Читаем без скачивания Предательство в Неаполе - Нил Гриффитс

Луиза помахала передо мной карточкой-ключом, и я потащил ее к лифту. В кабине никого не было, и мы принялись целоваться. В губы, в лицо, в шею. Рука моя быстро пробирается ей между ног. Страсть душит меня, Луиза возбуждена. Раздается мелодичный звон. Мы на шестнадцатом этаже. Луиза поправляет одежду перед тем, как открываются двери. Иду за ней в номер. Он шикарнее, чем я думал. Быстренько задергиваем шторы и включаем свет. Гул Неаполя, проникающий всюду, до нас не долетает. Сбрасываем одежду. И предаемся друг другу телом и душой. Алессандро — побоку, Джованна — побоку, Неаполь — побоку. Виновность, ответственность, долг — побоку. Я веду Луизу от позы к позе. Она податлива и исполнена желания.

— Я хочу кончить в тебя.

Луиза встает с постели, открывает дверцу мини-бара и достает бутылочку воды. Выпив половину, протягивает бутылочку мне со словами:

— Не говори ничего, просто делай — и все.

Ложится и помогает мне войти в нее. Всякое нетерпение — позади. На этот раз — неспешно, осмотрительно. Мы не сводим глаз друг с друга. Луиза просовывает руки себе между ног.

— Хочу быть уверена, что кончу вместе с тобой.

Вхожу глубоко, вытаскиваю совсем — и опять. Движения медленные, плавные. И очень скоро желание оргазма становится нестерпимым.

— Я сейчас кончаю.

Подо мною задвигалась ее рука. Смотрю вниз. Луиза начинает постанывать. Ждать больше нет сил. Я бурно извергаюсь в нее. От макушки до кончиков пальцев на ногах меня бьет дрожь. Луиза кончает сразу за мной. Ее ногти глубоко впиваются мне в спину, тело содрогается. Я бессильно распластываюсь на ней, уткнув лицо в подушку. Луиза выскальзывает из-под меня. Снова мы лежим бок о бок. То, что несколько секунд назад представлялось самым важным, теперь кажется бессмысленным, а наши судорожные движения, наше нетерпение выглядят смешными, даже глупыми. Я опустошен, потерян, обеспокоен. Но Луиза вознамерилась устроиться у меня на плече. Высоко поднимает мою руку, подлезает под нее и крепко прижимает к своему телу. И мгновенно наши действия обретают смысл, оказываются уместными и исполненными значительности. Я успокаиваюсь, и мы засыпаем. Когда я просыпаюсь, Луиза уже одевается. Зажав в зубах ремешок часов, она двумя руками застегивает «молнию» на юбке, оправляет выбившуюся блузку. Застегивает ремешок на запястье и встряхивает рукой. Сегодня она без лифчика. Метнувшись к краю кровати, я притягиваю Луизу к себе и, обняв руками за бедра, целую сначала один сосок, потом другой. Во мне снова разгорается огонь желания. Опрокидываюсь на постель. Луиза накидывает кофточку, одной рукой застегивает пуговки.

— Мне надо идти, — говорит она. — Чем собираешься сейчас заняться?

— Не знаю. Раскину мозгами, нет ли способа помочь Джованне.

— Помни: деньги у меня есть.

— Когда я тебя опять увижу?

— Завтра, конечно.

— Где? Мне сюда возвращаться что-то не хочется.

— Тогда приходи ко мне. Алессандро целый день будет в суде.

— День приговора.

— По-моему, приговор будет ему известен уже сегодня вечером, но придется пройти через все процедуры.

— Джованна с ужасом ждет, что их освободят.

— Ничего удивительного. Ее брат — животное.

— Алессандро, похоже, считает, что за эти два года тот кое-какого ума набрался.

— Алессандро считает, что он парень башковитый. Что означает: не будь он настолько обездолен, то мог бы стать юристом или еще кем. Государство виновато. Бедняжка Лоренцо Саварезе!

— Я его не понимаю. То ли это его задевает, то ли нет.

— Джим, не будь таким наивным. Он меняется, когда ему это нужно. Как и все мы.

Что-то в высказывании Луизы меня смущает. Я укрываюсь измятой простыней.

— Ладно, поговорим позже. Я должна что-то выяснить?

— Нет. Нам не нужно возбуждать его подозрения.

— Какие?.. Что мы любовники или что Джованна опять к тебе обратилась?

— О нет, можешь сказать мужу, что мы любовники, — говорю я полушутя. Плоская шутка. Мы не столько смеемся, сколько фыркаем.

Я провожаю Луизу до двери:

— Я от тебя без ума. Иногда я думаю: будь что будет, мне все равно, потому что у меня нет тебя. У тебя такого чувства в отношении меня не будет никогда, ведь так? — Риторический вопрос, следующий за бессмысленным признанием.

