Читаем без скачивания Мой враг — королева - Виктория Холт

Роберт замечал это и всегда, приезжая после долгого отсутствия, говорил, что поражен:

— Ты совсем не изменилась с того дня, когда я впервые увидел тебя, — говорил он.

Может быть, это было и преувеличением, но приятным. Я знала, что между моей цветущей и невинной внешностью и моей безнравственной натурой существовало противоречие, которое, возможно, и привлекало мужчин. Роберт всегда докладывал мне о моих косвенных победах над мужчинами. Он сравнивал свою Мегеру и своего Ягненка не в пользу первой, чтобы этим восстановить во мне хорошее настроение.

Он отчаянно надеялся, что у нас будет еще ребенок, однако я не желала этого. Я так и не смогла оправиться после смерти моего маленького Роберта, что, может быть, звучит фальшиво из уст такой женщины, как я, но это — правда. Да, я была корыстной, чувственной, ищущей поклонения, удовольствий… Я знала это. Но, несмотря на все это, я была хорошей матерью. И я горжусь этим. И мои дети любили меня. Для Пенелопы и Дороти я была как сестра, и они всегда делились со мной своими секретами в замужней жизни.

Дороти была счастлива в своем самостоятельно избранном браке. Но этого нельзя было сказать про Пенелопу. Она в деталях рассказывала мне о садистских привычках лорда Рича, которого она никогда не желала в мужья, о его ревности из-за стихов Филипа Сидни к ней, о жуткой супружеской жизни. Она была натурой моего склада, и даже такая жизнь не сломила ее. Жизнь для нее продолжала быть восхитительной: то борьба с собственным мужем, то утонченная преданность Филипа Сидни (я часто удивлялась тому, как к этому относится жена Филипа, Фрэнсис) и постоянное ожидание чуда от жизни.

Что касается мальчиков, я время от времени виделась со своим любимцем, Робертом, графом Эссексом. Я настаивала на его визитах, не в силах долго выдерживать разлуки. Он жил в своем доме в далеком Ллэнфиде в графстве Пемброк, и я протестовала против этого удаления. Он стал очень красивым молодым человеком, но характер его был мне непонятен. В нем проявлялись надменность, капризность и холодность, но материнские чувства во мне протестовали против этих качеств как основных, и я уговаривала себя, что были в нем и внутренняя изысканность, и изящество манер.

Я обожала его. Я уговаривала его присоединиться к семье, но он только качал в ответ головой и в его глазах появлялось упрямое выражение.

— Нет, дорогая моя мать, — говорил он, — я не создан быть придворным.

— Но ты совершенно подходишь для этого по манерам, — отвечала я.

— Внешность часто обманывает. Ваш муж, я полагаю, желает видеть меня при дворе, но я совершенно счастлив в провинции. Вам нужно бы приехать ко мне, мама. Нам двоим не нужно разлучаться. Ваш муж, я слышал, близок к королеве, я думаю, он не будет скучать без вас.

Я видела презрительную складку его губ. Он не привык скрывать свои чувства. Ему не нравился мой брак, и иногда я думала, что он не любит Лейстера из-за того, что знает, насколько была велика моя любовь к нему. Он желал, чтобы вся моя любовь принадлежала ему, моему сыну. И, уж конечно, слухи о том, что Лейстер почти не видит меня из-за королевы, злили его. Я знала своего сына.

Юный Уолтер идеализировал своего старшего брата и старался как можно более бывать в его обществе. Уолтер был милым мальчиком — слабой тенью старшего, Роберта, всегда думалось мне. Я любила его, но несравнимо с Робертом, графом Эссексом.

То были счастливые дни, когда вокруг меня собиралась вся семья и мы сидели у камина и разговаривали. Они компенсировали мне потерю славы, отсутствие придворной жизни и мужа, который так редко бывал со мной.

Будучи полностью довольной своими детьми, я не желала иметь их более, я считала себя уже старой для этого. В смысле детей я вполне была счастлива в жизни.

Я вспоминала, как сильно я желала иметь ребенка от Роберта. Судьба подарила нам нашего маленького ангела, но вместе с ним — и большую печаль. Я никогда не забывала часов, проведенных у его кроватки после приступов, и его смерти. Он ушел от нас, но пока он жил, я была в большой тревоге, поэтому теперь мне доставляло странное облегчение сознание того, что его страдания прекратились. Иногда я спрашивала себя, не наказанием ли за мои грехи была его смерть? Не знаю, чувствовал ли Лейстер подобное.

Нет, я не желала более детей, и то был знак того, что я разлюбила Роберта.

