Читаем без скачивания Она что-то знала - Татьяна Москвина

«Но что мне нужно? – спросила себя Анна. – Что мне нужно по-настоящему? Как резко обозвала меня Роза: „госпожа Никто». Но для таких, как я, умеренно интересующихся жизнью, тоже должны быть свои пути-тропиночки. Свои задачи и задания. Выпала же мне эта история с тётками, и надо её добить…»

Бесшумно отворилась дверь, и в светлицу заглянула Алёна. В руке она держала крупную белую свечу в подсвечнике.

– Легли уже? Не спите? Можно к вам? – ласковым шёпотом спросила она, присаживаясь возле стола. Анна разглядела подсвечник – сдобную русалку из дымчатого стекла. – На русалочку мою смотрите? Это я в Саратове взяла. Правда, смешная штука? А вы ведь хотите поговорить со мной немножко, да? Вы так осторожно на меня смотрите, будто что-то хотите спросить и не решаетесь. Ну и как вам наша компания?

– О, прекрасный коллектив.

– А вы не подумали, что мы все чудачки, мешки провинциальные?

– Нет, не подумала.

– Ванечка мой немного застенчив. Он, наверное, не произвёл впечатления.

– Да и не надо на меня производить впечатление! Что я за птица такая! За версту видно, что ваш Ваня – чудесный и добрый человек. И любит очень жену, и жена его любит.

– У нас все жён любят, – ответила Алёна. – Это мы такой стиль жизни завели в Горбатове.

– Очень правильный ваш стиль. А Октябрь Платонович не женат?

– Вдовеет, девятый год.

– Поговорить я, конечно, хочу, за тем и приехала. Я была чуток знакома со всеми вашими подругами…

– Ну и как, понравились мы вам?

– Да, да. Но…

– А что – «но»?

– Пусть это звучит комично, наивно, глупо, и всё-таки я скажу: неужели ни на каком пути нет счастья? Может быть, на вашем? Скажите, Алёна, вы счастливы? Мне это важно услышать от вас… Вы живёте так… порядочно, так чисто, всё-то у вас такое… натуральное. Вы правильно живёте. Вы чувствуете счастье? Как оно ощущается? Просто хорошее настроение всегда?

– Да что вы. И настроение разное бывает, и живу я со всячинкой. Прав Октябрь – мы переломанные люди, а какое может быть у переломанных людей счастье? И тревоги у меня. И сколько хлопот! Ведь, по совести говоря, если по закону смотреть – нас всех сажать надо, да, весь наш боевой совет; устойчивую преступную группу. Мы всё по кривой делаем, в обход закона, потому что иначе – никак, труба иначе! А потом дочь у меня, дочь-то совсем маленькая, шесть лет. Материнский крест! У вас ведь пока нет детей, верно? Ну так вы этого и представить не можете. Девочка необыкновенная. Как её растить – не знаю. Даю ей сейчас книжки, сказки, а она смотрит так пристально, без улыбки, точно скажет сейчас: мама, принеси-ка ты мне лучше «Основы термодинамики»… И потом, знаете, жизнь у меня действительно хорошая. Чего уж Бога гневить: сплю со своим мужчиной. И ничем-то он меня не раздражает, никогда не противен, даже пьяненький. Ну и что, попивает. Похож на больного ребёнка… Смешной он, милый. И все сыты и здоровы. Да, слава Богу! И всё-таки чего-то не хватает в моей жизни. Чего-то важного в ней нет. Я не могу вам объяснить. Я сама не понимаю, только чувствую, что это так. Как-то я… опростилась, что ли. Упёрлась в простые нужды. Я ведь была хорошим врачом. Может быть… что-то я потеряла. Много нашла, а что-то потеряла. Не зря девочки посмеивались надо мной: ушла Алёнка в землю!

– Но вы же и сейчас принимаете больных?

– Принимаю, да. Хотя мне наконец после четырёх лет переписки врача прислали… Практика есть. Но не та, что в Питере. И вообще наступила другая жизнь. Доброкачественная жизнь, полная жизнь. Но… как будто не совсем моя, а вот какая-то роль. Они меня называют «матушка». Что я за матушка такая? Поручили играть. Нужна им матушка, понимаете ли, выбрали меня… Хорошо, я стараюсь и вроде иногда и справляюсь.

