Читаем без скачивания Толмач - Родриго Кортес

«Поход Стесселя напоминает собою поход Аттилы, – читал Семенов приостановленное военной цензурой письмо лейтенанта Вырубова из Тяньцзиня, – на пути все истребляется начисто, что остается, вырезают японцы. Как это ни печально, но опыт первых дней войны показал, что иначе невозможно: пробовали щадить и получали в тыл залпы. Вообще китайцы ведут себя не как люди, а как звери и не обладают никакими нравственными качествами».

Таких документов были десятки и десятки, и Семенов быстро и аккуратно разбирал их, формировал по разделам и подавал начальнику канцелярии на ознакомление или на подпись Гродекову, а затем что-то подшивал, а что-то передавал для исполнения в соответствующие делопроизводства.

А потом его снова отправили к Гродекову.

Когда Семенов зашел в кабинет, генерал-губернатор диктовал секретарю шифрограмму:

– Верное обеспечение нашего положения в Маньчжурии может быть достигнуто только немедленным движением отряда наших войск в Маньчжурию для прочного занятия Харбина и вообще среднего течения Сунгари…

– Ваше превос…

– Тише-тише, поручик. Садитесь… – хмуро указал рукой на стул генерал, жестом отправил секретаря прочь и пододвинул через стол папку. – Ознакомьтесь.

Семенов открыл папку и быстро и внимательно просмотрел короткий текст: «По сведениям из китайских деревень Зазейского района, маньчжуры в возрасте от 16 до 40 лет собираются в Айгун на службу».

– Ознакомились?

– Так точно, ваше превосходительство, – кивнул Семенов.

– Поедете на место и разберетесь. Результаты доложить.

Семенов встал и щелкнул каблуками.

– И еще… – остановил его Гродеков. – Когда выполните, оставайтесь на месте, в Благовещенске, и ждите дальнейших указаний. Вам понятно?

В груди у Семенова ухнуло – в Благовещенске что-то определенно назревало.

– Так точно, ваше превосходительство! – вытянулся он.

Они отправились в Благовещенск первым же пароходом, а едва сошли на дощатый помост пристани, Курбану стало ясно, почему Вепрь не приходит, – на помосте, в клетке из толстых металлических прутьев, окруженный толпой зевак, метался огромный желто-красный тигр.

– Ого! – восхитился Семенов. – Откуда такая красота?

– Китайцы-охотники отловили, ваше благородие, – горделиво отозвался сопровождающий. – В Санкт-Петербург повезем, их величествам в подарок.

Сердце Курбана екнуло и почти остановилось. А тем же вечером, когда поручик с бутылкой хорошей хабаровской водки ушел в караулку к Зиновию Феофановичу, шаман отошел на полтысячи шагов и начал судорожно набивать трубку особой бабушкиной смесью. Последний, четвертый, слуга Эрликхана уже явил свое лицо, и это означало, что развязка близка.

Тигр явился почти сразу, едва Курбан затянулся, и был он велик и сумрачен, словно торчащая из снега скала.

– Скажи мне… – взмокнув от напряжения и страха, все-таки отважился спросить Курбан, – что меня ждет? Скажи мне… что написано у тебя в Книге Судеб…

Тигр несуетно, по-хозяйски зевнул, и Великая книга немедленно появилась перед Курбаном и сама раскрылась на нужной странице. Курбан склонился над ней и растерянно моргнул: страницы были пусты.

– Тебя нет в Книге Судеб, – пророкотал четвертый помощник владыки преисподней. – Не ищи…

– Но как же… – не понял Курбан. – Я ведь единственная наследница пресветлой Гурбельджин!

– В Книге записаны только судьбы, – пророкотал Тигр. – А у тебя нет судьбы. Следуй за орусбажи.

Курбан тяжело задумался, а когда признал, что так ничего и не понял, оказалось, что уже утро. Он вскочил, пошатываясь, вернулся в караулку и сразу же наткнулся на Семенова.

– Ну и где тебя черти носят? – весело крикнул поручик. – Небось у туземки местной пригрелся? А нам работать пора – лошадей Феофаныч, слава богу, дал.

Курбан стоял и непонимающе моргал. По всем сказаниям, в аду Тигр завершал сделанное тремя предыдущими помощниками Эрлика и занимался одним – точной записью судьбы каждого человека. И, как мог предположить Курбан, сюда, в срединный мир, он пришел, чтобы еще при жизни переписать имена предателей, подлежащих каре.

Но это были предположения. А совершенно точно он знал только три веши: своей судьбы у него нет, ему следует идти за Семеновым, и то, что развязка на пороге. Ни с картой великого Курбустана, ни с ним самим, как с последним и единственным владыкой этой земли, слова Тигра не вязались. Никак.

Семенов ездил по Зазейской области три дня, но листовки – с иероглифами с одной стороны и расплывшимся, плохо пропечатанным драконом с другой, – давшие повод для донесения военной разведки, обнаружил сразу. По-доброму поговорил через Курбана с местными крестьянами и успокоился.