Когда я бывала во Дворце Лейстера, который любила более всего из-за его близости к королевскому двору, я видела Роберта чаще, так как ему легче было улизнуть сюда от дворцовой жизни. Но и там мы не могли бывать вместе более нескольких дней, пока не приезжал гонец, требуя Лейстера во дворец.

Однажды он приехал из дворца весьма озабоченный. После его заверений в своей преданности мне, доказательств страсти, которую мы оба пытались продлить и сохранить, подобной той, что соединяла нас в дни наших тайных встреч, я поняла, что постигло его в тот день.

Неприятности принес человек по имени Уолтер Рейли.

Я слышала уже о нем. Его имя было на устах у всех. Пенелопа встречалась с ним и сказала, что человек этот красив и с чарующими манерами. Королева быстро ввела его в свой интимный круг. Он стал знаменит в один мрачный влажный денек, когда королева пешком возвращалась во дворец и остановилась в растерянности перед широкой грязной лужей. Рейли, не задумываясь, снял свой великолепный плюшевый плащ и расстелил его на грязи, чтобы королева могла наступить на него, не запачкав ног. Я представила себе эту сцену: грациозный жест, дорогой плащ, брошенный в грязь, блеск в золотистых глазах королевы, которая заметила, как красив молодой человек, и быстрый расчет в голове самого авантюриста, посчитавшего цену испорченного плаща меньше цены будущих благ и милостей.

И вскоре, конечно, Рейли был у ног королевы, развлекая и удивляя ее своим умом, комплиментами, обожанием, рассказами о своих прошлых похождениях. Она очень увлеклась им и посвятила его в рыцари в тот же год. Пенелопа рассказывала, что в одном из дворцов в компании королевы он, желая удостовериться в ее любви к нему, начертал алмазом на раме окна следующие слова:

Охотно взобрался бы на вершину —Но боюсь упасть,

будто испрашивая у нее одобрения и заверения, что он не утеряет ее милости, на что она, взяв из его рук алмаз, под этим куплетом начертала свой:

Если смелость покидает тебя —Лучше не восходи на вершину.

Думаю, она подчеркивала, что ее милости следует искать в любом случае, но она не дарует ее без заслуг.

Роберт полагал, что его позиции при дворе незыблемы. Так оно и было, я думаю, ибо что бы он ни совершил, она не забывала, что между ними существует неразрывная связь. В то же время он ревниво следил, чтобы королева не проявляла более благосклонности к молодежи, чем к нему, и тут именно таким образом возвысился Рейли. Для Роберта было невыносимым постоянно видеть при королеве чужака и более молодого человека, а она чувствовала это и, несомненно, ей нравилось дразнить его. Я была убеждена, что она показывала большую благосклонность к Рейли, когда Роберт был рядом, чем в его отсутствие.

— Рейли много о себе мнит, — сказал Роберт. — Вскоре он возомнит, что он — самый важный человек при дворе.

— Но он очень красив, — язвительно сказала я. — У него, видимо, есть качества, которые нравятся королеве.

— Это правда, но он неопытен, и я не позволю ему задаваться.

— Как же ты его остановишь? — спросила я. Роберт задумался, затем сказал:

— Наступило время для молодого Эссекса быть представленным ко двору.

— Он говорит, что счастлив в Ллэнфиде.

— Нельзя провести там всю жизнь. Сколько ему сейчас?

— Всего семнадцать.

— Достаточно, чтобы начать прокладывать свой путь в жизни. Он имеет хорошие манеры и сможет сделать карьеру при дворе.

— Не забывай: он — мой сын.

— Это одна из причин, по которой я хотел бы видеть его при дворе, моя дорогая. Я желаю сделать для него все, что смогу… потому что знаю, как ты любишь его.

— Я им очень горжусь, — любяще сказала я.

— Если бы он был моим сыном! Но то, что он — твой, тоже очень хорошо. Пусть приедет. Я обещаю тебе: я сделаю все для его продвижения.

Я проницательно посмотрела на него. Я понимала, в каком направлении работает его мозг. Лейстер любил продвигать членов своей семьи, поскольку это было основным направлением его политики, тем, что он называл «иметь своего человека».

— Но тот факт, что он — мой сын, будет достаточен для того, чтобы наша Мегера выгнала его прочь.

— Не думаю… если она увидит его. Во всяком случае, стоит попытаться.

Я рассмеялась:

— Кажется, Рейли серьезно задел тебя.

— Он — временщик, — резко сказал Роберт, — я думаю, молодой Эссекс понравится королеве.