Читаем без скачивания Избранное (сборник) - Михаил Жванецкий

Спросите любого: «Кого любит Козак?» Вам скажут: «Себя», – и правильно. Я добавлю еще несколько жертв. Остальные могут удавиться, могут уехать в Америку. Кстати, я не в восторге от Америки. Я там не был и уже поздно быть, но это не имеет значения – я ее насквозь вижу. У нас, если умеешь, можно так жить!

Я в восторге от нашей страны, хотя она разваливается.

Коммунистическая партия права во всем, но она не слушает своих коммунистов и живет сама по себе.

Ее первоначальная идея советоваться с бедняками и нищими не совсем оправдала себя. Голодный не хочет управлять, он хочет есть, а накормить его некому, и это замкнутый круг.

Вас я полюбил сразу. Вы даже не спросили меня, за чей счет этот сегодняшний банкет в Ленинграде.

Вы великие сатирики, вас это не должно интересовать… И я говорю – не должно. Вас не должно интересовать, кто платил за такси. Я что-то не вижу здесь счет за гостиницу.

Коммунистическая партия выделяет на номер 4 рубля, ваш стоит 12, счета я не вижу, кто доплачивает, мы не знаем, то есть вы не знаете.

Для вас прежде всего искусство, все остальное потом, но потом надо выяснить, кто платит. Это просто интересно. Это же кто-то из сидящих здесь. Но вы не любопытны – хорошая мужская черта. Вы мне скажете, позорная ставка – 11.50 за концерт, это два килограмма колбасы за то, что вы собрали 10 тысяч за сегодняшний вечер… Верно! Поль Робсон получал 500 рублей за концерт, а я – 130 в месяц. Так кто из нас негр?

Мы не должны забывать, что мы собрались в этой стране не по своей воле. По своей воле мы бы, может быть, собрались в другом месте. Мы здесь собрались по убеждению.

Коммунистическая партия учит нас: не думай о себе, думай о других – тогда другие будут думать о тебе.

На практике это сложней, на практике вообще все иначе, но красота нашей жизни – в теории.

Спросите любого: теоретически правильно? Правильно!

А практически Вася Шип, который пел у меня в хоре третьим справа, и то с помощью партбилета, теперь ректор консерватории, а бывший секретарь обкома Синица, наоборот, ходит с кошелкой и пристает ко мне, почему они не послали в Чили футбольную команду.

Вы меня поняли.

Он уже говорит «они не послали». Так что от практики до теории… хотя мне говорили, что где-то в Средней Азии наконец соединили теорию с практикой, но их посадили.

Вообще, я думаю, в тюрьме сейчас много умных людей, я бы на месте нашей правящей партии с ними все время советовался. Что вы ерзаете, Витя? Вас интересует резюме или та блондинка в портупее, из-за которой вы не хотели идти на сцену до последней минуты? Меня не надо проверять. Чтоб столько волос выросло на голове у вашего автора, сколько я устроил девушек, девочек, редакторш, комментаторш, машинисток, медсестер, как их только не называли, сколько женщин я взял на себя в 67 лет, а что будешь делать, если у гастролера появляется жена, о которой он ничего не знал, а я ей говорю, что девушка, которая лежит раздетая в соседней комнате, – моя и подарки мои, и рыдает она потому, что в меня влюбилась и впервые услышала про моих внуков.

А скольких я проводил в гостиницу – пальто отдельно, туфли отдельно – «мы из соседних номеров».

Это вам, Витя, чтоб вы не ерзали.

А резюме такое: вас я полюбил сразу и уже не разлюблю, потому что мне 67, и я уже не успею.

Резюме касается вашей профессии.

Когда вы пишете, вы можете думать, что хотите: что вы воюете с недостатками, что вы открываете людям глаза, что вы боретесь за хорошую жизнь.

Это – когда вы пишете.

Но когда вы выходите на сцену, вы обязаны иметь успех. Вам простят все, если вы будете иметь успех.

И не слушайте никого. Успех всегда один. Не бывает коммерческого, симфонического. В низком есть высокое, в высоком – низкое. Идите докажите мне, что Горовиц не великий эстрадный артист, а Райкин ниже Рихтера.

Вы не должны терять успеха. Потеряв успех, вы потеряете все (типун мне на язык) и будете стоять на углу, как наш конферансье, и объяснять, сколько вы дали концертов в неделю и сколько баз обобрали.

Отныне вы мне в любое время дня и ночи можете сказать: «Дима, что-то я хочу выпить…» Вы не услышите: «А что случилось», или: «Куда мы пойдем?» Мы это сделаем тут же. А если вы скажете: «Дима, мне нужно ведро», – я вам сначала подам ведро, а потом спрошу, для чего.

Я считаю, что дружбу не надо обеременять. Я знаю, как правильно, но я люблю говорить так, как я говорю, потому что это запоминается.

А если мы будем считать тех, кто неправильно говорит по-русски, мы начнем с правительства, с которого я лично начинать не хочу. Теперь выпьем за мое здоровье, – я правильно угадал?

Пожар

Лето. Одесса. Аркадия. Жара. И, конечно, горит пирожковая, ибо количество пирожков, жаренных в одном и том же масле, перекрыло все рекорды. Канцерогенные вещества не выдержали своего скопления и взорвались. Пирожки летали, как шрапнель. В белых халатах черного цвета суетились пирожковницы и верещали давно забытыми девичьими голосами.

