Читаем без скачивания Рубин королевы - Жюльетта Бенцони

Подойдя еще ближе, Альдо и Адальбер заметили полоску света, выбивавшуюся из приоткрытой двери.

– Входи один! – шепнул Адальбер. – Раввин меня не знает.

– А ты что собираешься тем временем делать?

– Сторожить. Осторожность никогда не помешает. Этот квартал выглядит жутковато.

Демонстрируя суровую решимость, археолог уселся на истертые ступени и принялся набивать трубку. Альдо не стал его уговаривать и толкнул дверь, над которой в витраже стрельчатого свода на фоне усеянного крупными звездами неба распускалась смоковница. Створка скрипнула, но легко подалась.

Готические своды и колонны древнего святилища, озаренного лишь восхитительным семисвечником, стоявшим на алтаре, и двумя большими свечами у его подножия, тонули во мраке, но суровость открывшегося зрелища поразила Альдо. Лишь на редких слабо освещенных капителях глаз различал мотив виноградной лозы, несколько смягчавший убранство святилища.

Высокая фигура раввина горельефом выделялась на фоне этой строгой и вместе с тем таинственной декорации. Положив рядом со свитками Торы Индрарабу Книгу тайн, Иегуда Лива склонился над ней и внимательно изучал. Заслышав легкие шаги посетителя, он выпрямился. Альдо заметил, что из-под длинного черного плаща раввина выглядывают белые погребальные одежды.

Оробевший Морозини застыл посреди нефа. Низкий голос попросил его приблизиться к подножию алтаря, а затем прибавил:

– Здесь ты не в церкви. Тебе следует покрыть голову. Возьми ермолку, она лежит у твоих ног, и надень ее. — Простите меня. Моя вина тем больше, что я знаю этот обычай, но сегодня я очень взволнован...

– Ничего удивительного, если, как сказано в твоем письме, ты нашел то, что искал. Думаю, это было нелегко... Вскрыть склеп в дворцовой часовне – тяжелая работа. Как ты с ней справился?

– Тело было не в часовне.

В нескольких словах венецианец рассказал все, что произошло с тех пор, как он покинул Прагу. Не забыл он упомянуть и о пожаре в маленьком замке, и об исчезновении Симона Аронова. Великий раввин улыбнулся:

– Не тревожься: держатель пекторали не погиб. Я даже могу тебе открыть, что он приходил сюда...

– В эту синагогу?

– Нет, в наш квартал, Иозефов, где живет его друг. Напоминаю тебе, что для нашего общего блага нам с ним лучше не встречаться. Еще хочу сказать, что искать его бесполезно: он лишь промелькнул здесь и снова скрылся. Не спрашивай меня, куда он отправился, мне это неизвестно. А теперь дай мне проклятый камень!

Альдо развернул белый платок, в который был завернут рубин, и подал его раввину на раскрытой ладони, словно раскаленный уголь. Иегуда Лива протянул к драгоценности костлявые пальцы, взял ее и пристально вгляделся. Потом поднял повыше, словно желая воздать дань уважения некоему неведомому божеству. И в ту же минуту подобно выстрелу прогремел грубый голос:

– Кончай кривляться, старик! Сейчас же отдай мне эту штуку!

Резко обернувшись, Альдо в изумлении уставился на шутовскую фигуру Алоизиуса С. Баттерфилда, возникшую из мрака подобно какому-то злому духу. Большой кольт, который тот наводил то на него, то на раввина, выглядел весьма устрашающе.

А наглый тип бессовестно потешался над удивлением князя:

– Не ждал такого, а, князек? Никогда не надо считать папашу Баттерфилда за дурачка, и, если уж хочешь знать, я давно тобой интересуюсь. Однако мы здесь не для того, чтобы обмениваться любезностями! Эй, ты, дашь ты мне этот булыжник или нет?

В голосе, эхом отразившемся от стен синагоги, прозвучала твердость металла:

– Подойти и возьми, если посмеешь.

– Еще как посмею! А ты, Морозини, стой и не двигайся, не то я на месте уложу твоего приятеля..

Альдо, все это время гадавший, куда подевался Адальбер, попытался выиграть время:

– Как вы сумели сюда войти? Никто вам не помешал?

– Ты имеешь в виду того типа с трубочкой? Он получил хороший удар по башке и теперь спит сном младенца... если только мой приятель не счел нужным его прикончить...

– Какой приятель?

– Ты его узнаешь. Ты видел его в «Европе», а незадолго до того – в Венеции: он пил кофе рядом с тобой и Ротшильдом у Флориана...

Низенький человечек с черными волосами, в темных очках в свою очередь вышел на освещенное место. И он тоже был вооружен. Альдо мысленно обругал себя последними словами. Как он мог, поняв, что где-то его уже видел, не вспомнить, где именно! Наверное, старею, решил он.

Баттерфилд начал подниматься по каменным ступеням, но его уверенность словно таяла по мере того, как он приближался к великому раввину. Со стороны казалось, что он вдруг даже стал ниже ростом. Старик не шевелился, его темные глаза метали молнии. И снова загремел грозный голос:

– Ты будешь проклят до скончания веков, если прикоснешься к этому камню, и никогда больше не обретешь покоя...

– Ну хватит! Заткнись! – гаркнул американец. Его била дрожь, выдавая охвативший его страх, но рубин был рядом, в руках раввина, и алчность оказалась сильнее. Баттерфилд выхватил камень, попятился, поскользнулся, попробовал нашарить ногой ступеньку и рухнул вниз на каменные плиты. Рубин выпал у него из рук и откатился в сторону на несколько шагов. Альдо нагнулся было, чтобы его поднять, но человечек в очках завизжал:

– Не двигаться!

Не сводя глаз с Морозини и продолжая в него целиться, он присел, схватил драгоценность и сунул ее в карман.

– Вставай! – скомандовал он своему другу. – Бежим отсюда.

И он исчез с какой-то сверхъестественной быстротой. Уверенный в том, что легко догонит хилого человечка и без труда справится с ним, Альдо бросился в погоню. Тот обернулся и выстрелил. Задетый пулей, венецианец пошатнулся и упал в тот самый миг, когда прогремел второй выстрел – видимо, Баттерфилд оправился от своего падения. Перед тем, как потерять сознание, раненый услышал раскаты голоса раввина, который, казалось, кого-то звал. И тут раздался ужасный вопль, вопль насмерть перепуганного человека. Это кричал американец. Последнее, что успел запомнить Альдо, перед тем, как погрузиться во тьму, было ощущение, будто стена синагоги внезапно сдвинулась с места.

Князь медленно приходил в себя. Все вокруг показалось ему таким странным, что он готов был поверить, будто попал в Зазеркалье. Он лежал на чем-то, должно быть, на кровати, и кровать эта стояла в светлой комнате, напоминавшей больничную палату. Тем не менее склонившийся над ним человек ничуть не был похож на сиделку. Это был раввин Лива – его волнистая борода, белые волосы, длинные черные одежды. Альдо чувствовал себя из рук вон плохо: болела грудь, подташнивало. Он снова закрыл глаза, надеясь вернуться в блаженные сумерки, где, лишенный сознания, он был избавлен и от страданий.