Читаем без скачивания Проклятие королевы фей - Тереза Медейрос

Холли заставила себя усмехнуться.

— Не говорите вздора, сэр. Я не хнычущая девчонка, готовая бежать к папочке только лишь потому, что ее муж воспользовался своим законным правом.

Остин отвернулся от окна.

— Но расторжение брака вернет тебе свободу. Освободит из этой башни. Освободит от моих домогательств.

Холли прекрасно понимала, что даже если Остин прогонит ее из своей жизни, из этой башни, она все равно никогда не освободится. Каменные стены, окружающие ее сердце, будут сжимать кольцо, пока не раздавят его.

Подойдя к мужу, Холли вскинула голову, пожирая его взглядом, но не смея к нему прикоснуться.

— Ваши требования такие уж непомерные, милорд? Честность? Искренность? Верность?

— Не о том я говорил, и тебе это прекрасно известно. — Голос Остина звучал резко, но руки, стиснувшие плечи Холли, были нежными. — Следует ли мне отослать тебя назад в Тьюксбери, или же ты предпочтешь остаться заточенной в этой башне, обреченная выполнять все мои прихоти, терпеть меня ночь за ночью, как терпела моего деда его жена?

Холли смело встретила его полный отчаяния взгляд.

— Я не твоя бабушка. И ты не ее муж. Если тебе так угодно, можешь бушевать и реветь сколько вздумается, но я нисколько не боюсь, что ты меня изнасилуешь. Или задушишь, — добавила она, превозмогая боль, нанесенную откровенным признанием Остина.

Он недоверчиво усмехнулся.

— Неужели ты действительно полагаешь, что если бы ты отказала мне вчера вечером, то я, извинившись, ушел бы?

— Да, именно так я и полагаю. Вот потому-то сегодня я тебе отказываю.

Ее слова горстью камешков упали в бездонный колодец тишины.

Остин, запоздало догадавшись, что ворвался не во вражеский стан, а в западню, отпустил Холли и отшатнулся от нее. Его нога задела за арфу, та упала, издав жалобный аккорд.

— Ты хочешь сказать, что если бы я отведал твоего восхитительного угощения, позволил бы тебе свернуться клубком у моих ног и очаровать мой слух колыбельной, после чего разрешил бы раздеть себя и омыть мое уставшее тело с головы до ног своими нежными руками, у тебя все равно не возникло бы желания пригласить меня на свое ложе?

— Ни малейшего.

— Ах ты, бесстыжая… — Он угрожающе шагнул к ней.

— Нет, — твердо ответила Холли.

Остин остановился лишь тогда, когда между ними остался какой-то дюйм. Чтобы не отпрянуть от него, Холли заставила себя вспомнить, как муж, усадив ее на колени, вытирал ей слезы. Как он сохранил жизнь Эжену де Легге, в то время как закон мести требовал, чтобы он отнял ее. Как он, сдерживая рвущуюся наружу силу, нежно обхватил ладонью затылок и ласковым, но требовательным поцелуем прильнул к ее губам. Если она просчиталась, оценивая честь сэра Остина Гавенмора, ей придется очень дорого заплатить за это.

Холли буквально ощущала борьбу, идущую у мужа в душе. Борьбу между искушением и честью. Вожделением и великодушием. Страстью и состраданием.

И когда она уже начала было бояться, что низменные чувства победят в этой борьбе, Остин провел тыльной стороной руки по ее щеке с завораживающей нежностью, которую Холли и не надеялась больше ощутить.

— Ты отлично выбрала себе оружие, женщина. Теперь мой черед сделать выбор.

Произнеся это загадочное предостережение, Остин развернулся и вышел, оставив ее одну.

Услышав стук засова, Холли бессильно упала на скамью у окна, задрожав, точно тростник на ветру. Возможно, Остин больше не вернется к ней, но, доказав ему, что он не чудовище, каким был его дед, она, по крайней мере, не нанесла рану его душе. Едва сдерживая слезы, Холли подумала, как плохо, что она не может сказать то же самое про свое сердце.

Сон не шел к ней. Холли крутилась в постели, казалось, ставшей вдвое шире с прошлой ночи, когда она лежала здесь со своим супругом. Пуховая перина грозила поглотить ее. Одеяла и простыни спутывали ей ноги, так что в конце концов Холли отшвырнула их. Даже тончайшая рубашка будто душила ее, стягивая петлей шею. Не в силах болыпе терпеть, Холли стащила рубашку с себя и бросила ее на пол, решив спать так, как привыкла сызмальства.

Но ласковое прикосновение прохладного ночного воздуха к обнаженной груди лишь напоминало ей, что она больше не ребенок.

Сон пришел к ней неожиданно, наполненный лихорадочными видениями. Вдруг очнувшись, Холли обнаружила, что одиночество ее нарушено: у кровати виднеется чья-то тень. Голос разума поспешил предостеречь ее, но какой-то первобытный инстинкт с радостью приветствовал это воплощение ее сокровенных желаний.

Ее тело с готовностью откликнулось, когда он, объятый мраком, опустился на нее: самодовольный сатир, наполовину ангел, наполовину дьявол.

Он избегал целовать ее в губы.

Этот ласковый Остин, порожденный светом звезд и темнотой, прикоснулся устами к ее виску, очертил языком нежные раковины ее ушей, ткнулся в подбородок, затем, подавшись вниз, прильнул к пульсирующей жилке на шее. Холли удовлетворенно улыбнулась в темноте.

Зачарованная его ласками, она захотела прикоснуться к нему, но тотчас же стиснула руки в кулаки, испугавшись, что, если она уступит этому искушению, он снова растает, превратившись в туман вожделения, из которого она призвала его.

Язык Остина прикоснулся к ее соску, и Холли испытала острое наслаждение. Не в силах устоять перед его настойчивыми губами, она изогнулась. Ее пышная грудь вызывала восторженное поклонение, знавала и язвительные насмешки, но еще никогда ее не ласкали с такой страстью.

Но он ни разу не поцеловал ее в губы.

Он покрыл нежными поцелуями трепещущую кожу ее живота. Его язык скользнул в пупок, намекая Холли, что ни одна частица ее тела не укроется от его ласкового проникновения. Ему не пришлось прибегать к силе, чтобы раздвинуть ей ноги. Его колючий подбородок царапал атласную кожу ее бедер, и ноги Холли стыдливо раздвинулись, приглашая его утолить терзающий ее голод.

Холли ни за что на свете не забудет испытанное ею наслаждение. Борясь с желанием вцепиться пальцами в его волосы, Холли скользнула ногтями по его ладоням, оставив на них крохотные кровавые бусинки. Она протяжно застонала, а его язык продолжал в одно и то же время утешать и бесить ее, умело распаляя ее ноющее тело, а затем отступая, чтобы через мгновение вернуться вновь.

Но он не целовал ее в губы.

Один, два, три раза он довел Холли до грани экстаза, но ее задыхающиеся мольбы дать ей избавление, казалось, лишь удлиняли круги, выписываемые его языком. Когда Холли уже начало казаться, что она сейчас умрет, если он не обратит свое внимание на ее изнывающее от желания лоно, в дело вступили его руки.

Холли корчилась в судорогах, охваченная отчаянным желанием обвить его руками и ногами. Оглушенная обрушившимися на нее чувственными переживаниями, она вцепилась в бархатные ленты, свисающие со стоек кровати, пытаясь не утонуть в море восторга. Тогда он кончиком мизинца свободной руки нежно провел по укромной ложбинке между ее ягодицами.