– Люди в Айгунь уходят, это так, – охотно подтверждали одни, – но в армию идти никто не хочет. Денег платят мало, ружье и красивую новую одежду не дают; говорят, все сам себе купи, а откуда у простого манзы деньги?

– Вы, ваше превосходительство, лучше скажите, что нас ждет здесь? – кидались расспрашивать другие. – Нам господин урядник сказал – китайцам на левом берегу Амура не место, а Гродеков в газете написал, что китайцы русским не враги. Кому верить?

– Приходили к нам в деревню вербовщики с той стороны, – честно признавались третьи, – их побили и назад отправили. Манзе война не надо; манзе «чи фан» – кушать рис надо.

А потом он вернулся в Благовещенск и узнал, что началась война.

Город был наполнен суетой, кругом слышался мат. Младшие офицеры собирали рассыпавшихся по всему Благовещенску пьяных призывников. У городской управы толклись местные великие умы, жарко обсуждающие приказ Гродекова о вводе войск в Маньчжурию и ответный ультиматум китайского губернатора Шоу Шаня. Но, в общем, никто ничего не понимал. А потом призывников собрали, построили, посадили на пароход и отправили вниз по Амуру – в Хабаровск.

И вот тогда стало по-настоящему страшно. Вмиг опустевший город, мусор, дерьмо да пустые бутылки у каждого дерева. Кто-то еще пытался выглядеть самым умным и доказывал, что солдатиков отправили к Хабаровску для того, чтобы затем уже по Сунгари перевезти в Харбин – сердце всей Маньчжурии, но особого интереса эти пустые разговоры не вызывали. Город будто впал в тяжелый летаргический сон.

И только поручик Семенов словно отключился от этой мертвящей сердце тишины, потому что едва пароход ушел, его вызвали в управу и под три росписи выдали шифрограмму от Гродекова: «ГН СЕМЕНОВ ЗПТ ОСОБЫЙ ИНТЕРЕС ШТАБА ПРЕДСТАВЛЯЮТ АРХИВЫ КИТАЙСКИХ ГОРОДОВ АЙГУНЬ ЗПТ МЕРГЕН ЗПТ ЦИЦИКАР ТЧК ПРИКАЗЫВАЮ СОЕДИНИТЬСЯ БЛИЖАЙШИМ ОТРЯДОМ ВЫХОДА МАНЬЧЖУРИЮ ЗПТ ОБЕСПЕЧИТЬ СОХРАННОСТЬ И ДОСТАВКУ АРХИВОВ РОССИЮ ТЧК ГРОДЕКОВ».

Семенов непонимающе мотнул головой и повернулся к военному коменданту.

– Иван Алексеевич, извольте получить полномочия, – кивнул тот и протянул плотный лист гербовой бумаги, перо и журнал для росписи, – распишитесь вот здесь и вот здесь.

Поручик поднес лист к глазам и обомлел – этот документ давал ему права практически на все, вплоть до вмешательства в ход боевых действий, если это поможет сохранить и вывезти в Россию китайские военные и гражданские архивы.

– Да-да, Иван Алексеевич, – понимающе усмехнулся комендант, – на моей памяти вы лишь второй, кто такую бумагу получает. Серьезное дело завернулось – серьезнее некуда…

Тем же вечером Курбан получил от Тигра первый приказ и вышел к берегу Амур-Эджен. Долго ходил, выбирая подходящее, не загаженное нижними чинами место, около часа готовился, а затем вытащил подобранную в деревне листовку, пользуясь необъяснимым равнодушием Тигра к человеческой крови, принес в жертву самого обычного сурка и опустил залитый кровью листок в прозрачную воду. Проводил его взглядом, а когда отпечатанный на плохой бумаге дракон Мармар ушел в глубину, впервые за много-много дней ощутил страх – словно заглянул в бездну.

Когда Кан Ся нарисовал – углем на стене – своего первого дракона, у него было такое чувство, словно он заглянул в бездну.

Ему не приходилось упражняться в каллиграфии еще с академии, и дракон выглядел довольно убого, но – только снаружи, ибо внутри у Кан Ся полыхал огонь.

Кан Ся никогда бы не подумал, что способен на такие чувства, но теперь, когда он разрешил себе поверить, чувства пришли. Словно мужчина, впервые познавший женщину, и словно солдат, впервые убивший врага, впервые поверивший в Дух Кан Ся был на седьмом небе. Только теперь, на старости лет, он осознал, какая сила может быть заключена в знаке, символе и самом простом рисунке. И теперь он целыми днями ходил по Пекину, рисуя на стенах одинаковых драконов – все более и более похожих на того, которого видел во сне.

– Что, дед, делать больше нечего?! – кричали ему солдаты, выведенные на рытье рва снаружи пекинской стены.