Читаем без скачивания Русские генералы 1812 года - Яков Нерсесов

Как подметил А. С. Пушкин, русское происхождение Михаила Илларионовича сделало его более подходящим человеком на роль главнокомандующего в час народных испытаний, когда все иностранцы казались подозрительными. Выражая общие чувства, поэт позднее написал:

… Когда народной веры глас

Воззвал к святой твоей седине:

«Иди, спасай!» Ты встал – и спас…

«О, эта старая лисица севера», – многозначительно сказал Наполеон своему начальнику штаба Бертье, узнав о назначении Кутузова. Бонапарт знал, что говорил: в 1805 г. он уже сполна познал полководческую манеру русского командующего. Безусловно, проиграв тогда Кутузову в стратегическом маневрировании и упустив его армию, он все же сумел разбить превосходившие французов союзные русско-австрийские войска. «Постараюсь доказать великому полководцу, что он не ошибся», – скромно промолвил Кутузов, узнав о реплике Наполеона.

Перед отъездом в армию один из молодых родственников Кутузова наивно спросил: «Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить самого Наполеона?» – «Разбить? Нет! А обмануть надеюсь!»

В день отъезда полководец прибыл на молебен в Казанский собор Санкт-Петербурга. Всю службу он прослушал стоя на коленях. Выходя, Кутузов обратился ко всем со словами: «Молитесь обо мне, меня посылают на великое дело». Народ, сопровождавший карету, величал его «спасителем России».

Среди генералов не было единства по поводу кутузовского назначения. Они прекрасно знали, как умеет Михаил Илларионович держать нос по ветру. Так после объединения армии с Молдавской армией адмирала Чичагова обсуждался вопрос о том, кого поставить во главе артиллерии. Кутузов уверенно заявил, что лучше генерала Резвого (чья артиллерия отличилась при Прейсиш-Эйлау) никого нет: «Человек умный, опытный и знает это дело лучше всех». Но только-только он успел это произнести, как приехал от государя Аракчеев и заявил, что самой достойной кандидатурой Александр I считает Ермолова. Кутузов тут же закивал головой и, указывая на собеседников, сообщил, что они только что говорили именно о Ермолове и он сам хотел просить императора назначить именно Алексея Петровича. Ведь это – лучший выбор! Ну чем не «старая лисица севера»?

Для Наполеона смена хоть и обрусевшего, но все же иностранца Барклая-де-Толли на истинного «русака» Кутузова была сигналом, что противник решился наконец на генеральное сражение. Эта новость, которую он получил от пленного казака, доставила ему нескрываемое удовлетворение: «Кутузов не мог приехать для того, чтобы продолжать отступление!» – оживленно говорил Бонапарт, радостно потирая руки. «Кутузов даст генеральное сражение, чтобы успокоить дворянство, и через две недели император Александр окажется без столицы и без армии!» – продолжал он. Казалось, его ставка на победу в генеральном сражении вот-вот оправдается.

Еще не успели высохнуть чернила на царском приказе по армии, а среди солдат уже радостно зашелестело: «Едет Кутузов бить французов!» Облегченно вздохнули младшие офицеры. Они чтили былую храбрость Кутузова. Кончился период разногласий. Все ожидали, что французов остановят и не допустят к Москве, до которой было уже рукой подать.

21 августа Кутузов прибыл к армии, в район села Царево-Займище. Здесь Барклай сдал ему армию.

Между прочим , несмотря на давние неприязненные отношения с Барклаем, Кутузов, один из очень немногих, кто тогда пусть только мысленно, но бесспорно оценил заслуги прежнего командующего, сумевшего сохранить армию.

И Барклай, и Кутузов прекрасно понимали, что битва нужна прежде всего Наполеону, поскольку каждый новый шаг на восток отдалял его войска от тылов в Польше и Германии и приближал к гибели. Но и дальше отступать уже было нельзя: «ключ» от Москвы – Смоленск («Кто в Смоленске – тот в Москве»!) уже был сдан. «Как бы то ни было, – писал Кутузов Александру I, – Москву защищать должно». Древняя столица, центр духовной культуры народа, Москва была дорога каждому воину. Генеральное сражение с французами, излишнее стартегически, было морально и политически неизбежно: ведь на этом условии Кутузов и получил верховное командование. Он принял решение дать большое сражение не только для успокоения раздосадованной постоянным отступлением армии, разгневанного неудачами общества и давно нелюбившего его царя, но и для изматывания противника. Не желая рисковать, Кутузов избрал сугубо оборонительный вариант грядущей генеральной битвы. А потом по-своему продолжил начатую Барклаем игру в отступление и оказался прав.

В Царевом Займище русские войска, где каждый шестой был новобранец, насчитывали 95 734 человека и 605 орудий. Разведка доносила, что у Наполеона в строю от 156 до 165 тыс. человек, причем это были отборные силы: от русской границы до Москвы смогли с тяжелыми авангардными боями дойти лишь самые крепкие, выносливые и опытные. Учитывая такое численное превосходство и то, что выбранная Барклаем позиция у Царева-Займища в целом не устроила Кутузова (в тылу текла речка с болотистыми берегами, исключающая маневрирование и переброску резервов), он устроил беглый смотр армии. Восторженно встретивших его солдат почетного караула старик приветствовал нарочито бодро: «С такими орлами да отступать!» – и отдал приказ о… продолжении отступления. Он двигался навстречу ополчению и резервам – особому корпусу в 31 тыс. человек, ведомому Милорадовичем.

Позиция у деревни Ивашково тоже оказалась неприемлемой. Эту и предыдущую новый главнокомандующий забраковывал скорее всего потому, что не хотел драться в местах, выбранных не им самим. Утром 29 августа армия отошла к Колоцкому монастырю, где предполагалось дать генеральное сражение. Но Кутузов, внимательно осмотрев позицию, опять не счел ее оптимальной: она была слишком велика для русской армии и к тому же ее правый фланг очень сильно возвышался над местностью. Если бы он был захвачен, то пришлось бы отступать по очень тесной и густозаселенной равнине. Да и времени для подготовки к оборонительному бою именно здесь было слишком мало, и Кутузов отдал приказ отойти еще восточнее. «Я немного отступил без боя, это для того, чтобы укрепиться как можно больше», – писал тогда Кутузов. Но именно в эти дни его постигло серьезное разочарование: корпус Милорадовича насчитывал вдвое меньше, чем ожидалось, – всего 15 тыс. человек. А на подошедшие семитысячное московское ополчение генерала И. И. Маркова и трехтысячное ополчение из Смоленска генерала Н. П. Лебедева надежд было еще меньше: это были вооруженные пиками и топорами, необученные люди. На большее Кутузов рассчитывать не смел: Александр I наложил свое царское вето на казаков князя Д. И. Лобанова-Ростовского и пехоту генерала А. А. Клейнмихеля, которые прикрывали Петербург. И все же в 110 верстах от Москвы, когда силы сторон почти сравнялись, близ села Бородино русская армия остановилась.