Читаем без скачивания Клоун Шалимар - Салман Рушди

— За углом, — сквозь зубы процедил Вуд. — Но я предупреждал же вас, что ее вряд ли можно будет протащить через дверь.

Маргарет Роудз-Офалс резко повернулась к нему, и он съежился под ее пылавшим драконовым огнем взглядом.

— Совершенно верно, Эдгар, — пропела она. — Ты предупреждал. А теперь беги давай и тащи лом.

Бунньи произвела на свет девочку в чистой, скромной спальне в евангелическом приюте Марии Магдалины для осиротевших и брошенных девушек-калек у отца Джозефа Амбруаза, расположенном в Мехраули, 77-А, корпус 5, — в том самом приюте, который существовал в основном на средства, собранные благодаря усердию супруги бывшего посла и благодаря ее личной щедрости. Несмотря на любовь к Пегги-мата, новенькая, которую она навязала им, большого сочувствия у обитателей приюта не вызвала. Подробности жизни Бунньи каким-то образом сразу стали известны всем.

В приюте были девятилетние девочки, которых удалось вызволить из публичных домов Старого Дели. Они собирались под дверью комнаты Бунньи и намеренно громкими голосами судачили по поводу «подстилки богача, которая добровольно согласилась вести постыдную жизнь». К ним присоединялись и другие — калеки, из-за проблем с позвоночником вынужденные ползать на четвереньках и напоминавшие гигантских пауков. Эти выкрикивали, что новенькая такая же калека, как и они, потому что не способна двигаться из-за обжорства. Третью категорию составляли деревенские девочки, сбежавшие от стариков, с которыми за хорошие деньги их обручили родители или родственники. Они тоже громогласно удивлялись, как могла Бунньи бросить мужа, преданно ее любившего.

Возмущение среди обитательниц приюта угрожающе росло до тех пор, пока отец Амбруаз по настоянию Пегги Офалс не обратился к ним с увещеванием. Отец Амбруаз, несмотря на молодость, пользовался огромным авторитетом. Он был родом из рыбачьей деревушки в Керале и, соответственно, любил прибегать к метафорам, связанным с морем.

— Милосердный Господь закинул свой невод, чтобы вытащить вас из мутных вод, где вы плавали. Господь выловил души ваши из омута, очистил от скверны, и они засияли, — говорил он. — Теперь покажите мне, что вы и сами можете стать такими ловцами и спасителями душ. Так закиньте невод сострадания и вытащите в безопасное место эту новую душу, взывающую к вашему милосердию!

После этой небольшой, но прочувствованной речи Пегги Офалс удалось отыскать среди приютских несколько добровольных помощниц. Кроме доктора и акушерки, нашлись девочки, которые согласились стряпать для Бунньи, растирать ее маслом и расчесывать спутанные волосы. Пегги Офалс не стала пытаться ограничивать Бунньи в еде.

— Давайте сначала сделаем все возможное, чтобы роды прошли хорошо, — сказала она отцу Амбруазу и девочкам-помощницам (последним это явно не понравилось, но они не стали протестовать), — а уж потом будем думать о матери.

Девочка родилась благополучно. Бунньи, баюкая младенца, называла ее Кашмира.

— Ты меня слышишь? — прошептала она в крохотное ушко новорожденной. — Тебя зовут Кашмира Номан, и скоро мы с тобой отправимся домой.

Тут лицо Пегги Офалс в один миг приняло жесткое выражение, и обнаружилось наконец, что покров чистого альтруизма скрывал далекие от альтруизма намерения.

— Юная леди, — проговорила она, — пора взглянуть правде в глаза. Вы говорите, что хотите домой, — я правильно поняла?

— Да, — ответила Бунньи. — Это единственное, чего я хочу больше всего на свете.

— Так. Значит, домой. К мужу, в этот ваш Пачхигам. К мужу, который за вами не приехал. К тому, кто даже перестал вам писать. К клоуну.

В глазах Бунньи блеснули слезы.

— Да-да, милочка, как видишь, я знаю всё. И к этому человеку ты собралась вернуться с ребенком от другого? Ты воображаешь, что он согласится дать ребенку свое имя, примет ее как родную дочь и дальше все будет как в последнем кадре голливудского фильма: на фоне красивого заката вы все вместе отправляетесь к светлому будущему и живете долго и счастливо?

Теперь слезы бежали по щекам Бунньи ручьями.

