доброе дело, народу легче их будет терпеть…

Виа критикует.

— Большую часть учебников и книг напишут заносчивые немцы и те, кого ты называешь двудумами.

— На то есть цензура. Извини, что подбросил тебе работы, несравненная моя…

В Италии агенты Виа стали незаметно скупать всякие корабли и вооружать на военный манер. Команды вербовали на месте, из греков и славян. Офицеры приезжали под видом простых путешественников. Туда же, на лечение, приехал и Спиридов. Был удостоен аудиенций наедине с несколькими мелкими правителями, после чего те вдруг заложили по нескольку линейных кораблей для своих карликовых флотов.

В Петербурге стали палить пушки и вспыхивать огненные потехи — пал Перекоп, пал Очаков, пали Бендеры. В яростных штурмах бывшие гвардейские полки заслужили право вернуть себе прежние знамена. Другие части украшались серебряными трубами. Не хватало орденов на творимые подвиги, и появились крест святого Михаила за полководческие заслуги и заветная мечта военного — орден святого Георгия, вручаемый только за храбрость.

А перебравшийся в Киль, поближе к русскому флоту, великий Эйлер разводил в досаде руки. Задача, подсунутая ему князем Тембенчинским, решение имела. Только вот число оказалось непомерно большим. Десять в тридцатой степени лошадиных сил — такая мощность требуется для машины миров.

— Кажется, вы остались здесь навечно, князь.

— А мне уже кажется, что я тут вечно и жил.

И пали последние перемычки, и без скрипа отворились дверцы шлюзов. Каторжников увезли еще раньше — на канал Днепровский, на канал Волго-Донский, на канал Азовский… Компания Нортензееканал не взяла за них ни копейки — чтобы не уподоблять работорговле перевод с одной каторги в другую. Канал — на участке возле Киля — был облицован розовым гранитом. Пушки салютовали с берега — а проходящие корабли отвечали им с обоих бортов, вспухая пороховыми облаками. Подушки облаков отбрасывал легкий ветер, возвращая картине ясность. Играли корабельные оркестры и оркестры десантных полков. А громады линкоров все шли и шли мимо, и казалось, нет им конца, а за ними ждали своей очереди фрегаты и транспорты с войсками. Свой, голштинский линейный корабль по обоим берегам канала встретили радостными криками. И те, кто еще вчера ворчал об уравнивании Голштинии в правах с другими русскими провинциями, теперь кричали «хох!» и бросали вверх треуголки.

А адмирал Грейг утер пот со лба только когда последний его корабль вышел в устье Шельды — уже по ту сторону Дании.

— Прошли… — удивленно сообщил он Баглиру.

— Прошли! — гордо выпятив грудь под кирасой, отвечал князь Тембенчинский.

Уже через два дня они хватали друг друга за грудки. То есть Баглир хватал, а вот Грейг только шарил руками по стальному нагруднику, ища — за что бы зацепиться?

Оказалось — на всех судах Соединенного флота сухари подмокли, солонина взбухла, вода протухла. На кораблях кильской эскадры было чуточку лучше. Грейг винил скоростроеные суда из мокрого леса с мокрыми же трюмами. Баглир, замечая, что порох-то сухой, клял нераспорядительность молодого адмирала. Виноваты, разумеется, были оба. В том, что не усмотрели, и взяли с собой продукты, выделенные со складов, и проверили только качество. А не сроки хранения. Интенданты же подсунули самое залежалое. И не потому, что воры или изверги, а из рациональности. Иначе же через месяц списывать. А пока морячки еще схарчат… Про срок первого русского дальнего плавания не подумали.

Пока корабли шли от Кронштадта до Киля, пока ждали открытия канала, задержавшегося на две недели — срок и вышел. А тут неудобные условия, сырость и качка. От салютных залпов кое-где появились слабые течи. Не такие, чтобы корабль потонул. Но сухари подмочить хватило.

На флаг-транспорте десанта взвился флажный сигнал.

Чтоб проплыть хоть полпути,

Надо в Англию зайти

— Суворов прав. Только у нас казны не хватит столько припасов купить, чтобы до Турции хватило, — просветленно сказал Грейг, отпуская Баглира, — а он что, всегда стихами объясняется?

— Всегда. Только иногда верлибром, — улыбнулся тот, — а насчет всего пути не беспокойтесь. Я отправлю эстафету, и в Бордо нас будут ждать достаточные средства. Как видите, и от меня есть польза эскадре. Придется нам идти вперед перебежками.

Плимут встретил русскую эскадру отчужденно. Англичане с высоких палуб восьмидесятипушечников косились вниз, на русских сразу и презрительно, и слегка опасливо. Особенным позором был салют. Точнее, полное отсутствие такового в ответ на русское приветствие. Но продать воду и провиант англичане согласились. И с грубостью было решено смириться.

— Это как между волками, — заметил Баглир, — те тоже — кто слабее, подставляет шею, и его не трогают. Мы сильные, но сейчас именно зашелудивели.

— Когда-то смысл был именно таким, — согласился Грейг, — когда пушки заряжали по часу, корабль, первым отдавший салют, становился беспомощным. Теперь остался только символ…

Баглир сходил на берег — размять ноги. По незнанию языка — вместе со штабным офицером Грейга. Помалу выбрались из портовых районов на пристойные улочки. Навстречу прогуливались джентльмены, кланяясь знакомым подчеркнуто мимо русских. Некоторые с интересом косились на маску двуликого Януса. Пристрастие Тембенчинского именно к этому виду маскировки на Западе было уже хорошо известно. Когда Баглир проходил мимо колониальной лавки, из нее вышла миловидная молодая женщина. Впрочем, на его вкус все люди были весьма симпатичными существами. И по англичанке скользнул благожелательно-безразличный взгляд существа иного вида. И остановился на длинном ярко-красном пере, украшающем довольно скромную шляпку. Пере из крыла лаинца.

Перепутать его было невозможно. Ни со страусовым, ни с павлиньим, ни — от других веселых птиц.

— Постойте, леди! — на этом заканчивался английский Баглира, и он ткнул в бок своего переводчика, — Я понимаю — нехорошо заводить разговор с дамой, не будучи представленным…

— Именно, — холодно процедила англичанка, перебив перевод, — удивительно, что русские моряки это понимают.

Тогда Баглир стянул, как рыцарский шлем, черную двуликую маску.

— Я князь Тембенчинский, — сообщил он, — и полагаю, что представился в Копенгагене всей Англии.

— И, к сожалению, в первую очередь — моему мужу!

— Я надеюсь, он жив.

— Он временами об этом жалеет. Он — тот несчастный, который сдал вам остатки флота — остовы кораблей и израненных людей. Даже адмиралтейский суд не осмелился его обвинить! Но его вынудили уйти в отставку.

— Сожалею. Я видел, как сражался его корабль. Капитан Кэмпбэлл сделал больше, чем было вообще возможно, чтобы спасти судно. Так, по крайней мере, мне объясняли те, кто понимает в морской войне куда больше, чем я.

Такого недоверчивого изумления на человеческих лицах Баглир еще не видал.

— Вы хотите сказать, что вы разбили английский флот, плохо разбираясь в военно-морском искусстве?

— Никак не разбираясь, леди. Я вообще не моряк. Впрочем, самые искусные фехтовальщики, как известно, получают раны не от хороших бойцов, а от никаких. У которых шпага из рук вываливается. Я всего лишь везучий дилетант…