Читаем без скачивания Три стервы - Титью Лекок

– Ничего себе промокли. С такой жарой этого следовало ожидать. Принести вам полотенце?

Эма поблагодарила и заодно заказала порцию водки с яблочным соком.

Она потягивала ее, наблюдая за водой, неспособной вместиться в водостоки. Сплошная завеса дождя скрывала противоположную сторону улицы, и никто не решался выйти из укрытия. С каждой сотней литров, низвергавшихся на тротуар, ее недомогание отступало. Пока идет дождь, все будет в порядке, решила она. Этот потоп начался ровно тогда, когда ее тело и душу уносила совсем другая стихия, поэтому ей казалось, будто она напрямую общается с небесами и сама является одним из элементов всей этой сложной системы. Ее спасла вода.

Через какое-то время пришла пора выполнить хотя бы минимум своих каждодневных обязанностей. Она отправила смс Блестеру, сообщив, что сегодня вечером они не увидятся. Что она не в форме. Это было наглой ложью – Эма чувствовала, что оживает. Гроза постепенно стихала и в конце концов сменилась мелким непрерывным дождем, который, казалось, никогда не закончится. Она не то чтобы сказала себе, мол, хорошо бы обдумать эту паническую атаку, но разные мысли сами собой всплыли и стали толпиться в ее мозгу, и вскоре стало очевидным, что пути назад нет. Она прилагала титанические усилия, чтобы вписаться в нормальную жизнь, но тело упорно сопротивлялось, и не имело никакого смысла принуждать его, имитировать правильные жесты, пытаться придерживаться разумных, но чужих стереотипов поведения. Секс, в конце концов, был лишь одним из примеров. Она хотела притвориться, будто обладает иной сексуальностью, не такой, как на самом деле. Чтобы порадовать Блестера, вписаться в формат, которого он от нее ожидает. Но вот что оставалось для нее загадкой: в начале их отношений с Блестером в положении просителя выступал он, а она, Эма, ни о чем не просила, почему же ситуация внезапно перевернулась, и теперь она приходит к Блестеру и ждет его, готовит у него дома баранью ногу, вместо того чтобы надираться в компании подруг. Когда конкретно засбоило? Она могла вычленить некоторые поворотные моменты: увольнение сделало ее более уязвимой, а одновременный карьерный взлет Блестера окончательно раздавил. Да, положение безработной наверняка сыграло свою роль в ее – пора уже произнести эти слова – добровольном отказе от своих прав, однако не оно было главной причиной. Потеря работы лишь послужила катализатором. Как и ипохондрия Блестера, которая подвела их к стандартной до омерзения схеме взаимоотношений. Но разве этого достаточно, чтобы объяснить такую катастрофу? Может, в них обоих попросту таится какая-то гниль, врожденная склонность к стереотипному распределению ролей? Да, конечно, существовал и “фактор влюбленности”, изначально все изгадивший. Мы влюблены и, значит, хотим быть все время вместе, а потому пренебрегаем собственными индивидуальными жизнями ради единства и нерушимости нашей пары. Но этот довод был неопровержимым лишь наполовину, поскольку влюблены-то они оба, а подругами жертвовала только она. Что до Блестера, то ему любовь не мешала вкалывать по пятнадцать часов в сутки и ни в чем себе не отказывать. Гребаный ублюдок. Гребаная совместная жизнь. Она, зараза, никак не хочет налаживаться, сколько ни проявляй добрую волю. Более того, она не просто оборачивается провалом, нет, этот провал еще и бьет по ним, то есть по женщинам, и в частности по Эме. Есть от чего впасть в отчаяние.

Как она могла надеяться на настоящее равенство, если его веками никому не удавалось достичь? А ведь она верила в такую возможность. Не просто верила, а считала ее математически доказанной. “Да, в любых отношениях есть лицо господствующее и лицо подчиняющееся, однако достаточно периодически меняться ролями, и неравенство исчезнет”. Но нет, эта чертова совместная жизнь – смертельная битва двух эго и в лучшем случае вечное сражение, а в худшем – вечное поражение одного из двух участников. Кровавая баня, маскируемая улыбками и нежными словами. Вся она – непрерывная дуэль, обмен колкостями и придирками, шантаж, иди ко мне, нет, не ходи, займись мной – да – нет – не сейчас, потом, я хочу. Современная эпоха в компании с Фрейдом всего лишь снабдили стороны дополнительным оружием. Ты реагируешь так, а не иначе, потому что. Но в этих отношениях нет ничего честного. Все пропитано недомолвками, табу, инсинуациями, скрытым давлением. А они, кретинки, тут как тут со своими благородными идеями: “Нужно обо всем говорить, давай высказывать свое мнение, любимый”. Все это лживые идеи, и, предлагая “проговорить проблему”, женщины просто пытаются добиться того, чего хотят. Они ничем не лучше и не хуже мужчин. Только они подчиняются. Потому что их оружие – слабость. “Мы должны поговорить. Почему ты столько времени проводишь с друзьями? Тебе со мной скучно? Мы должны это обсудить. Так продолжаться не может. У нас проблема”. Слова женщины “у нас проблема” следует всегда понимать как “У ТЕБЯ проблема, а я все делаю как надо”. Но переговорами война не выигрывается. И мужчины отлично это усвоили. Они дожидаются, пока обсуждение закончится, а потом – раз, и переходят в гораздо более действенную контратаку. Встречаются с друзьями. Прекрасно проводят время. Тогда как женщины трусливо ищут подругу по несчастью, с которой можно будет весь вечер изрыгать проклятия в адрес “этого придурка, который не делает ни малейшего усилия”. Мужчина делает все только так, как нужно ему.