— Это дохлый номер, дорогуша, — неумолимо продолжала Пегги, готовясь нанести последний, сокрушительный удар. — Тоже мне, Номан! Это не ее фамилия. И как ты еще ее назвала — Кашмира? Нет, дорогуша, и это имя тоже не для нее. — В голосе Пегги появилось нечто новое, от чего у Бунньи сразу высохли слезы. — Хотя послушай, у меня есть идея, — сказала Пегги так, словно эта «идея» возникла у нее прямо сейчас. — Ты меня слышишь? Напрягись и послушай, это важно. Сейчас зима. Дорога через Пир-Панджал закрыта, и в Долину по земле не попасть. Но это неважно, с этим разберемся. Я могу всё устроить. Могу найти воздушный транспорт, чтобы переправить тебя в Пачхигам. Одного сидячего места тебе будет мало, но это мы учтем. О ребенке можешь не беспокоиться, у меня есть подходящая нянька. Ты сможешь тронуться в путь, вероятно, через неделю — так? Ладно, тогда через неделю я договорюсь о том, чтобы там, когда самолет приземлится, тебя уже ждала машина, которая отвезет тебя в Пачхигам. Не пешком же тебе добираться, надо, чтобы все выглядело красиво. Ну, как тебе мое предложение — нравится? Ну конечно нравится, иначе и быть не может.

Слезы у Бунньи высохли окончательно.

— Еще, пожалуйста, я не понимаю, — наконец выговорила она. — Зачем нянька?

Слова еще не успели слететь с ее губ, как в глазах своей благодетельницы она прочитала ответ.

— Ты знаешь сказку про Румпельштильцхена? — глядя куда-то вдаль, спросила Пегги Офалс. — Ну да, не знаешь, конечно. Вкратце дело там вот в чем: жила-была когда-то мельникова дочка, и один из этих злокозненных сказочных принцев сказал ей такие слова: «Если ты к утру не превратишь вот эту солому в золото, то умрешь». Ты и сама знаешь таких типов, как тот принц, милочка. Они тебя испоганят или отрубят тебе голову — для этих принцев-убийц жизнь и смерть человека ничего не значат. Могут свободно сделать и то и другое — и испоганят, и голову снесут с плеч, а то и вообще будут тебя трахать, пока тебе голову отрубают… Прости, я отвлеклась. Так вот: ночью, когда она сидела одна-одинешенька в башне замка и роняла горькие слезы, в дверь постучали, и перед ней предстал крошечный человечек. «Что ты мне дашь, если я это сделаю за тебя?» — спросил он. И знаешь ли, он действительно это сделал: три ночи подряд он превращал солому в золото, и мельникова дочка осталась жива, и вышла замуж за сказочного принца, и родила дитя. Глупая! Как можно выходить замуж за типа, который способен убить, не моргнув глазом! Что ж, Шехерезада ведь тоже согласилась стать женой кровожадного Шахрияра. По глупости женщине нет равных. Взять, к примеру, хоть меня. Я тоже вышла за своего злокозненного принца, а он взял и убил мою любовь. Но о нем ты и сама всё знаешь, я совсем забыла про это, извини, ради бога. Так на чем я остановилась? Ах да: в одну распрекрасную ночь карлик вернулся. «Ты знаешь, за чем я пришел», — сказал он. Его-то и звали Румпельштильцхен.

Они были одни. Одни — не считая того, чего отчаянно желала каждая. В комнате повисло молчание — черное, глухое безмолвие, полное безысходности. Но лицо Маргарет Роудз-Офалс было страшнее самого молчания: на нем появилось выражение злого торжества.

— О-фалс, — раздельно выговорили губы Матери Пегги. — Фамилия ее отца — Офалс. И зовут ее — Индия. Милое имя, к тому же вполне соответствующее истине. Вопрос происхождения — один из самых важных. Индия Офалс — вполне подходящий на него ответ. Что касается второго по важности вопроса об этической стороне дела, то на него ей придется искать ответ самой.

— Нет! — вскрикнула Бунньи. — Не хочу!

Ладонь Пегги легла ей на голову.

— Ты получаешь то, чего хочешь: ты не умрешь, и ты вернешься домой. Но нас тут двое, милочка. Не поняла? Надо, чтобы остались довольны мы обе. Вот так-то. Знаешь, в ночь перед отлетом в Индию мне приснился сон, будто я уеду отсюда с ребенком. Мне снилось, будто у меня на руках маленькая девчушка и я пою ей песенку, которую сама для нее придумала. И потом, пока я возилась здесь с детишками, то все время ждала, когда у меня будет собственное дитя. Уверена, ты меня понимаешь. Всегда хочешь видеть мир не таким, как он есть. И цепляешься за надежду до последнего. А потом все-таки смотришь в глаза правде. Ну так давай это и сделаем. Я не могу иметь своих детей, это ясно. По разным причинам — возраст, а теперь еще и развод. А что у тебя? Тебе нельзя оставить ее при себе. Она тебя утянет вниз, ты погибнешь, а значит, погибнет и она. Усекла? А со мной она будет жить как королева.

— Нет, — упрямо повторила Бунньи, прижимая к себе ребенка. — Нет, нет, нет!

— Вот и прекрасно, — проговорила Пегги Офалс. — Очень рада, что ты согласилась. Нет, серьезно, очень рада. Просто в восхищении. Я знала, что ты станешь благоразумной, как только тебе всё хорошенько объяснят. «Рэтетта, милая Рэтетта, не сыскать тебя краше, обойди хоть полсвета!» — направляясь к дверям, мурлыкала она песенку, придуманную тогда во сне.