– Это вы хорошо сказали: нужна матушка. Матушка всем нужна. С матушкой даже можно и без отца-батюшки прожить. Но таких матушек, как вы, Алёна, немного. То есть вроде бы довольно много, но… недостаточно. И – не прибывает их, это точно. Всё больше холодных, сердитых, расчётливых. Таких, что боятся продешевить, что-то бесплатно сделать, даром отдать. Вообще стереотип «русской женщины» как сокровища души, доброты, жалости, сострадания, домовитости – скоро ведь совсем на нет сойдёт.

– Да это, может, в больших городах только?

– Что ж, думаете, в будущем станут специально ездить в глубинку «за женщинами», точно по грибы?

Алёна засмеялась, покивала головой.

– И вот, ей-богу, так! Осточертеют мужикам-то красивые злые чучела. Хотя… может, им это и нужно. Я вот на свою доброту не много охотников нашла. Кому нужна добыча, которая сама в руки лезет?

– Это пока молодой-здоровый. А как жизнь стукнет по башке, так мигом захочется души да жалости…

– Отличные вы рисуете перспективы, Анечка. Будем, значит, подбирать раненых и уносить с поля боя. Молодые-здоровые – для хищниц. А нам, душевным, положены старые и больные… ладно, не возражаю. Мир исправлять найдутся желающие без меня. Что там вообще говорить! Жизнь под горку идёт. Я старею понемножку… У меня, Анечка, проблемы со здоровьем начались.

– В чем дело?

– Не хочу говорить. Не знаю. Ехать надо на обследование в город. Боюсь я, Анечка. Тела своего боюсь.

– Звучит как-то нереально. Врач боится тела?

– Своего, Анечка. Чужих не боюсь. Я вам скажу сейчас ненаучную фантастику, то, что я поняла из своей практики для себя и ничем доказать не могу. Тела бывают управляемые и неуправляемые. Одни могут подчиниться человеческой воле, а другие нет. Скажем, как это ни странно, у Марины было управляемое тело, она вертела им, как хотела, и в конце концов угробила его по своей воле. Моё тело неуправляемо, а значит, должен наступить момент, когда наши пути резко разойдутся. Я ничего не смогу изменить. Такие тупые, ленивые тела, с вялым обменом веществ, с быстро наступающей усталостью, тела равнин, тела болот, полные воды и тоски, – такие тела были у всей моей родни. Нет ни одной генетической комбинации, на которую я могла бы опереться. Если я поменяю пищевой рацион и увеличу физическую нагрузку, моё тело ответит мне злобным, мстительным ударом. Единственное, что пошло бы ему на пользу, —это сон, сладкий, длительный сон. Надо больше спать. Но этого я себе позволить-то и не могу. И в результате получится дико смешно, образно говоря, как если бы на ипподроме один жокей выехал верхом на корове. Кругом скаковые лошади, а он на коровке. Этот жокей – это я, моя воля, мой разум, а коровка – моё тело. Я его просто замучаю, загоню в непосильной скачке…

– Но если вы это знаете, надо ведь что-то делать?

– Какая нерусская реплика, – улыбнулась Алёна. – Мы что, вообще чего-то не знаем? Не знаем, что нельзя лгать, воровать, предавать, спиваться, бездельничать, сквернословить? И что? Я знаю, что взвалила на себя ношу, которая меня раздавит. Много взяла на себя. А что мне было делать? Обслуживать собственное тело с утра до вечера? Наши интересы не совпадают, понимаете? Ему надо потише, попроще, поспокойнее. А мне надо доверенный мне кус жизни вокруг себя налаживать, и какое тут потише-поспокойнее?

– Всё-таки, говорят, есть методы подчинения тела.

– Заметьте, те, кто это говорит, только этим и занимаются, только этим. Поль Брэгг, пророк голодания, занимался только пропагандой голодания, и больше ничем. У него были месяцы и годы, чтоб исследовать, какой продукт на него как влияет, в каких условиях следует проводить недельное голодание, а в каких – месячное. Очень мило. Но если человек занят ещё чем-то, кроме своего тела, у него нет на это ни времени, ни сил, ни желания. Моя работоспособность от голода удивительно возросла! – это он так хвастается. Прелестно, однако вся работоспособность Брэгга шла на то, чтобы читать лекции и писать книги о пользе голодания. И этим заняты все культивирующие тело – только о нём и о своей работе с ним они говорят и пишут. Но если не делать профессию из телесного образа жизни, если не думать о здоровье сутками и не торговать потом своими раздумьями – то все, буквально все методики неприменимы. Поэтому я склоняюсь… к фатальности, что ли. К великорусскому «авось». Что будет, то и будет. А вы думаете иначе?