У них слишком неравные силы. К тому же мужчины тренировались веками.

Конечно, одно время женщинам удавалось выигрывать битву. Потому что они только-только начали ценить эту новую для них свободу. Пресловутую независимость, за которую сражались их матери. Но они были недостаточно закаленными и очень быстро ослабели. Сдались. Стали снова мечтать о классических семейных отношениях, о спокойствии. Безмятежность, безопасность, доминирование. Добровольное рабство. Все это Фенелон. И “История О” тоже. Счастье сложить оружие, отказаться от ответственности и свободы ради возможности передать все бразды правления хозяину. И – в качестве бонуса – получить право, когда захочется, упрекнуть его, что он лишил тебя той свободы, которую ты сама принесла к его ногам.

Блестер тут ни при чем. И она ни при чем. Это неизбежно, и в этом не было бы ничего страшного, если бы она не распробовала свободу. Если бы не отдавала себе отчета в том, что теряет из-за этого молчаливого договора. Если бы не претендовала на то, чтобы быть равной ему и заслуживать такого же уважения. У женщин имелись требования, но не было реальной концепции необходимых реформ. И именно для этого нужна Хартия Стерв. Хартия, все статьи которой Эма бесстыдно похерила. Ее мучили угрызения совести. Она соврала Блестеру, чтобы не расстраивать его (ужин с мудаком), солгала подругам, чтобы избежать их осуждения, поставила желания своего мужика выше собственных и выше желаний своего окружения.

Будь у нее работа, все сложилось бы по-другому. Когда у нее была работа, все и было по-другому. Работа – фундамент независимости.

Вольно ей было поливать Шарлотту и Тюфяка. Под маской крутых и милых тридцатилетних представителей креативного класса они с Блестером воспроизводили ровно те же отношения.

Но почему? Мужчины любят своих женщин не меньше, чем те их. Вопреки постоянным женским обвинениям в недостаточной любви. Просто мужчины научились отдавать приоритет своим потребностями, они так воспитаны. А женщины – нет. Женщины пока не решаются ставить свои потребности на первое место. Они веками тащили груз внушаемого им чувства вины. А у мужчин успели навязнуть в зубах всего лишь тридцатилетние женские требования равноправия, и все выглядит так, будто эти требования скоро их раздавят, поскольку они слишком тяжелы для их мужественных плеч.

И что теперь?

Эма была не в том состоянии, когда принимаются рациональные решения. Она добивала энную порцию водки, кипя в душе, и по-прежнему была близка, как никогда, к психиатрической лечебнице. Она расплатилась карточкой, даже не проверив счет. Поскольку Эма выключила мобильник, ей пришлось спросить у официанта, который час. Десять вечера. В такое время она могла пойти в единственное место, если не считать Стерв и квартиры Блестера. Не обращая внимания на дождь, она села в такси и дала адрес “Скандала”.

Уже на стеклянной лестнице, ведущей в темный, оформленный в красных тонах зал, она услышала музыку, слишком громкие басы, вопли толпы. Она остановилась рядом с гардеробом, чтобы понаблюдать за обстановкой. Привычная толпа потерянных и неуравновешенных полуночников. Нетрудно заподозрить, что сюда стекаются худшие экземпляры парижского снобского общества. И эти подозрения полностью оправдывались. Собравшиеся внимательно изучали наряд каждого нового гостя, фиксируя вкусовые погрешности и интересные дерзости. Эта стрижка – жесть, тогда как меховые сапоги недурны, хотя и больше подошли бы к юбке с завышенной талией. Что любопытно, здесь ни для кого не делалось исключения, и каждый выступал в обеих ипостасях – жертвы и палача. Или молота и наковальни. Или щеки и пощечины. Антрополог наверняка счел бы клуб местом, упрощающим совокупление между членами одного и того же племени.