Зрители заполняли первые ряды. Через каких-то 40 минут под овации подъехали пожарные, каждое их движение сопровождалось аплодисментами. Большое удовольствие вызвало сообщение старшего, что у них нет воды, и они под аплодисменты и крики «браво» потащили куда-то шланг. Зрители советовали туда же тащить пирожковую. Наблюдать такую сцену одному было крайне неловко, и народ побежал за женой с криком «подождите секундочку».

Особенно живописен был старший огнетушитель, ввиду жары находящийся в верхней брезентовой робе и черных сатиновых трусах «верность». Зрителям импонировали его невысокая скорость и попытки отвернуть вентиль.

Действия пожарных в стороне от огня наконец закончились, и они стали приближаться. На пожаре наступил момент, который так ценят шашлычники: то есть пламени уже нет, угли чуть подернуты пеплом. В общем, те, кто жарил на шампурах помидоры и колбасу, облизывались. Когда в стволах появилась вода, уже и угли остыли, и все побежали смотреть, как двое пьяных под ударами волн взбираются на вертикальную скользкую стену.

В Одессе очень благодарный зритель. Что делать, если в городе такая скука, а театр Сатиры себя не оправдал.

Соборная площадь. Одесса

– Кто тут говорит о футболе?.. Где этот нахал?.. Подведите меня к нему. Это вы говорите о футболе?!

– Я говорю о хоккее.

– Что вы можете знать о футболе?

– Я говорю о хоккее.

– Вы молодые. Вы думаете, в футбол раньше не играли?.. Ого!.. Ха!.. Хра-а!.. Ой, не могу! А-а-а! (Кашляет, прыскает, чихает.) Я сам играл в футбол. Ого!.. Фьють!.. Тьфу!.. Ха!.. Ой!.. Закалку до сих пор чувствую. Семьдесят пять лет, здоров как бык. Ой!.. Хра-а!.. Ну-у!.. Ежедневные упражнения. Огромные пробежки и штанга до сих пор… Кха!.. Кха!.. Кха!.. (Кашляет, не может успокоиться.) Знаешь, как играли?! Не то что теперь… Тогда все как буйволы бегали. Скорость лошадиная и по краю… Где свои, где чужие, где стадион? От всех уходишь. На взлет идешь… От земли отрывало… Ух, здоровые! Теперь народ мелкий, хилый, кривоногий… Хра-а!.. Тьфу!.. Фьють!.. Ой!.. Хра-а-а!.. Ой, не могу!.. Ой, сил нет… У меня пушечные удары, мне на правую ногу ядро вешали… На левую – фотоаппарат. Мячом штангу перебивал. Трибуны крушил. Шел по центру – все врассыпную! Дыханием убивал! Ой!.. Хр!.. Аи!.. Помню, с испанцем играли. Они в красном. Мы в горошек… Судья свистнул. Помню, начали. Помню, я разбежался и мне в глаз дали. Тут у меня круги пошли… Ничего не помню… Снова разбежался, тут мне в другой глаз дали!.. Здоровый, как бык. Глаза подбиты, но бегу… мчусь. Свечка! Мяч на меня летит… Я его принимаю на голову, а это кирпич… В пыль!.. Вот видишь, у меня двух ребер нет, ты пощупай, пересчитай… Хи-хи… Не щекочи… Хра!.. Фьють!.. Ой, мама! Тьфу!.. Это они, англичане… У меня тут что должно быть?.. Нету!.. Откусил, гад! Вратарь! Меня все хотели вывести из строя… Пушечные удары… Справа, слева, назад, ногами, головой, корпусом, локтями. Кусаюсь, калечу… Со мной любили играть… До сих пор у меня страшный удар в десятку, страшный клодос… Хочешь, покажу?.. Мяч есть?.. А тряпка?.. Камень?.. Бутылка?.. Кружка?.. Пиво?.. Сто грамм?.. Нету?.. Я бы показал. Меткость показал бы… За тридцать метров сигарету тушу… Возьми в рот сигарету… Дай кирпич… Что ты боишься?.. Завтра?.. Ну хорошо!.. Ой! Тьфу! Хра!.. Кха!.. С англичанами игра была… Жара! Они в клетку. Мы в полоску. Судья свистнул… Открыли ворота. Я на поле выскочил… Р-р-р… Рры-ррры! Рар-ра-ааа! Весь в полосатом… Тут меня об штангу боком, потом головой об поле… Все зажило, как на собаке. Хра-а!.. Фьють!.. Ой! Не могу!.. Ну игры были… Сейчас мура… Взял мячик и по центру тю-тю-тю… Технику показывают. А мы грудью шли… Ррры! Ой, не могу!.. Я недавно на стадион ездил… Помню, вышел из дома, помню, влез в трамвай. Тут мне по голове… но ничего, до конечной дотянул. Тут мне второй раз… На том же трамвае домой привезли… Все зажило, заиндевело… Организм крепкий… Гарантийный организм… Органон… Как часы… Тик-так! Хра-а!.. Тьфу!.. Фьють!.. Ой, не могу!.. Семьдесят пять лет, а ты мне дашь когда-нибудь?.. Как буйвол! Пушечные удары до сих пор… Разбежаться уже трудно… Стронуться не могу… Главное – меня разогнуть, подтолкнуть, разогнать и напугать. А там – пуля!.. Мотылек!.. Ой!.. Хра!.. Фьють!.. Не могу!.. Невозможно!.. Вся надежда на организм!