Луиза улыбается:

— Ты чересчур драматизируешь. Как всегда. Все будет превосходно.

Дверь закрывается. Сажусь за столик, прихватив банку пива из мини-бара. Начинаю рисовать каракули на гостиничной бумаге. Смотрю в окно на город. Пытаюсь подсознательно складывать слова. Автонаписание. Метод, который в основном применяют к травмированным. Мне же нужно вдохновение. Без толку занимать деньги у Луизы, потому как все ее поступки оставляют следы, которые ведут прямо к Алессандро, а на него надежды нет. Нужно составить какой-нибудь план, чтоб обойтись без Луизы.

Есть моя дорожная страховка, действительная для меня и спутника. Билеты и документы для проезда в течение двадцати четырех часов. За это время необходимых справок навести не успеют. А если захотят справки навести, то что выяснят-то? Имя мы ей придумаем. Джованна садится в самолет и — нет ее. А если вдруг нам понадобится подтвердить ее личность до того, как нас снабдят документами? Все украли: у нас ничего не осталось, а ей обязательно нужно обратно в Лондон, ну просто срочнее срочного. Зачем? Дело личное. Речь идет о жизни или смерти? Да, по сути, так и есть. Ладно. Но можно ли это устроить в Неаполе? Не потребуется ли какое-нибудь уведомление от полиции, что мы сделали заявление об ограблении? Это слишком опасно для Джованны. А если Луиза? Ее наверняка узнают. Так не получится. Мне нужен сообщник. Например, та девушка, которую я встретил на Каподимонте. Как там ее звали? Жюль. Она бы помогла. Ей немного адреналина не повредит. Только удастся ли отыскать ее в большом городе?

Я ложусь на кровать. Эх, если бы британцы не были так помешаны на всяких удостоверениях, девчонка могла бы добраться на поезде до Парижа, а там сесть на экспресс «Евростар». На границе между Францией и Италией паспортного контроля нет. Но дальше Ватерлоо ей не проехать. Включаю телевизор и щелкаю пультом, пока не нахожу всемирную службу Би-би-си. Новости на английском. Приятно слушать знакомую речь. Я принимаюсь искать канал с местными новостями. Минут пятнадцать потратил, пока они не появились на экране. Девять человек. Фото их занимают весь экран: три ряда по три снимка. Мне раньше не удавалось хорошенько их рассмотреть. Обыкновенные ребята, немногим постарше Сальваторе с Гаэтано, в остальном ничем от них не отличаются. Небритые, немытые. Фотографировали их в полиции, наверное, после того, как ребята несколько дней пробыли в заключении и стали похожи на настоящих уголовников. Саварезе мало чем отличается от остальных: да, на вид не дурак, в глазах уверенность в отличие от остальных восьмерых, но нет в нем необъяснимой притягательности Сонино. Веры во всемогущество каморры в Саварезе не заметно. Фото исчезают, появляется ведущий. Упомянул Алессандро, потом Сонино и Саварезе. Все остальное для меня — мрак. Голос ведущего серьезен, ничто не указывает на сенсационность информации. Кажется, ничего особенного не случилось. Надо будет попозже позвонить. После новостей идет прогноз погоды. Насколько могу разобрать, грозовые тучи собираются над Неаполитанским заливом.

И снова меряю шагами свою комнату. Хочется позвонить Луизе, выяснить, что известно Алессандро. Что, по его мнению, произойдет завтра? Решена ли уже судьба обвиняемых? Еще неделю назад не было бы ничего проще: взял да и позвонил. И сам бы его расспросил. Но только не теперь: я отягощен чувством вины. Я не могу позвонить Алессандро, потому что переспал с его женой. Я не хочу ему звонить, потому что из-за него избили Джованну. Я хохочу во весь голос, стоя на балкончике. Семейство напротив ужинает, и все оборачиваются. Смех мой насыщен горькой иронией, эхо его долго скачет вверх-вниз по улочке. Мне нужно выйти, прогуляться, поесть и выпить.

Направляюсь к пиццерии в Испанском квартале, которую отыскал через несколько дней после приезда. Я уже не пугаюсь всего подряд, как раньше, изменилась моя оценка опасности: теперь я понимаю, чего на самом деле следует остерегаться. Ограбить могут, зато лицо в кровавое месиво не превратят. И никто не убьет. По истечении четырех недель я перестал вести себя как турист. Каждое заведение, мимо которого я прохожу, попадая в поток света, выплескивающегося на тротуар, кажется мне подходящим местом, но все занято семьями в три, а то и в четыре поколения, по уши ушедшими в миски с макаронами. Неужто и дом Саварезе так же выглядит по вечерам? Начинаю думать, что никакого ресторанчика и не было и я просто по ошибке забрел в чей-то дом, где меня угостили пиццей и вином. Наконец нахожу ту самую пиццерию, приткнувшуюся в сторонке на уходящей вниз узкой улочке сразу за Римской улицей.