Читаем без скачивания Советский Пушкин - Арсений Александрович Замостьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перспективы социалистического труда беспредельны. Социализм и коммунизм открывают перед человечеством возможность бесконечного творчества. Строй общественной собственности не знает рутины, застоя, простого повторения прошлого. Собственнический строй в его различных формациях многократно вел к хищническому расточению производительных сил, к их прямому разрушению. Разве фашистско-реакционное отношение к технике, умеряемое только заботой о модернизации средств военного нападения, разве стремление к хозяйственной автаркии не толкает человечество вспять, не умаляет творческих начал человеческого гения?
Современный империализм с его фашистской формой государственности уже не обеспечивает сохранения достигнутого уровня производительных сил. Прогресс в собственническом мире — понятие весьма относительное. Он медленен, часто направлен не туда, куда надо, в военную технику, например; он сменяется долгими периодами застоя и упадка. Только социализм делает прогресс человечества непрерывным. Ленин писал о социализме:
«Бесконечно лживо обычное буржуазное представление, будто социализм есть нечто мертвое, застывшее, раз на всегда данное, тогда как на самом деле только с социализма начнется быстрое, настоящее, действительно массовое, при участии большинства населения, а затем всего населения, происходящее движение вперед во всех областях общественной и личной жизни».
(Ленин, том XXI, стр. 439.)
Непрерывный прогресс требует непрерывного творчества. Социалистический прогресс требует творчества всех. Мы благодарны Пушкину, который в мертвое и рутинное время политической и общественной реакции оставил нам в своем отношении к искусству образец творческого отношения ко всякому свободному труду вообще.
Поэзия Пушкина была свободна, беспечна, счастлива, партикулярна, пока ее светлый строй не нарушался реакционными силами официальной и неофициальной действительности. Творчество Пушкина было независимо от всех идолов общественного мнения и служило высоким идеалам гуманности и красоты, превышавшим уровень его времени. Пушкин был гений, но гений-исключение. Гений раздражает непросвещенную самодовольную посредственность, претендующую на право или даже имеющую право вязать и решать. Гений «крамольный» вызывает уже не раздражение, а злобу, преследование. Свобода «крамольного» гения слишком настойчиво подчеркивает рабство большинства, а в особенности добровольное рабство. Даже жрецы искусства типа Сальери ограничены общим уровнем и рутинными правилами своего ремесла. Судьба гения во времена Пушкина была трагична! Это выдающееся над всеобщим уровнем исключение господствующие силы среды стремились срезать. Гения неизбежно ждали возмездие и гибель, как Моцарта в маленькой трагедии «Моцарт и Сальери». Пушкин признавал роковую власть судьбы. Он чувствовал себя перед ней беззащитным, он не умел защищаться, он не знал, как бороться. Отношение к борьбе как средству победить зло в мире — одно из главнейших отличий между Пушкиным и нами. Пушкин много ждал от просвещения и справедливости самих по себе, он не знал, что осуществления идеала можно добиться только борьбой. Пушкин не понимал простой для нас вещи: в борьбе есть надежда на победу, если не для себя, то для будущего, для детей. Действительность все равно таила в себе угрозу гибели: лучше и почетнее было погибнуть в борьбе, чем встретить смерть общественно пассивно, с опущенными руками. Однако, Пушкин, и не сознавая необходимости общественной борьбы за лучшее будущее, как личность, стихийно протестовал. Он был сломлен, а не подчинился, как позже него Достоевский. Пушкин умел смотреть в глаза реальной действительности; знание правды о действительности вело его к смирению перед ней, к признанию превосходства ее сил и невозможности бороться с нею. Но он не хотел и не умел подличать, — он не переходил на сторону враждебной действительности, он не присоединял своего голоса к славословящим ее. Он пытался обмануть суровую необходимость; он хотел найти такой уголок, на который не распространялась бы ее власть. Партикулярный эпикуреизм и стоицизм, ноты которого пробиваются в миросозерцании Пушкина в конце его жизни, были формами признания власти судьбы и одновременно заключали в себе попытку уйти от ее возмездия. Во времена Пушкина жилось хорошо тем, чьи интересы и стремления совпадали с «судьбой», с господствовавшими историческими силами.
Тем же, чье миросозерцание и воля не совпадали с «судьбой», было плохо, хотя бы они и выступали ранними провозвестниками будущего. Им грозила гибель, их часто и настигала гибель. Наша ненависть к эксплуататорскому и угнетательскому прошлому увеличивается оттого, что оно слишком часто срезало лучшие головы человечества, прокладывавшие дороги в будущее. Наша гордость победами социалистической революции увеличивается от сознания, что инициатива, творчество и гений могут свободно проявлять свои силы, что их ждет не возмездие, а признание и благодарность. Мы уже не подвластны судьбе, мы хозяева над судьбой. Будущее СССР определяется не игрой стихийных сил, а разумным планом. Мы умеем предвидеть будущее и реализовать наши надежды. Пушкин знал правду познания действительности и смирения перед нею; мы знаем правду познания и власти над действительностью Социалистическое человечество подчиняет себе законы природы и законы истории.
«С переходом Средств производства в общественную собственность, — пишет Энгельс в „Анти-Дюринге“, — устраняется товарное производство, а вместе с тем господство продуктов над производителями. Анархия общественного производства заменится организацией его по заранее обдуманному плану. Прекратится борьба отдельных личностей за существование. Можно сказать, что таким образом человек окончательно выделится из царства животных и из животных условий существования перейдет в условия действительно человеческие. Жизненные условия, окружающие человечество и до сих пор над ним господствовавшие, попадут под власть и контроль людей, которые впервые станут действительными и сознательными повелителями природы, и именно в той мере, в какой они станут господами своих собственных общественных отношений. Законы их собственных общественных действий, противостоявшие людям до сих пор как чуждые, господствующие над ними законы природы, будут тогда вполне сознательно применяться ими и, следовательно, подчиняться их господству. Общественный строй, до сих пор являющийся людям как бы дарованным свыше природой и историей, будет тогда их собственным, свободным делом. Объективные, внешние силы, господствовавшие над историей, поступят под контроль человека. И только тогда люди начнут вполне сознательно сами создавать свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в значительной и все возрастающей степени желаемые действия. И это будет скачком человечества из царства необходимости в царство свободы».
(Маркс и Энгельс, том XIV, стр. 286–287.)