– Да примерно так же. Кроме здоровья есть ещё и судьба-индейка, и что она там придумает… Меня в свое время ушибла история с Линдой Маккартни. Богатая, преуспевающая жена всемирно известного музыканта, красотка-блондинка, жить бы ей и радоваться. Пропагандистка здорового образа жизни. Выпускала экологически чистые продукты с надписями, что-де такие продукты помогут вам избежать рака. Умерла где-то лет в сорок восемь от рака груди…

– Да уж, в этой истории почерк индейки виден чётко. Осмелиться предполагать волшебную силу в каких-то там продуктах! Смертный приговор, сразу и без обжалования… Ох ты боже мой, как не хочется стареть, болеть и умирать, прости Господи. Надеешься на близких, а кто их разберёт, какое копыто из них вылезет… Видели моего красавца, Мишку-то? За деньгами приехал. Только за деньгами и приезжает, надутый, гордый такой – а чем он гордится, поди пойми. И всё-то я ему должна, всегда-то я ему обязана получаюсь, а почему – сама не знаю. Вот такая вот в меня программа, что ли, заложена! И кажется, что навеки, а может так выйти, что совсем и не навеки… Расскажу вам один случай. Была у меня знакомая, чуть помладше меня, из нашей поликлиники окулист. Специалисткой она была средней, а домохозяйка удивительная. Муж обихожен, двое детей, тоже мальчики, обихожены, квартира вылизана, и обед всегда, и суп за обедом – обязательно. Так она колготилась много лет. И вдруг настало роковое воскресенье. Приготовила она завтрак, накрыла, зовёт своих. А они ей что-то буркнули – мол, сейчас идем, отстань, не мешай. Она села и подумала: а что это со мной делается? Кто ж это меня заколдовал? Почему я ухаживаю за этими людьми? Они не больные, не повреждённые, взрослые, крепкие люди. Старшему уж двадцать было. Почему я их кормлю, а не они меня? Почему я бесконечно хлопочу около них, тревожусь, служу им? Как будто, рассказывала она мне, что-то лопнуло в голове… Сняла она свой фартучек, оделась, взяла сумку, взяла деньги хозяйственные и, ничего никому не говоря, из дому ушла. Тихая женщина была, совсем не скандальная. Уехала в область, сняла там квартиру, нашла работу и стала жить своей жизнью. Представляете, что было с её членистоногими, когда они соизволили прибыть на завтрак и обнаружили, что мамаши в доме нет вообще? Потом-то она позвонила, конечно. Муж очнулся от сладкого сна, заметался, прибегал к нам в поликлинику, искал свою Дашу. Потом нашёл. Она с ним спорить, ссориться, выяснять чего-то не стала. Я, говорит, вам послужила на славу, и хватит. Не грудные. Обойдётесь. Спасибо и прощайте… Через пару лет я её встретила на улице – весёлую, бодрую. Нашла себе человека здорового образа жизни, чудака, любителя пеших походов. Вот стали вместе ходить. «Ну что, Даша, – спрашиваю её, – ты уже это своё новое дело на новую ногу поставила? Не готовишь, не стираешь?» – «Нет, – отвечает, – готовлю и стираю, только всё у нас по-другому». – «Как это?» – «А так, что мы друг другу помогаем, вроде как подарки друг другу делаем, а никто никому не слуга. А своим я прислуживала как господам, так они же меня за это и презирали. Может, даже и любили – а всё-таки презирали…»С детьми она потом стала общаться, а с мужем, ясное дело, обрыв вышел. Он твёрдо решил, что его Дарья ума лишилась. Я вот всё думаю – это ведь оттого получилось, что она была идеальной, отличной домохозяйкой, слишком уж большое рвение проявляла, точно и сама сомневалась в своей полноценности вне этого всего. Оттого струна и лопнула. Не надо всегда быть хорошей. Надо иной раз быть плохой, скверной, неправильной. Но очень трудно приучить себя к такой мысли… Вот Марина Фанардина это знала великолепно. А вообще-то из всех нас только я одна выбилась в домохозяйки. Из девочек я одна. Если бы нам давали чины, то я бы, наверное, была уже полковником домохозяйственной службы…